The Unrestrained

— Как убили?! Кто… Кто посмел?! — император слетел со своего трона в мгновение ока, и гонец, принесший эту горькую весть, сжался, понимая, что его голова может слететь с плеч в мгновение ока. Хэйян-цзюнь упал на колени, прямо рядом с неудачливым гонцом, и заревел в голос. Его чудесный цветок, его любимый наложник, его душа, его сердце, его жизнь, был убит… — Где… Где тело? Говори сейчас же! — безумно прокричал он, отвесив гонцу пощечину, и тот залопотал неразборчиво. Император влепил ему еще одну пощечину. — В покоях, в покоях, конечно же, Хуанди. Пощади, Хуанди, я не сделал ничего дурного, поща… — но было поздно, потому что клинок императора уже был обагрен кровью. Поднявшись на трясущихся ногах, Сюэ Ян кинулся в покои своего наложника. Он лежал на кровати, накрытый белым покрывалом, безмятежный, как всегда, и казалось, что он лишь уснул и, стоит императору подойти к ложу, он тут же откроет глаза и ласково улыбнется. Сюэ Ян потянул покрывало дрожащей рукой, прильнул поцелуем к холодной, окостеневшей груди. — А-Чэнь… А-Чэнь, прошу тебя, заклинаю Небом… А-Чэнь, ответь мне! — но наложник продолжал лежать, недвижимый, и Сюэ Яна затрясло от разрывающих его гнева и боли. Разве мог его Сяо Синчэнь просто так покинуть своего императора? Разве мог бросить его одного прозябать в подлунном мире? Но вот же его холодный труп, лежит перед ним, а сам Хэйян-цзюнь здесь, живой, с разбитой на осколки душой, трясется от сдерживаемых рыданий. — Я не верю, я не верю… Ты просто спишь, да, спишь, ну ничего, А-Чэнь, я подожду твоего пробуждения… Я буду здесь, когда ты проснешься… Доброй ночи.

***

Служанки заходили в покои наложника с долей брезгливости, шептались, шушукались между собой, качали головами, но приказ императора исправно выполняли: умасливали тело, украшали волосы цветами и золотом, покрывали губы драгоценной киноварью, рисовали на лбу метку принадлежности императорской семье, обряжали безвольное тело в ярко-красные шелка. Наперсница императора с кривящимися от отчаяния губами вкладывала в рот умершего рис с жемчужиной — пожелание крепкого брака. А затем отходила, сотрясаясь в рыданиях. Бедный, бедный император! Сюэ Ян не мог отвести очарованный взгляд от наряженного во все красное Сяо Синчэня. В свадебных шелках, с золотой гуанью на голове, с тремя алыми лепестками на лбу, он выглядел просто потрясающе. — Ты так красив в день нашей свадьбы, А-Чэнь, — прошептал Сюэ Ян, лаская щеку возлюбленного, чувствуя нежной кожей ладони какую-то потертость и влагу. Взглянул на щеку и похолодел: отвратительное пятно разложения расползлось от уха до скулы, и Хэйян-цзюнь трясущимися руками вынул кисть с нефритовой пудрой. Провел ею по лицу Сяо Синчэня, нежно улыбнулся, глядя на идеальный, как и прежде, лик возлюбленного. — Вот, теперь ты готов к церемонии трех поклонов. И после этого никто, ни Небо, ни даже сами Небожители не смогут нас разлучить. Мой А-Чэнь, душа моя… Наперсница императора вдруг издала придушенный крик. Из рукава алого ханьфу наложника вывалился полуразложившийся палец.