Oackland

Коридор, по которому они шли, выставлял напоказ свою унылость — выкрашенный когда-то в белый, шлакобетонный блок, от возраста превратившийся в грязновато-зеленую помесь стен с нацарапанными на них не претендующими на сообразительность высказываниями и различного рода символикой здешних группировок. Нил нахмурился, не отставая от Брайана, представившегося специалистом по работе с молодежью, как только тот миновал контрольно-пропускные пункты и вошел в здание. — Занятия проходят внизу в 7:30, не опаздывай. Два телефона, у тебя есть один звонок в неделю. Комната для отдыха там, — указал Брайан, и Нил счел обязательным осмотреть грязный линолеум, маленькую коробку телевизора и около двадцати пластиковых стульев, занятых телами мальчиков-подростков. Пахло потом. — Не теряй свою толстовку. Другой не получишь, — он произнес это все тем же монотонным тоном, которым передавал и всю остальную информацию. Так, будто повторял ее сотни раз. — Потеря толстовки — обычное дело? — сухо спросил Нил. Брайан пожал плечами, а на его лице так ничего, кроме скуки, и не появилось. Они молча продолжили свой путь дальше, затем повернули налево, поднялись по лестнице и прошли сквозь решетчатые двери. Весь блок пах металлом, что, собственно, удивительным не было, потому как, черт возьми, как он еще должен был пахнуть? — Реабилитационная терапия три раза в неделю, — Брайан притормозил, чтобы взглянуть на свой планшет. — Твои сеансы назначены на 13:00 в понедельник, среду и пятницу. Они выдадут тебе график. Доктор Добсон. Нил поморщился. — Ужин в 16:30, отбой в 21:00, не опаздывай… — Это поле для экси, да? — Поле для тех детей, кто заслужил, — Брайан, сделав паузу, повернулся и взглянул на него. — Ни для кого больше. — А я уж было подумал, что это одна из бесплатных услуг, которые вы тут предлагаете. — Умник, да? Посмотрим, куда это тебя заведет. Они остановились у сплошной двери белого цвета с крошечным окошком тридцать на тридцать сантиметров. Брайан трижды постучал в нее, прежде чем достать ключи, бренчавшие на поясе, и отпереть. — Время отдыха десять минут, затем в камере до ужина, — он жестом пригласил Нила внутрь. — Надеюсь, тебе здесь понравится. Дверь за ним захлопнулась с глухим стуком, а Нил остался разглядывать маленькую комнатку, весь интерьер которой составляли двухъярусная кровать, две тумбочки, единственное зеркало висело над ними, от которого Нил умело уклонялся, а также унитаз с раковиной, скрытые за перегородкой ужасного оливково-зеленого цвета прямиком из семидесятых. Пространство было маленьким, лишенным окон, и, по всей видимости, должно было стать его домом на ближайшие полтора года. Здесь остался только Нил, но на верхней койке творился сущий беспорядок из спутанных белых простыней, что явно свидетельствовало о ее занятости, как и ближайшая к кровати тумбочка, что могла похвастаться наличием карандашного огрызка, блокнота и парой книг в мягкой обложке. Вздохнув, Нил прошел через комнату и быстро спрятал в один из пустых ящиков свои скудные пожитки — дополнительное одеяло, дополнительную пару спортивных штанов, две черные футболки, две пары черных трусов, две пары белых носков и толстовку, которая, по-видимому, была настолько желанна для многих сокамерников, что требовалось предупреждение от охранника. Джостен не то чтобы был в восторге от идеи спать на нижней полке, ведь сверху было бы намного легче узнать о чьих-либо намерениях приблизиться, но он убедил себя, что низ — как раз то, что нужно, в случае необходимости быстро уходить. Над дверью висели часы — что-то из разряда тех белых и круглых с металлической окантовкой, которые, Нил помнил, были во всех классах начальной школы. Секундная стрелка тикала. Шесть минут до того, как ему выпадет восхитительная возможность встретить засранца, с которым придется делить единое пространство. Взгляд Нила метнулся в сторону общего туалета, и Джостен попытался подавить беспокойство при мысли о невозможности уединиться. Не сработало. Он уже был здесь, застрял здесь, его собирались найти, он собирался умереть, он собирался