I
Тан стоял на стрельбище. Ему вручили его первый лук. Оружие не слишком полезное на планете, охваченной пламенем, но Тана учили не стрелять. Его учили видеть. На первом занятии инструктор сказал: — Ваши предки знали, что их главное оружие — это не лук и даже не стрела, но зоркость. Предки Тана заняли одну из лучших земель на Рофире… защищенную горами с самых ветреных сторон. В степи редко приходили ураганы, рядом пролегала река, а тихие просторы были полны зверей. Земля кочевников, охотников и воинов… Ей не было цены: вокруг нее изнывали от зноя пустыни. Никому не удавалось захватить Вольные Степи. Их окраины известны под названием «Ливневая Граница»: на всех захватчиков ливнем обрушивались стрелы. Век за веком. Говорят, там, на «Границе», стояли тысячи надгробий из щитов, усеянных вестеанскими стрелами. Теперь, спустя века, Тана учили древнему искусству его предков. — Вы не приближаете взглядом мишень, — сказал инструктор. — Вы как бы приближайтесь к ней сами. Всё просто. Как пройти пятьдесят метров в один шаг. «Всё просто»… Мальчишки попытались сделать шаг в сторону мишеней — и рассмеялись. А Тан стиснул в руках лук… и вспомнил офицера на горизонте: он задержал взгляд на чужом плече, как будто оказался рядом, как будто тронул это плечо пальцами. — Аратжин вест Саен, — инструктор потребовал, чтобы Тан вышел из строя. Тан вышел. Встал в позицию, как научили, боком к мишени. Приложил стрелу и временно «законтролил» ее указательным, прижав к рукояти. Он натянул тетиву — кольцом, надетым на большой палец. Инструктор сказал, опускаясь рядом на колено: — Ладонь должна быть в напряжении. Как будто у вас не рука, а птичья лапа. Инструктор показал Тану, напрягая всю ладонь и наставляя на него пальцы, как когти. Мальчишки позади повторили движение. — А теперь прижмите большой палец указательным… оставив это напряжение в ладони. Не так сильно: у вас загибается стрела. Держите легче. Потом он надавил на плечи Тана. — Расслабьтесь. Рука ровная. Смотрите на мишень. Вам нужно к ней «приблизиться». Всего пятьдесят метров… Тан и отсюда видел, что шершавое тело мишени было усеяно колотыми ранами. — Не щурьтесь, — сказал инструктор. — Напрягайте взгляд, а не веки. Ну и команды… Тан не знал, как «напрячь» взгляд… и не понимал, что его золотой глаз — такая же мышца, которую он может приводить в движение, когда захочет, если научится ей управлять до того, как она ослабнет. Как и любые мышцы в теле, она требовала, чтобы ей пользовались, иначе теряла эластичность и силу. Близко… Когда Тан смотрел на что-то, особенно издалека, взгляд сам как будто приближался, без старания. А тут… — Выберите цель, — посоветовал инструктор. — Точку на мишени. Скол. Это поменяло дело. Тан решил попасть в одну из «точек», оставленных чужими стрелами… Зрачок у него сузился, и он «приблизился», а тетива расплылась и осталась позади. — Берите направление рукой. Вот так. Инструктор чуть тронул Тана за локоть и скомандовал: — Отпустить. Тан расслабил пальцы. Стрела рванула вдаль, разрезав воздух. Наконечник вонзился в мишень, а задрожавшее перо — вытолкнуло Тана назад, к тетиве. Зрачок у него тут же расширился. Мир тоже. Оставив странное ощущение… такое же, как оставлял Рофир. Ощущение потери, ощущение лишения, ощущение утраченного величия… Инструктор кивнул: — Хорошо.II
