Oackland

Ожидание обеда по ощущениям заняло целую вечность. Камера оказалась душной и жаркой, и Нилу ничего не оставалось, кроме как сидеть и потеть. В конце концов, Эндрю перестал пинать потолок. Нил все еще улавливал его дыхание — мерное, но достаточно быстрое, чтобы сделать вывод о том, что сосед бодрствовал. В остальном, единственным звуком в комнате было противное тиканье часов. Джостен пытался держать себя в руках, оставаться неподвижным, как и Эндрю, но нараставшая паника давала о себе знать. К тому времени, как в холле раздалась трель звонка и щелкнул дверной замок, нервы Нила были на пределе. Эндрю продолжал лежать и, по всей видимости, никуда не собирался, так что он медленно соскользнул со своего места, поднимаясь. Нил не горел желанием поворачиваться к нему спиной, но 16:30, отображавшееся на часах, означало обед и он не собирался пропускать его лишь по причине того, что сосед оказался таким засранцем. Грубые голоса мальчишек, шедших по коридору, просочились в комнату. Нил толкнул легко поддавшуюся дверь, но прежде, чем он успел влиться в этот многоголосый хаос, Эндрю подошел сзади и захлопнул ее перед его носом. — Не так быстро, кролик. Что странно, Нил вовсе не услышал, как он двигается — ни скрипнувшей койки, ни шороха шагов. В этот момент психическое равновесие Джостена переживало не лучшие времена, но он достаточно провел в бегах, чтобы научиться объективно оценивать окружающую его местность. То, что Эндрю так легко удалось подкрасться к нему, заставило сердце колотиться в разы быстрее. Нил стиснул зубы. Ладонь Эндрю все еще покоилась на двери, и он едва ли сдвинулся с места, когда Нил развернулся к нему лицом. — Я не собираюсь голодать только потому, что у тебя есть какие-то претензии, — сказал Нил. — Там, откуда ты родом, настолько все плохо с едой? — губы Эндрю изогнулись в напряженной ухмылке. — Проблемы… — улыбка стала шире, — с родителями? Нил промолчал. — Ходят слухи, что тебя задержали по поддельным документам. И эти же слухи гласят, что там были не только права. — Забавно, я и не думал, что мое дело попало на первые полосы газет. — Ох уж эта двойная жизнь, — продолжил Эндрю, широко улыбаясь. — От кого ты бежишь, кролик? — От маффин-мэна, — невозмутимо ответил Нил, поднимая глаза. — Я разгадаю тебя. — Я уверен, что, полазив в тщательно-охраняемом компьютере, если, конечно, удастся впихнуть вылазку в свой захватывающий график, ты добьешься отличных результатов. Удачи с этим. Могу я пойти поесть? Эндрю оттолкнулся от двери и, пожав плечами, скучающе кивнул: — После Вас. Чем сильнее Нил чувствовал отвращение от того, что Эндрю дышал ему в спину, тем больше желание гудело в его теле. Желание поскорее выбраться из крохотной и тесной комнаты. Он развернулся и снова открыл дверь — на этот раз без сопротивления со стороны своего соседа — и проследил за удаляющимися спинами здешних обитателей. Весь он напрягся в ожидании очередного удара от Эндрю, ну или новых вопросов. Эндрю молчал, но к тому времени, как они добрались до столовой, Нил был взвинчен. Как он узнал? Зачем? Дело Джостена не то чтобы было большим, и уж тем более не могло попасть в новости, ведь рассматривалось судом по делам несовершеннолетних. Случись бы это, на его спине появилась бы большая мишень, чем та была сейчас. Неизвестный ребенок с вымышленным именем? Не потребуется много ума, чтобы его отыскать. Нил зарылся пальцами в волосы, морщась, когда те застревали в спутанных прядях. Сейчас они были коричневыми, но сколько времени у него есть, прежде чем появятся рыжие корни? — Возьми поднос, тупица, — сказал кто-то позади него, Нил моргнул, обнаружив, что стоит перед металлической тележкой, заполненной десятками тускло-розовых подносов. Он пробормотал извинения и схватил один из них, а затем последовал