умереть, он собирался умереть… Нил глубоко вздохнул и сжал кулаки в карманах спортивных штанов, заставляя свое тело погрузиться в некое подобие спокойствия, которое должно было продлиться достаточно долго, чтобы охватить восемнадцать месяцев вынужденного заточения. Пять минут. Он подошел к тумбочке другого парня. В нижнем ящике лежали пара спортивных перчаток с обрезанными пальцами, несколько пар спортивных носков, намного длиннее выданных Нилу, а также дополнительные футболки и шорты. Нил быстро просмотрел их, добираясь до задней стенки ящика, но не нашарил ничего лишнего. Следующий ничем не отличался от нижнего — то же одеяло, какое выдали и Нилу, и две толстовки. Брови Джостена слегка приподнялись, когда он подумал о том, кто же мог оказаться настолько тупым, чтобы расстаться с ней. Верхний ящик занимали те же футболки, трусы и носки, что и у Нила. А также небольшая пачка писем. Четыре минуты. Нил вытащил их и быстро изучил конверты. Все адресованы Эндрю Доу, Колония для Несовершеннолетних, Окленд, штат Калифорния. Обратный адресат по фамилии Спир тоже был из Калифорнии. Пробежаться глазами по строчкам, на будущее откладывая в памяти факты о приемной матери, которая любила Эндрю достаточно, чтобы писать ему каждую неделю, не заняло много времени. Если он собирался делить с кем-то пространство, то хотел знать абсолютно все, что можно, о соседе. Потому как откуда непосредственно взялся «Нил»? Секреты всегда убивали людей. Нил снова сложил письма, но в спешке распихал их не в те конверты. Затем перепроверил все ящики, чтобы все аккуратно и четко лежало по разным местам. Организованный хаос — то, что, он надеялся, сможет заставить Эндрю довольно понервничать. Три книги на тумбочке оказались разочаровывающим миксом старой классики — «Больших надежд», «Оливера Твиста» и «Франкенштейна». Они не то чтобы внушали надежду на изобилие интересных изданий для чтения в местной библиотеке. Нил взял «Большие надежды» и положил ее на подушку Эндрю, после чего сел на нижнюю койку и стал ждать, когда дверь снова откроется. Ожидание не продлилось долго. — Не убей его, Доу, — Джостен услышал мужской голос по ту сторону, а затем дверь отворилась, являя тому ребенка еще ниже его ростом, с растрепанными светлыми волосами и расплывшимся на всю левую сторону челюсти синяком. Одет он был в те же стандартные спортивные штаны и футболку, что и Нил. — Приветик, сосед, — протянул Нил, отказываясь вставать. Эндрю недовольно прищурился, когда вошел, но сразу же его глаза метнулись в сторону тумбочки. — Не убей его, — мужчина был облачен в такую же синюю рубашку и брюки цвета хаки, которые носил Брайан, но его бэйдж перевернулся, так что Нил не смог разглядеть имени. Они рассматривали друг друга всего секунду, а затем дверь закрылась, оставив Нила и Эндрю одних. Эндрю ничего не сказал, прошел только к своим вещам, кончиками пальцев провел по обложкам двух оставшихся на тумбе книг, поджимая от напряжения губы. — Нравится Диккенс? — усмехнулся Нил. Скрестив руки на груди, Эндрю повернулся к нему. Он стоял, совершенно недвижимый, но Нил прекрасно видел, как напряглась линия его челюсти. Твой рот сведет тебя в могилу, однажды сказала ему мама. Вероятно, так оно и будет. Нил не был уверен, почему он так настаивал на этом вопросе, ведь чему он и научился в детстве, так тому, что доминирование было самой хреновой тактикой, но он не собирался проводить здесь свое время в роли кроткой маленькой болонки, которую бросили с этим панком. Однако он быстро избавился от этой мысли и полностью сосредоточился на Эндрю Доу, что и на дюйм не сдвинулся, вместо того подпитывая ядовитую ненависть, и без того витавшую над каждым миллиметром его кожи. — Полагаю, это соответствует профилю, — продолжил Нил, указывая на томик «Оливера Твиста». — Своенравная молодежь и все такое. — Держи руки подальше от моих вещей, — прорычал Эндрю. — Надо же, оно разговаривает! Эндрю выдвинул ящик и принялся складывать вещи на положенные им места, линия его позвоночника казалась острее лезвия в этот момент. — Что ж, рад, что это не станет