На тренировках Лин отсиживался в стороне. Первые годы жизни он провел не в доме племени, а в медцентре. Инструкторы из-за него подолгу совещались. А мальчишки на стрельбище теперь шептались: — И его допустят? — Я бы не допустил… — Как он будет стрелять с одним глазом? Вообще-то, оба глаза Лина были при нем. Просто один из них — слепой… Слепой по-странному и от рождения. Такого еще не случалось, и взрослые винили во всем ядовитый дым. А Лин просто пытался доказать, что имеет право — на стрельбу из лука. Как и на всё остальное. Лин рано разучился плакать и просить. И рано осознал, что значит «аратжин». К пяти он понимал: на нем ответственность за свое племя и за всю планету. И он не может подводить других. Старейшие часто говорили: «Рофир не станет ждать, когда вы повзрослеете», «Рофир не прощает промедлений и ошибок» и «У Рофира нет времени, а значит, у вас тоже, так что возьмите себя в руки». Лин — рофирянин. Он сделал первый шаг в полгода, в год его уже учили убегать от смерти. Рофир выковал и закалил инстинкты своих жителей в кузнице непостоянства, свирепой, бесконтрольной яростью. Он заставлял мгновенно реагировать — и мгновенно фокусироваться. Лин был сфокусирован. Он знал: если ему разрешат лук и потребуют стрелять, он не может оплошать. Когда он нервничал, он затихал и стоял натянутый, будто струна. Тан находился рядом, но не давал о себе знать — ни жестом, ни словом. Лин должен был пройти через это испытание сам. Со своим луком, своей стрелой и своим глазом. Тан зачастую просто был поблизости. С тех пор, как они познакомились в медцентре. Его тоже затаскали по обследованиям. Но не из-за дара. А из-за того, что он молчал до четырех. Думали: с Таном что-то не так. Но Лин знал, что Тан — самый зрячий из них. Зачем самому зрячему говорить, если он всё видел и всё знал? Пока другие дети, замечая дефект Лина, сторонились, Тан, как самый злой и хмурый мальчик, первым бросил камень. Вернее, солдата из камня. Лин поймал… и уставился почти обиженно. А Тан подставил руки, чтобы он кинул обратно. Вот так. Он убедился, что Лин видит. Видит хорошо, может ловить и может ровно бросить. Лин в порядке. Он собирался доказать это на стрельбище. Но, пока инструктор был занят, мальчишки решили проверить… и вест Ланс натянул тетиву, целясь Лину в висок. С правой стороны. Со стороны слепого глаза. А что такого? Лин ведь рофирянин. Должен заметить и отбить. А если не заметит… ему не место среди них. Вест Ланс выпустил стрелу. Она летела меньше, чем секунду. Какое-то мгновенье. Тан даже не повернулся. Только глаза, метнувшиеся в сторону, мигнули золотом. Тан сделал шаг. Он отбил стрелу луком. Она отскочила и тихо упала в торф. И все застыли. Потом мальчишки крикнули: — Не мешай, вест Саен! — Он бы не заметил сам. Он мертв. Они сказали Лину: — Вы мертвы, аратжин. И Лин застыл. Как вкопанный. Как вдавленный — в рыхлую почву под ногами. Тан вытащил стрелу из колчана и натянул тетиву. — Вест Саен! — прикрикнул инструктор. — Опустите лук. Тан не пошевелился. Он целился вест Лансу между глаз и вспоминал, как тот позвал старейших, как потом из-за него Лина допрашивали — о снах Тана, как все узнали об офицере с белой кожей, как затем… в корпус явился этот офицер — и все кошмары ожили. Теперь вест Ланс до кучи попытался убить Лина. — Опустите лук, вест Саен! Тан сверлил взглядом точку — между бровей, на переносице. Его рука дрожала от напряжения, ладонь сводило болью, пальцы уже немели. — Аратжин… — попросил Лин и тронул Тана, опуская его руку. Тан медленно повиновался. Но затем, эту стрелу, которая чуть не пробила висок Лина, он поддел ботинком и пнул в сторону вест Ланса… Жест отвратительный и унизительный: он «вернул» стрелу будто слуге. Даже не прикоснулся к ней руками. И вест Ланс рванул вперед, чтобы ударить Тана — за такое. Инструктор встал между ними. — Поздравляю, аратжины. Ваша тренировка на сегодня окончена. Сдайте оружие. И на колени. Оба. Остальные — продолжают. Тан неподвижно стоял. Несколько секунд. И всё в нем было тлеющей, горящей ненавистью. Он тяжело дышал, его глаза пылали злобой. Затем он отвел взгляд. Отдал инструктору лук, после — колчан. Тан опустился на колени и больше не смотрел на вест Ланса, но было очевидно: когда взрослые оставят их и разойдутся, он развяжет драку.III