за ребятами к предложенному на обед. Его выбор пал на сэндвич из белого хлеба с сыром, горсткой печеной фасоли, маленьким красным яблоком и пакетом молока. Еда выглядела именно такой, какая по представлениям Нила могла подаваться в тюрьме, но легче от этого вряд ли стало. Все столы были заняты — большинство парней примерно его возраста обсуждали что-то, приглушив голоса и не переставая уныло жевать. Нил подумал, что, очевидно, для детей поменьше, которых он успел заметить по прибытии, отводилось другое крыло. Джостен не горел желанием садиться за переполненный стол, но после краткого осмотра столовой единственным местом, где было относительно пусто, занималось его соседом. Он сидел, подтянув одно колено к груди, вторая же нога преспокойно устроилась на скамье напротив. Перед Эндрю не виднелось подноса, а его глаза сосредоточенно, словно ножи, впивались в Нила. Нил его ненавидел. Гул чужой болтовни, отражающийся от стен, вызывал у него мигрень. Кожа вновь покрылась мурашками от очередного осознания того, что его запрут в камере на двенадцать часов, исключая возможность сбежать. Каждый раз, как Нил закрывал глаза, он мог вообразить то разочарование, которое явно бы испытывала мать, глядя на все это. В одиночестве сидеть посреди хаоса — значит получить больше времени, чтобы сосредоточиться на всем том дерьме, что творится в голове. По крайней мере, наличие Эндрю поблизости, возможно, поможет ему отвлечься от ее криков. Нил вздохнул, направляясь к единственному пустому столу. Мысль, почему никто больше не осмелился находиться рядом с Эндрю Миниярдом, он отбросил именно в тот момент, когда поставил поднос на столешницу, а сам опустился на скамейку. — Уже соскучился? — спросил Эндрю. — Проголодался? — вторил ему Нил. Он взял половину своего сэндвича и весьма многозначительно взглянул на Эндрю, откусывая большой кусок. Хлеб был далек от окончательной стадии приготовления, а сыр теплым, но и это было не хуже того, чем Нил с мамой иногда питались. Однажды они выживали за счет рамена и консервов из тунца около месяца. Теперешняя еда хотя бы рыбой не пахла. Нил усердно работал челюстями, стараясь как можно тщательнее прожевать похожий на резину кусок сыра; комок, застрявший в горле, проглотить оказалось еще сложнее. А дышать — почти невозможным. — Люди не любят садиться здесь, — сказал Эндрю. — Обычно это считается ужасной, отвратительной, страшной, очень плохой идеей. — За версту несет мудаком. Их не за что винить. Эндрю улыбнулся, повернулся и заскользил по скамейке, приближаясь к Нилу. Он согнулся над столом, укладывая голову на скрещенные перед собой руки, но не произнес ни слова. Под его взглядом Нилу стало неуютно, но он не позволил себе отвлечься. Он намеренно медленно пережевывал свой сэндвич, не сводя глаз с Эндрю. Фасоль на вкус оказалась еще отвратительнее, но и с ней Джостен с горем пополам справился. Как только он с ними покончил, Эндрю наклонился и схватил его яблоко. Он откусил; сок брызнул с такой силой, что смог долететь до подноса Нила. Джостен держался лишь на остатках силы воли и внутренних приказах не нарываться, он встал и взял поднос. — Увидимся, сосед, — бросил он через плечо, а затем пошел туда, где народ складывал остатки еды. Нил хотел прогуляться, найти библиотеку, посмотреть на поле для экси, в конце концов, куда-нибудь пробраться, но у каждого входа стояли охранники, делая очевидным тот факт, что выходить никому не разрешалось. Он прислонился к одной из покрашенных бетонных стен и принялся наблюдать за остальными. Некоторые вели себя очень тихо, другие же смеялись, отпускали глупые шуточки и выглядели так, будто на самом деле были лучшими друзьями. Это совсем не похоже было на наказание, скорее на… Школу. Он никогда не ходил в среднюю школу. У него было не то чтобы