Дьявол рядом со мной

      Йаванна еле слышно вздыхает, прислоняясь лбом к стеклу. Об окно мерно разбиваются капли, не прекращающегося уже какой час дождя, и она лишь чуть вздрагивает, когда где-то незримо близко грохочет гром.       Бросает рассеянный взгляд на кружку с давно остывшим ромашковый чаем, и хмурится, прижимая ноги к груди, да плотнее кутаясь в колючий, но оттого лишь теплый плед. «Он пахнет Ауле», — это мысль сама собой вызывает улыбку. Излишне горьким кофе без сахара, машинным маслом, да глиной для лепки.       Ауле мастерить любит — неважно что и когда. Просто замирает в один миг, странной мыслью пораженный и в следующую секунду его и нет уж. Всегда он так; зови после, не зови — не услышит. Особенно любит фигурки свои мастерить, наподобие гномиков садовых.       Ей, если начистоту, они не слишком нравятся — больно неказистые. Ауле это знает, наверное, просто чувствует, а потому подмигивает бывало лукаво, и украдкой сует ей в руку человечка с, до смешного большими ногами, да охапку тюльпанов. Йаванна на это лишь фыркает, бормоча про то, что не стоило цветы рвать зазря, но все же оставляет — как иначе?       Цветы она любит, быть может, даже чуть сильнее, чем Ауле своих гномов. Цветы ведь живые, яркие, настоящие. Они слушать умеют, понимать, как не всяким людям теперь дано. Красивые, до безумия красивые. И так горько недолговечные.       Поэтому-то цветы Йаванна срывать не любит, не давая и мужу того делать. Но когда он подчинялся? Ауле ведь все глина, гипс да бронза; послушай его — так те любого друга лучше. А цветы... Что цветы? Так, забава, на пару месяцев, что после прахом по земле рассыплется.       Она задумчиво выдыхает, пальцем вырисовывая на запотевшем стекле странные узоры. Дожди Йаванна не любит, хоть убей. Жизни без солнца, такого невозможно яркого, светлого и правильного, не представляет, как ни старается.       Лениво перебирает страницы старой книги, вдыхая ее едва заметный аромат — в сто крат слаще и любимее самых дорогих духов. Отпивает из чашки и тут же морщится — чай действительно давным-давно остыл и теперь неприятной горечью отдает на языке. За окном вновь раздаются далекие раскаты грома; дождь все не утихает, лишь пуще раззадориваясь.       С тихим скрипом отворяется дверь и Йаванна поднимает голову, встрепенувшись: Ауле вернулся наконец. Он приносит с собою и сырой запах дождя, раскаленного металла и, к ее легкой досаде, тюльпанов.       Муж скупо улыбается, протягивая в руки мокрую охапку багрово-алых цветов, хрустальными нитями паутины дождя опутанных, и Йаванна, к своему вящему раздражению думает, что за одну только эту улыбку и лукавый блеск глаз, серых и острых, будто его сталь дражайшая, готова простить все на свете. Даже сорванные жизни и игру в бога с этими глиняными гномами.