Дверь распахнулась, и Сэт вскочил на ноги. В проходе появился кардинал. Глаза его отразили яркий свет — и загорелись пламенем. Он был один. Совсем один, а не как медики: те заходили только после солдат… Но Сэт не рисковал сбегать и нападать. Этот человек… он слишком много видел. Вест Ален прошел внутрь. Он держал серую форму. И протянул ее Сэту, чуть склонив голову, двумя руками в две руки. Сэт принял… И соображал он быстро, быстро считывал чужую незнакомую культуру: он тоже склонил голову, благодаря, не отводя взгляд. Как настоящий, в корпусе воспитанный аратжин. Вест Ален кивнул. Обратился на вы: — Одевайтесь. Он встал в стороне, а Сэт отошел к койке. Расправил форму и заметил на ней странный и зловещий герб… Кроваво-черный. С белым черепом и злыми, темными глазами. Сэт спросил: — Что это за символ?.. — Герб вашего народа, шетжин.IV
Вечером, после стрельбища, мальчишки вошли в общий зал, активно обсуждая: — Он жил с кочевниками, значит, он кочевник. Кочевники — предатели, они не могут становиться офицерами. — Он был одет в форму шестого. Как курсант. — Значит, он аратжин? Вест Шелл вмешалась в спор: — «Ара» означает «древний». Кайны — народ не просто древний, а новопришедший. Аратжины, не поняв, переспросили: — «Новопришедший»? — Снова пришедший. Вернувшийся. По-миншеански это будет «ше». И мальчишки, задумавшись лишь на секунду, почти хором произнесли: — Шетжин. Тану не нравились разговоры о кайне, и чем больше их становилось, тем злее он смотрел. А смотрел он на вест Ланса. Следил, как хищник — за добычей. Тот ежился, но храбрился, и Лина веселили его слабые попытки доказать другим, что злость Тана — пустяки. Лин лег на мягкую шерсть, возле «степи», в которую они с Таном уже ввели войска. И сказал: — Спорим, к вечеру вест Ланс будет дрожать от ужаса? Тан тоже развеселился. И Лин поднял глаза — но Тан сразу отвел свои. Лин тихо спросил: — Может, не надо его бить? Вас опять накажут… Тан снова одарил вест Ланса тяжелым взглядом и ответил твердо: — Он заслужил. — Мне кажется, если его побить, он перестанет так трястись… Тан задумался. И кивнул согласно. Ланс боялся побоев. До тех пор, пока они не начинались. А затем он расслаблялся и снова ходил наглый. Замечание Лина было точным и умным. Но побить вест Ланса Тан очень хотел. Тан подвинул каменного архана во главу армии… и они с Лином какое-то время молчали. — Аратжин, — позвал Лин. — Вест Ланс целился мне в голову? Тан хмуро смотрел на архана, не желая отвечать. Но затем неохотно кивнул. — Я не видел, — сказал Лин. Тан стиснул зубы, но промолчал. Лин заметил: это его разозлило. Тот факт, что Лин и правда мог… уйти на штрафную полосу под слова инструктора: «Вы мертвы». Не понарошку, насовсем. Лин сказал: — Если бы вас там не было… — Я был, — отрезал Тан. — Но если вас не будет… — Буду. Я отказался от их «дара». Лин слабо улыбнулся. Как всегда… Тан будет — как всегда. Чтобы отбивать стрелы днем, как Лин — отгоняет от него злых духов по ночам. — Клянитесь, — потребовал Лин, протягивая левую руку. Тан сжал ладонь Лина покрепче, тоже левой рукой, а правую положил на сердце — и на герб своего народа. — Клянусь.V