много времени между поездками по странам и изучением языка с маленькими перерывами на то, чтобы мама могла выбить из него все дерьмо, если он не слушал. Что же касается старших классов, то мама на некоторое время записала его в школу в Германии под одним из вымышленных имен. Основной целью этого было поддержание лживой истории и углубленное знакомство с языком. О том, чтобы завести друзей, не могло идти и речи, лишь бы слиться с окружением и притвориться достаточно нормальными. По идее, это должно было быть безопасно. Но не было. Он поймал пулю по дороге в класс и едва успел добраться до их укрытия, чтобы мать смогла вытащить ее, наскоро его зашить и тут же убежать с ним подальше. Безумный визг раздался из дальнего угла столовой, заставляя Нила стряхнуть марево воспоминаний и посмотреть в сторону возникшей суматохи. Один из заключенных вспорхнул на стол с бешеной скоростью и с не меньшей силой зарядил подносом по голове своего товарища, или кто он там ему был. Охранников долго ждать не пришлось, те среагировали быстро и уже разводили нарушителей порядка по сторонам, через несколько секунд они уже вели провинившегося по коридору. Стало тихо, и все вернулись к незаконченной трапезе. Пара парней окинули его странно внимательным взглядом, пока проходили мимо, чтобы сложить свои подносы. Нил ничего не сказал, едва заметно пожимая плечами, и уставился на собственные ноги. Он старался слиться с толпой, особо не выделяться — единственное, что он когда-либо знал и умел. В конечном счете, это подвело его и завело сюда, но Нил не имел понятия, как это исправить. Нил не хотел друзей. Не нуждался в них. Но отсутствие матери проедало огромную дыру в груди, и, хоть его окружали сотни людей, Джостен ощущал себя как никогда одиноким — настолько, что сердце ныло.

***

Об окончании обеда собравшихся уведомил оглушительно зазвеневший под потолком звонок. На этот раз он длился больше обычного. Нил наблюдал, как группка ребят отсоединилась и выстроилась в очередь, чтобы их проводили в один из залов, другие выстроились ко второму, а остальные — к третьему. Краем глаза он заприметил Эндрю и, отлипнув от стены, направился туда же. Они поплелись обратно по ступеням и вернулись по коридору к камере, пока Нил не услышал, как дверь вновь захлопнулась. Эндрю запрыгнул на верхнюю полку и вернулся к чтению. Нил же беспомощно оглянулся вокруг, взгляд его остановился на белом листе бумаги, лежавшем на его тумбочке. Распечатанное на нем расписание с его именем вверху гласило, что занятия начинались завтра. Также составители отмечали время, в которое он должен был быть в классе и на консультациях с терапевтом по имени Бетси Добсон. Нил нахмурился при мысли, что придется коротать время наедине с психотерапевтом, но при всем желании вряд ли бы смог сделать с этим хоть что-то, так что отбросил все бессмысленные беспокойства. Он смотрел на листок в течение минуты, пытаясь запомнить будущий распорядок дня, и, наконец, сложил его пополам и засунул в верхний ящик. — Точно такое же висит на стене за дверью, — скучающе протянул Эндрю. — Ты ничего не пропустишь, потому что они проводят тебя везде, даже туда, куда, возможно, ты не захочешь идти. Так что не волнуйся. — Я не волнуюсь. — Мог бы соврать получше. Нил тяжело вздохнул и снова посмотрел на потрепанный линолеум. Он хотел в туалет, но, поскольку унитаз от кровати отделялся только перегородкой, ни в одной из жизней он бы не стал этого делать, пока Эндрю находился в сознании. Джостен был слишком на взводе, чтобы спать, книг, в отличие от соседа, у него не было, а на часах мелькало только 17:15. Чтобы отвлечься, Нил начал ходить взад-вперед, неосознанно считая шаги. Семь от тумбочки до угла. Пять — от угла до другого угла около туалета. Пять назад. Семь назад. Подстраивая свое