помехой, — сказал Нил. Он встал и прислонился к кровати, все еще избегая своего отражения. — Мне тоже приятно познакомиться. Эндрю развернулся, и его кулак с силой вонзился прямиком Нилу в живот. На мгновение тот удивился, а потом пришла боль, раскаленная до бела и невыносимая. Джостен свернулся калачиком и рухнул на колени — его пальцы скребли по полу в поисках опоры, пока он пытался выровнять дыхание. — Держи руки подальше от моих вещей, — повторил Эндрю. — И да, если тебя вырвет на пол, тебе же придется это убирать. Затем он вскочил по лестнице на кровать, так больше и не взглянув на Нила. Он не мог подняться гораздо дольше, чем ему хотелось бы, но этого времени вполне хватило, чтобы взять дыхание под контроль и признаться себе в том, как сильно недооценил своего соседа по комнате. Каждый вздох отдавался болью под ребрами, но, наконец, Нил сел, подтянул колени к себе, обнимая их, и уставился под ноги. Конечно, он это заслужил, но уж никак не приходилось ожидать, что кто-то, настолько маленький, сможет нанести такой удар. Потребовалась целая вечность, прежде чем снова встать на ноги, но, когда он это сделал, гнев вовсю поджигал его кровь, стоило только взглянуть на верхнюю койку. Эндрю лежал на своей кровати, подтянув ногу к себе, вторая же, согнутая, опиралась на нее. Он попинывал потолок — тук, тук, тук. Линия его челюсти все еще была строга, и Нил мог видеть едва заметное трепетание пульса на шее — тот бился намного быстрее, чем то обычно бывает в состояние покоя. В конце концов, Нил отвернулся и улегся поудобней на своей нижней полке, закрыл глаза и сделал попытку позволить ярости заглушить невыносимую панику, грозившую поглотить его изнутри.

***

Они находят его, сидящим на корточках в заброшенном доме за пределами Окленда. В полицейской машине, возвращавшейся в участок, парень с улыбкой оборачивается и дает ему понять, что все будет хорошо. Не будет. Больше ничего и никогда не будет хорошо. Когда спит, он все еще ощущает запах бензина, он выцарапывает воображаемую кровь из-под ногтей и может слышать голос матери в своей голове при каждом решении, которое предстоит принять. Беги, говорит она сейчас. Беги, беги, беги. Он не может. В отделении они узнают, что документы на имя Стефана Вебера — подделка, и внезапно его жизнь расплывается прямо перед глазами целой комнатой, наполненной толпой дерьмовых копов, на разные лады твердящих ему, что все будет плохо, если он не скажет, кто, черт возьми, он такой. Он смеется им в лицо, задыхаясь от ужаса, что вот-вот поглотит его целиком. Что если, что если, что если… Кружится в голове ужасная, кричащая буквально мантра, заглушая все остальное, пока они не позволяют ему свернуться калачиком на койке и уснуть в комнате со стеклом, потому что хера с два они потеряют из виду мальчика без имени, без прошлого, без ничего. Они отслеживают его до Нила Джостена, и ему приходится приложить все усилия, чтобы не ухмыльнуться, как идиот, ведь «Нил Джостен» — всего лишь одно фальшивое имя, что он использовал до. Очевидно, эти документы были чище. Его все-таки когда-нибудь найдут, но сейчас Натаниэль Веснински — призрак, которого, кроме Нила, никто не услышит. Мелькают даже слова о приемной семье. Конечно же, существует система и для проблемных подростков, но она перестала функционировать еще до того, как Нил вышел на сцену. В конце концов, зал суда и судья, и комната, полная незнакомцев, пока его приговаривают к колонии для несовершеннолетних за хранение поддельных документов. Сейчас это Окленд, следственный изолятор для несовершеннолетних на протяжении восемнадцати месяцев — достаточно для того, что Нил Джостен достиг восемнадцатилетнего возраста. Это здание, обнесенное колючей проволокой по периметру, стоящее в центре города и недостаточно большое, чтобы в нем заблудиться. Его псевдоним теперь занесен в систему. На Нила Джостена — целое досье заведено. Это люди отца, которые рано или поздно поймут, что он сделал. По крайней мере, тут есть поле для экси. И это уже что-то. Беги, шепчет ему на ухо мать. Бежать некуда, думает он. Больше некуда.