Сэт снова облачился в серую форму, так хорошо знакомую ему. Но на его груди больше не было архана, а на пояс не крепились ножны. Он поджал губы и поднял глаза на кардинала. — Идем, — сказал вест Ален. И пошел вперед, оставив дверь открытой. Сэт шагал за кардиналом, разглядывая сложную систему застежек на его ножнах… и думал, есть ли способ извлечь кинжал быстро. Он просчитывал варианты, как бежать, но понимал, что даже если ему удастся разобраться с кардиналом, этот корпус — лабиринт, а ворота на волю закрыты наглухо — и их в движение приводит механизм… Сэт всё еще не знал, где искать архана, и куда двигаться теперь, и где восток… Сэт выдохнул… и тело его заметно расслабилось — в смирении. И тогда взгляд его зацепился за гравировку на рукояти кардинала. Странное… животное?.. Желтое. У него были лапы только снизу, а сверху объемные «руки». Эти руки будто пытались обнять красный круг… Что такое птица, Сэт, конечно, не знал. Как и того, что на вестеанском гербе желтая птица стремится к красному солнцу… и что солнце — круглое, как шар. Сэт потерял к гербу интерес, когда что-то загремело, монотонно и ритмично. Грохот приближался и становился всё яснее. По коридору мимо прошел взвод, нога в ногу… и в тесноте, под низким потолком, солдаты показались еще выше и больше, чем за стеной… От этих людей исходила странная, зловещая сила. Сэт замедлил шаг… Но кардинал сказал, не обернувшись на него: — Быстрее. И Сэт подчинился. С мыслью, что мечи — только у трети взвода. С мыслью, что у мечников — перебинтованные руки. С мыслью, что у остальных странные шрамы… шрамы не выпуклые, а наоборот, как будто вдавленные… будто вены — опустевшие. И он вспомнил, как что-то черное пыталось в них проникнуть из рукояти… Кардинал вел Сэта поворотами, серыми и безликими, между бесконечных указателей, развилок и дверей — похожих друг на друга, будто близнецы. И наконец замедлился. Перед учебным центром.VI
Этот макет показывали первокурсникам. Кардинал привел к нему Сэта, чтобы объяснить, против чего, почему и за что они сражаются. На краю серой, задымленной земли возвышался детализированный корпус. Сэт подошел к миниатюрному миру, чтобы разглядеть именно его… стену, районы… стойла с арханами. Вот оно. Эти высокие загоны почти без окон, высокие ворота. Сэт чуть заметно улыбнулся. А вест Ален спросил: — Что вы видите? Сэт посерьезнел и сказал: — Корпус. — Еще. Сэт напрягся, но скосил взгляд на серую искусственную землю и ответил: — Пустошь. — Мы зовем ее горельник. Место, где горит земля. Да… горит. Сэт хорошо знал, он был там… и теперь смотрел, будто с огромной высоты, на мелкие отряды солдат… и вдруг он увидел: что-то светлое, живое. Он тронул пальцами бежевый песок. — Пустыня, — подсказал вест Ален. И Сэт стиснул челюсти. Община и правда почти дошла, почти выбралась… Его взгляд застыл, и вест Ален разрешил ему скорбь. Рофиряне в возрасте Сэта уже не плакали. Они привыкали к жертвам… Очень давно, когда вест Ален был намного младше, старейшая ему сказала: «Слезы мешают взгляду» и «Однажды боль, которая казалась вам невыносимой, сделает вас великим».VII
Через год, когда у этого макета стояли Тан и Лин, песка уже было меньше. После вопроса «Что вы видите?», пока все отвечали, Тан тоже подошел со стороны пустыни, тоже прикоснулся к ней. И подумал, что за ней могли быть степи… и та же утрата, только глуше, только древнее, затянула ему взгляд. А потом Тан переключился на опасность: корпус стоял у самого горельника. На выжженной поверхности он видел крупные кратеры, полные рыжей лавы. Курсанты, указав на них, переглянулись, и один подал голос: — Очаги. — Хорошо, — сказал инструктор. — Что вы знаете про