дыхание под каждый шаг, Нил все ходил, ходил и ходил, пока Эндрю не спрыгнул с кровати в то время, как он в очередной раз добрался до туалета. — Стоп, — Нил вздрогнул от неожиданности и замер, но его ноги чувствовались как раскаленные провода, отчаянно нуждавшиеся в движении. — Есть что-нибудь еще? — спросил Нил, разочарованный тем, что вообще говорил с ним, не сосредоточившись настолько, чтобы выглядеть враждебно. — Чем еще здесь можно заняться? — Вообще или сегодня вечером? — криво ухмыльнулся Эндрю. — Минут через пятнадцать мы все должны принять душ. Очень весело. Тебе понравится, обещаю. В противном случае, — он обвел взглядом их комнату, — придется привыкнуть к кровати. Нил побледнел. Пока ему удавалось не думать о ситуации с душем, потому как это событие казалось ему чем-то, что могло произойти завтра, а если оно происходило завтра, то не приходилось ничего делать сегодня, поэтому волноваться было бесполезно. Но… Сейчас? Он тяжело сглотнул, стараясь смотреть куда угодно только не в глаза Эндрю. На его штанах отсутствовали карманы, так что скрыть сжатые кулаки не предоставлялось возможности. — Расслабься, кролик. На кабинках есть двери. Никто не увидит твои маленькие проблемки. Нил был так близок к тому, чтобы ударить Эндрю по его гребанному лицу, но облегчение от того, что душ не был общим, оказалось настолько сильным, что он едва не рухнул на колени. — Мне плевать, — раздраженно сказал Джостен. — Ну, плюй где-нибудь в другом месте. Мне нужно поссать. Сжав челюсти с такой силой, что едва мог дышать, Нил заставил себя вернуться на нижнюю койку и пристально уставился на противоположную стену. Через пятнадцать минут звонок снова заверещал и Эндрю и Нил вышли в коридор с чистой сменной одеждой в руках, пока охранник следовал за ними, наблюдая остекленевшими глазами за каждым движением. Сейчас того всеобъемлющего хаоса, что царил в толпе за ужином, не наблюдалось — открылось только четыре комнаты. Нил обнаружил, что они следуют за шестью другими парнями до конца зала. Нил немного ненавидел Эндрю за то, что тот оказался прав. Душевые кабины не запирались, но все были закрыты. Джостен подавил в себе желание упасть на колени от облегчения и расплакаться. Вместо этого он взял полотенце из тележки, стоявшей поблизости, и поспешил в одну из открытых кабинок. Он принял, возможно, самый быстрый душ в его жизни, после чего втиснулся в спортивные штаны и футболку так быстро, что они прилипли к его не успевшему высохнуть телу. Остальным потребовалось чуть больше времени, но ненамного. Через пять минут вода выключилась и прозвенел очередной звонок — очевидно, сигнализируя о том, что время на принятие душа подошло к концу. Нил стоял в стороне, пока все, кроме Эндрю, вываливались из отведенных им кабинок, они подшучивали друг над другом и совсем не торопились одеваться. Единственным, кто не произнес ни слова, был Эндрю, который также оделся в тесном уединении своей кабинки и появился за секунду до того, как открылись двери и их проводили по коридору. К тому времени, как щелкнувшая дверь вновь отрезала их двоих от переплетения коридоров в сумраке камеры, часы показывали только 17:46. — Что теперь? — спросил Нил. Эндрю хмыкнул, забрался на свое место и опять взялся за книгу. Спи, прошелестел голос матери ему на ухо. Когда угрозы нет, ты спишь. Отдыхаешь. Копишь силы на момент, когда снова придется бежать. Нилу не приходилось рассчитывать, что Эндрю не представляет собой угрозу, но он также не собирался игнорировать сон на протяжении восемнадцати месяцев, поэтому счел этот совет таким же приемлемым, как и все другие. Он натянул одеяло на голову, прячась от яркого света флуоресцентной лампы, и сосредоточился на том, чтобы отмерять собственные вдохи и выдохи через каждые три секунды, проходимые стрелкой.