очаги? Тану говорили о них старейшие. Однажды на Рофир упал «огонь Распада». От тяжелых ударов появились кратеры. Кратеры и были очагами… Что-то поселилось в них, что-то живое, жадное, голодное. Оно стало расти и жечь. Оно сжигало всё, до чего могло дотянуться. Курсанты сразу начали делиться: — Очаги любят тепло и ненавидят холод. — От тепла они растут. — Поэтому их нужно замораживать. Иначе они пустят корни… Корни разреза́ли яркой оранжевой паутиной весь горельник, соединяя уже существующие очаги и порождая новые. Тан сверлил взглядом ближайший. Плохо, что он почти дотянулся до стен…VIII
Сэт посмотрел на эту паутину и вспомнил, как рушилась стена шестого, оплетенная ей. Вест Ален сказал: — Солдаты замораживают эти корни. Чтобы огонь не продвигался дальше. И Сэт заметил: — Это не очень помогает. — Это, — сказал вест Ален, — лучше, чем ничего… Наш корпус держится три сотни лет. — А шестой?.. И кардинал кивнул: — Но время на исходе…IX
— Что происходит, когда очаг в кратере набирает критическую массу тепла? Тан не участвовал, но курсанты очень оживились: — Он взрывается! Всем понравилось, что большой страшный очаг взрывается. И кто-то даже показал, что сначала он пульсирует, как сердце, а затем раскрывается, как мощный взрыв. Выжигает землю, воздух, всё живое… но затем этот «взрыв» словно замедляется — и возвращается обратно… и очаг становится больше, чем был. Один курсант тронул рыжий кратер пальцем. — Что вы делаете, аратжин? — спросил инструктор. Потом задал вопрос всем: — Почему нельзя трогать очаги и корни? — Обожжешься. — Без руки останешься. — Аратжин, — сказал инструктор мальчишке, — вы только что остались без руки. Вокруг послышались смешки. Маленький аратжин смутился. — Или, — сказал инструктор, — вы оставили без рук всех остальных. Потому что спровоцировали взрыв. Даже капля пота, упавшая в очаг, может его спровоцировать.X
Сэт видел издалека, как эта штука раскрывается… будто рана на теле земли, будто гнойник. В спокойном состоянии она горит, трещит, изнывает… Жрец всегда старался уводить общину как можно дальше. — А что вы делаете с этим?.. — спросил Сэт. — Обрубаем корни… чтобы очаг не питался… и надеемся, что он станет уменьшаться, а не увеличиваться. Возле шестого был такой большой очаг, что его по кругу пришлось объезжать весь день… и жрец не позволял общине сбавлять темп, хотя арханы задыхались от усталости и дыма. И когда они отъехали достаточно, очаг было видно даже сквозь густую серую пелену… он раздулся, как шар, и лопнул. Сэт спросил: — А что, если эта штука станет слишком большой? Кардинал отвел глаза. — Такого не должно было случиться… И Сэт злобно сказал: — Вы облажались. Кардинал спокойно ответил: — Да.XI
Протиснувшись между Лином и Таном, вест Ланс сказал: — Нужно послать отряд. Тут все заметили отряд и сразу подошли поближе. Отряд выходил из корпуса — прямо в горельник. Солдаты двигались по пеплу, их лица скрывали респираторы и защитные очки. С собой они тащили рюкзаки, баллоны с жидким азотом, лопаты из инопланетной стали. Они выкапывали, обрубали, замораживали корни, подбираясь к очагам. Так выглядели «рейды» — вылазки за стену. Часто — многодневные, а иногда — многонедельные. — Какие опасности ждут отряд? — спросил инструктор. — Пусто́ты. Их сверху не видно. А наступишь — и провалишься.XII
Сэт закрыл глаза… Когда что-то черное и жуткое гнало кочевников по горельнику, что-то, чего не было видно в дыму, конвой разбился надвое — и один из арханов провалился… Пепел рухнул вниз, метров на пять, и всё под ним было одной сплошной горящей бездной, освещенной рыжей паутиной…XIII
Инструктор сказал: — Вдруг отряд провалится? Вы потеряете людей? Тан привстал на носки, вытянулся, тронул одного солдата и выдвинул вперед. Другие сразу подхватили: — Отправим вперед разведчиков. — Хорошо. Пусто́ты — это плохо. Что еще?IX
Сэт ответил: — Смрады. То черное, чего он никогда не видел… Оно источало такой запах… гнилостный и тошнотворно-сладкий. Оно воняло трупами. — Мутанты, — поправил вест Ален. — Мы называем их мутантами. На макете были показаны странные осколки черного стекла, а возле них — большое скопление горбатых серых фигур. И Сэт приблизил к ним лицо, чтобы впервые разглядеть, на что они похожи… и в длинных вытянутых лапах, в изувеченных телах… он узнал что-то человеческое.X
— Они голодные. — И безумные. — И у них всё быстро заживает. — После мечей не заживает! Нужно отправить к ним мечников. — Мечники их порубят. Курсанты приняли единогласное решение — рубить мутантов. А Тан смотрел на корни, которые приближались к стене корпуса. Он знал: стена уходит вглубь и очень широка. В ней «опорные пункты» — и если что, корпус будет держать оборону… какое-то время. Но если корни достанут до нее… Курсанты с готовностью уставились на инструктора: может, он спросит их о чем-нибудь еще? Им нравилось, что они столько всего знают и что взаимодействуют с таким хорошим подробным макетом. Инструктор обвел маленьких аратжинов тяжелым внимательным взглядом, а затем спросил: — Вы понимаете, зачем вас призвали? Курсанты тут же стали отвечать: — Чтобы победить горельник. — И чтобы очаги исчезли навсегда. — Спасти Рофир. — Перебить мутантов за стеной. — Чтобы вести людей. — И чтобы защищать. Они снова зашумели, периодически по привычке друг на друга шикая, потому что корпус научил их тишине и выдержке. Инструктор подождал, когда они закончат, а потом опять потребовал поставленным, спокойным голосом: — Еще варианты. Но ответы скоро стали повторяться, а запал курсантов — истощаться. Они хмурились и не могли понять: что ему нужно? Тан молчал. Он не отвечал, когда могли другие. Но теперь повисла пауза, и он знал, чего никто еще не произнес. Он подал голос: — Чтобы служить Альянсу. Инструктор задержал на нем внимательный и цепкий взгляд. И, посмотрев ему в глаза, сказал: — Вы здесь, чтобы выжить. Моя задача — научить вас выживать.XI
— Вы уже покойники, — убежденно сказал Сэт. Его глаза — безумные в расчетах — видели только смерть, они раскрылись в ужасе, они уставились на кардинала. — Вы были за стеной? Вы видели? Жрец прав: нужно идти, пока мы еще можем. Вест Ален не возразил. Он спокойно сказал: — За мной. Я покажу — ради чего всё это.XII
Вест Ален привел Сэта в музей. Последний и единственный оплот искусства в корпусе, могильник памяти… Здесь собрали сотни полотен, фресок, старой утвари… Рофир… каким он был, по частям. И Сэт увидел их… два солнца. В ясном, высоком небе. Он не поверил, что бывает столько цвета, столько света, столько… воздуха и пространства. Конечно, ему говорили, будто он родился на планете тысячи песков. Ему говорили, что, куда ни посмотри, везде рыжие пустыни. Но он даже не знал, что значит «рыжие»… Это было непонятно, непостижимо. И вот, в музее… лежал тот самый песок. Песок пустынь, которых больше не существовало. Сэт опустился на колено, сжал его в руке и пропустил сквозь пальцы. И вот тогда, подняв глаза, он увидел, как перед ним — из праха и золы — восстали дюны. Он увидел: поднялось и распахнулось небо, раскаленное от жара, высокое и бежево-молочное, и в этом небе ожили два необъятных и слепящих солнца. И, на мгновенье ощутив на коже знойный ветер, Сэт оцепенел. Ему казалось: до сих пор он ничего