***

Он не может дышать. Он бежит, перед глазами темнеет, а его плечо — не что иное, как чистое сплетение огненной агонии, и он не может дышать. Позади кто-то есть, он знает, но замедляется слишком сильно, а когда смотрит вниз, на тротуаре появляются темно-красные капли крови. Он думает, что плачет, но мальчики не плачут, он не может быть слабым, ведь это верный путь к смерти, но он все равно думает, что плачет, потому что не может дышать… Нил моргает. Его мама прижимает горлышко бутылки с виски к его рту, и Нил, не споря, сглатывает, когда она наклоняет ее. Жидкость обжигает горло и слизистую его пищевода. Она убирает бутылку, и Нил изо всех сил старается не выблевать все это обратно, потому как жгучая боль в плече заставляет его желудок подступить к горлу. Она дает ему пощечину, и он снова моргает, понимая, что она просила его приложить руку к ране. Он не слушает, а не слушать — хуже слез. Нил закусывает губу, пока она вытаскивает пулю, и, хотя он прекрасно знает, что нельзя и звука издавать, все равно не может сдержать низких, ужасающих всхлипов, душивших его. Она снова бьет его по щеке. Нил моргает. На нем теперь тяжелый бронежилет, а плечо перевязано, но каждый раз, как он двигается, он чувствует, как влажный жар пропитывает его рубашку. Двигаться больно. Ходить больно. Бежать больно. Остается только заползти в машину и позволить маме увезти их, пока он пихает голову между коленями, которые, к слову, тоже болят, и заходится в беззвучном крике. Мама кричит на него, но теперь он хотя бы может дышать, правда, все, что он чувствует, — бензин, дым, и горящая плоть. Я хочу проснуться, умоляет он. Пожалуйста, я хочу проснуться, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — Пожалуйста, — выдохнул Нил, широко распахнув глаза. Что-то тяжелое было на нем, он не мог двигаться и, когда сделал еще один прерывистый вдох, осознал, что это был Эндрю. Это был Эндрю, что сидел на нем, а его колени достаточно сильно прижимались, чтобы удерживать руки Нила по бокам. — Блять, — выдохнул Нил, пытаясь вырваться. — Пошел ты, пошел нахуй, пошел… — Полегче, кролик, — прошептал Эндрю, наклоняясь и прижимая ладонь к его рту. Кошмар еще не выветрился из головы, и мысли Нила вернулись к руке матери, прижатой к его рту достаточно, чтобы он мог успокоиться, — фрагментарные воспоминания, побуждающие его молчать. — Такой послушный, — протянул Эндрю. — Пошел нахуй, — пробормотал Нил в его ладонь. Единственный выход — смириться, с горечью подумал он и заставил себя не двигаться. Эндрю не сдвинулся с места. Тьма была просто вырвиглазной, потому что окна, а следовательно хоть какого-то источника света, не было — только горевшее ярко-красным «ВЫХОД» над дверью. Нил понятия не имел, который час, и это только усиливало его замешательство. Он изо всех сил старался расслабиться и засунуть свой страх куда подальше. — Готов слушать? — наконец спросил Эндрю. — Пошел ты нахуй, — пробормотал Нил. Эндрю, казалось, принял это за согласие и убрал руку. Нил глубоко вздохнул, а затем выдохнул так медленно, как только мог, позволяя глазам привыкнуть к очертаниям Эндрю в темноте. — Я хочу знать, от чего ты бежишь. — А я хочу, чтобы ты отъебался. — Не двигайся, — Нил стиснул зубы, отказываясь вообще говорить что-либо. — Я ненавижу тебя, — добавил Эндрю. В его голосе не слышалось и капли яда — простая констатация чистого, явного факта. Нил тоже ненавидел его, но промолчал. — Вот как это будет работать, — продолжил шептать Эндрю. — Ты открываешь мне все свои маленькие грязные секретики. А я в ответ тебя защищаю. — Я не нуждаюсь в защите. — Ты будешь. — Я. Не. Нуждаюсь. В. Защите, — Нил выплевывал каждое слово со всей возможной ненавистью. — Ладно. У меня есть еще кое-что, что может тебя заинтересовать. — У тебя ничего нет. — Я могу дать тебе поле для экси. Нил сглотнул. Он не мог. Эндрю, блять, не мог, никак не мог иметь такой договоренности с охранниками. В любом случае, это не имело значения. Нил не играл много лет, и не должен был играть никогда, но… — Как? — он услышал свой шепот не в силах сдержать проблеск надежды, сорвавшуюся с языка. — Значит, все-таки чего-то хочешь, — улыбнулся Эндрю. Надежда угасла. — Ты не можешь, — прорычал Нил. — Никаких сделок. Наступила долгая тишина, после чего Эндрю пожал плечами, слез с Нила и забрался к себе. — Много теряешь, — как-то радостно отозвался он. — Спокойной ночи, кролик. Нил не смыкал глаз всю оставшуюся ночь, даже когда услышал равномерное дыхание уснувшего Эндрю час спустя.