не видел… Он не мог разжать кулак. Он не мог понять, как потеряли великие пустыни. И не мог понять, как удержать в руке песок, который сыпался и сыпался вниз с его пальцев… Чуть позже Сэт увидел, что дюны были разными утром и вечером: бордовыми, лиловыми и даже почти черными. Ему говорили: когда-то небо не серело, но темнело… А теперь он замер у картины, у бездонных фиолетовых просторов. Небо сверкало миллионом точек, и Сэт сразу их узнал. Он слышал: звезды выглядят как точки. Их очень много, они очень далеко — и светятся, как маленькие огоньки. Вест Ален тоже посмотрел на картину, слабо улыбнулся, а затем присел на корточки и оказался вровень с Сэтом. Он мягко произнес: — Небо теперь так выглядит в ясную ночь, когда молчат ветра. Сэт растерялся… Ветра редко замолкали. Он, засыпая, слышал, как они свирепствовали, выли; чувствовал, как они поднимали пыль с песком, закручивали вихри… И по ночам Сэта часто срывали с места, чтобы вновь бежать — от разъяренных смерчей. Затишье случалось редко. И Сэт даже не мог представить, что в спокойную, ясную ночь под завесой дыма, наверху, небо было таким… Вест Ален поднялся, указал на месяцы, приютившиеся среди звезд, и сказал: — А это спутники. Их у Рофира семь. Тебе об этом говорили? — Нет… — Седьмой погиб. Когда всё это началось… Остался только его дух. Седьмой спутник разбился и рассыпался вокруг Рофира. Стал бледно-желтый, превратился в призрачные ленты. Лентами он вытянулся, обнимая свою планету, от горизонта до горизонта. Вест Ален указал на них и сказал: — Это кольца. Когда седьмой рассеялся над Рофиром, еще стояла ночь. Про ту ночь пишут, что горело и падало небо… Всё небо было в огне… Это случилось три с половиной века назад. Вест Ален слабо усмехнулся: — Древнейшие верили, что спутники — это их боги. Представь, какой же они испытали ужас, когда начался метеоритный дождь, когда метеориты уничтожили их бога. В начале умер бог, и этот бог был спутником Рофира. Самым большим, самым свирепым… Небо пылало всего ночь. А земля… земля тлела четвертый век — и за сумеречным дымом Сэт ни разу не видел ни бледно-желтого духа погибшего «бога», ни звезд, ни двух солнц. — «Метеориты»?.. — переспросил Сэт. — Да. Огонь, который теперь пожирает Рофир… Вест Ален еще не показал высокие горы, степи, саванны и буйный, темный, штормовой и страшный океан… Но этого хватило. Чтобы мальчишка, который никогда не видел мира даже на картинах, который стойко пережил убийство всей общины, вдруг опустился на колени посреди музея, перед этим небом, как опускались старейшие Тана — перед своей святыней. Вест Ален сказал: — Смотрите на свою планету. Она ваша. Смотрите — и внимательно. Смотрите, от чего отказались ваши предки и что они хотели здесь похоронить. Всё из того, что Сэт увидел в музее, заставило его — не в ту же секунду, но постепенно — отказаться от прошлой жизни, от мечты идти на восток, от привычки бежать. Он не раз приходил в стойла и не раз ловил себя на мысли, что может попытаться… И не пытался. Ради прошлого своей планеты, ради чувства… «утраченного величия» он готов был многое стерпеть: побои в казарме, отказ инструкторов его учить, всеобщий страх к нему и ненависть. И даже то, что монстры в серой форме, перебившие его общину, станут его людьми. Его отрядом.XIII
— Я должен показать вам кое-что еще, — сказал вест Ален, уводя за собой Сэта в штаб инквизиции. — Эту картину долго прятали в архиве. Она называется «Пожар Союза». Вы не станете сейчас ничего слушать. Но как только у вас появятся вопросы, а они появятся… вы сможете найти ответы хотя бы на часть из них. Когда кайны одолели святую реку Ален, когда проникли в степи, их полководец Исидис, прекрасно знал: вестеане — самые зоркие и меткие лучники Рофира, но лишь при свете дня. Их глаза — дар солнц — слепли в темноте. Они не отличали полумрак от мрака, сумерки от тьмы. В их языке для всего, что не день, было только одно слово: «Отсутствие». Кайны начали наступление в ночь. Войско приближалось быстро и бесшумно. И если бы не вестеанские птицы, кайны взяли бы в плен всех, кого не перерезали. Но птицы почуяли чужих. Подняли жуткий, заунывный и тягучий плач. Так кричала сама смерть. И всё вокруг застыло. Аратжин вест Сай, великий вождь степей, принял решение, которое спасло племени жизнь: он приказал осветить небо. Вестеане подожгли пять сотен стрел — и запустили наверх «факелы». Вест Сай мог приказать — жечь кайнов, пока стрелы не закончатся. Жечь степь — всю степь, лишь бы не сдать земли врагу. Но вместо этого, когда небо озарилось пламенем, он преклонил колено. И всему племени — пришлось. Стрелы рухнули. Трава вокруг дымила и горела. Посреди огня вольный степной народ стоял — и на коленях. Когда Исидис вышел вперед, он осмотрелся и расхохотался. Самые гордые рофиряне сдались ему без боя, а он еще не бился ни в одной войне… Но затем, когда вест Сай поднял взгляд… Исидис замолк. Вест Сай сказал: — Глаза моих людей и наши стрелы — в обмен на свободу Вольных Степей. И самый беспощадный захватчик Рофира поднял его жестом — как союзника. Затем кайны утопили мир в крови, а вестеане — усыпали каждое поле боя миллионом стрел. И лишь степи сохранили девственную чистоту. Аратжин вест Сай стал первым вождем, получившим титул царя. И ни один вестеанин после — ни перед кем не преклонял колен. Кайны захватили Запад. Свергли миншеан, установив Новый Порядок. А затем мир загорелся… и превратился в то, чем была Кайнэя — тонкая полоска жизни вдоль вулканических топей. Кайны умели выживать лучше других. И они объединили народы, основали альянс, возвели корпуса. Они придумали оружие, они подарили миру надежду. А потом — погибли. Но весь Запад винил себя за то, что они сделали при жизни. Хотя весь Запад выжил лишь благодаря им… — Тысячелетие назад провидец предсказал, что человек с белой, как кости, кожей поведет народы к победе — и это спасет нас позже, когда планета начнет гореть… Провидца не рождалось в нашем племени уже три века. Но пару лет назад о нем наконец-то объявили… и первым его предсказанием стали вы. Почему-то эти слова — о Тане — уменьшили Сэта, вызвали в нем странное, неузнанное и глухое чувство. — И кто он, ваш провидец? — Мальчишка. Как и вы.XV
Вест Ланс лежал избитый и притихший, а Тан — успокоенный. Руки у него уже в пять лет были в крови, и он думал о том… что обещали ему сны. — Вы всё-таки его побили, — вздохнул Лин, ничуть этим, однако, не расстроенный. Он лег рядом с Таном, и тот не сознался, что лучше бы всадил вест Лансу в лоб стрелу. Он мог. Он мог уже тогда. — Мне понравилось целиться, — сказал Лин. — Я бы хотел узнать, как видели наши глаза до того, как мир потемнел… Тан отвернулся и сказал: — Узнаете. И Лин посмотрел на него изумленно и взволнованно. В спальне погас свет. Лин зашептал, толкая Тана в бок: — Вы шутите?! Ты шутишь? Аратжин! — Я видел. Я их видел… солнца… — Какими они были?.. — Как наши глаза… Больше всего — как слепой глаз Лина… Без зрачка. Одно лишь золото, один лишь свет… Тан взял, пачкая чужой кровью, маленький шар, подаренный ему вест Шелл… Накрыл его ладонью, как щитом, и сжал покрепче. Тан был готов пойти на что угодно, чтобы вернуть прежний Рофир. До того, как побывал в музее. Он знал и так… Он видел.