Туманы за горизонтом

Псевдособаки — твари, без всяких сомнений, зловредные, коварные и чертовски хитрые. Не зря многие боятся их едва не больше чем кровососов. От волков — своих, наверное, прямых предков — эти дети Зоны ушли уже чёрт знает куда, но уж что-что, а их ум, ловкость, проворство, ярость и смертоносность они от них взяли до последней крошки и сполна преумножили. Тем не менее, многое в них идёт наперекор догмам животного мира, и иногда кажется, будто Зона нарочито, в свою любимую насмешливую и сумасшедшую иронию сделала их отчасти похожими на людей. И дело вовсе не в черепе, который до фантасмагории сильно напоминал человеческий — во всяком случае, стремления вдоволь поизмываться над жертвой, перед тем как прикончить её, этим тварям было не занимать. Меченый хорошо знал это, всеми своими силами и окованной сталью волей сопротивляясь исступлённой силе этой гнусной твари, искушённой в непреодолимом желании растерзать его как букашку и порвать в клочки. Вонючие слюни, липкие и вязкие, как пропитанная фонящим илом грязь этих вонючих и проклятых Болот, брызгами летели ему на лицо, и исхудалый псевдопёс, которому Меченый уже едва не одной только силой воли не давал дотянуться до своей шеи, всё громче и яростнее рычал, сведённый с ума разрывающим нутро голодом. Над его изгвазданной макушкой полыхали зарницы и гремели то ли молнии, то ли рассвирепевшие в поднебесье «электры», лапы бешено скребли грязь, а оскаленная в раже пасть как трещотка щёлкала зубастыми челюстями. Смежив страх и жажду жизни в один крохотный, но чертовски мощный и плотный комок, сталкер вырвал пистолет из бурой жижи под собой, что бурлила и пенилась, словно жидкий металл, и, вдавив его измазанный в грязи ствол к голове мутанта, что было сил потянул спусковой крючок к себе. Пламя вышвырнуло пулю из ствола, и она злостно и безжалостно размозжила череп твари, после чего, окроплённая алым, устремилась к вышине. Меченый подтянул к себе ноги, упёрся вымоченными бочагом туфлями в обмякшую тушу псевдопса и, выпустив наружу родившийся в раскалённых бронхах крик, со страшной силой скинул её с себя. Мутант махнул в воздухе безвольными лапами, выпотрошенным мешком плюхнувшись в радиоактивную муть. Кровь из его раскуроченной головы реками потекла в топь, разливаясь в воде алыми узорами смерти. Не прошло и пары секунд, как из мутных пучин тотчас воспряли десятки жирных, каждая размером с сардельку, пиявок, которые, не промедляя, тотчас приступили к трапезе, облепив тело твари со всех сторон.       Вытерев лицо рукавом до нитки промокшего свитера, Меченый выбрался из глубокой, чавкающей подобно мокрой тряпке грязи, в которой злосчастный псевдопёс чуть было его не утопил. Сердце колотилось в груди отчаявшимся зверем, адреналин жёг вены, как белый фосфор, а мышцы дрожали в нереальном напряжении, как доски ветхого верёвочного моста. Отовсюду доносились призрачные завывания, самозабвенные, отчаянные, они неслись по Топям во главе их леденящей какофонии, растворяясь в далёкой трескотне автоматов, шелесте камышей в человеческий рост, но восставали вновь сквозь рьяный гомон аномалий, рыки несущихся за добычей мутантов и катящийся книзу с небес гром, идя гипнотическим гулом по царству бочагов и трясин. Над самой водной гладью сизыми кудрями стелился туман, обволакивая камыши и теряясь в их колышущихся на ветру стеблях, перепутывая и скрывая тропы белёсой пеленой. Он стремился потерять, запутать, устремить сталкера в пучину смятения, вынудив слоняться меж зарослей до скончания времён. Зона безжалостно вжимала Меченого в свою проклятую землю, не зная пощады давила на него, давила слоняющимися во мгле силуэтами, огромными, но чертовски быстрыми, уловить которых можно было лишь периферией зрения, с красными огоньками необъятных глаз; давила зловонием болотных миазмов, противной моросью мелких капель со свинцовой громады туч и стаями мутировавшей мошкары, что так и норовила искусать ладони, забраться за шиворот. Зона не вознамерилась давать Меченому поблажек, как и не давала их никому; ужас смертельной опасности на просторах её территорий возбуждал чудовищный страх, но Меченому где-то в самой сокровенной глубине души онпришёлся по вкусу, вмиг наполнил собой бездонную пропасть давней тоски. Он любил Зону и, в то же время, её ненавидел, изо дня в день разрываясь в своих чувствах, которые беспрестанно притупляла иллюзия сказочной идиллии на Большой земле. Сейчас ему, впрочем, оказалось совсем не до этого: выискав взглядом в зарослях сорванный с физиономии бешеной псиной противогаз, сталкер натянул его и побрёл дальше. Жидкая грязища булькала под ногами, скользила, всасывала в себя ноги по щиколотку, не давая идти. Вся одежда Меченого вымокла в болотной жиже, безнадёжно провонявшись гнилой тиной, она окутала тело осклизлым ознобным холодом, беспощадно сковывала движения, но сталкер непреклонно пёр вперёд сквозь камыши всё дальше и дальше с непоколебимостью скалы в холодных водах океана. Высоченные стебли по обе стороны незримой тропы пугающе шелестели, из них то и дело выскакивали мутировавшие лягушки, крысы, в опасной близости слышалось недовольное похрюкивание и собачий лай. Заросли сплелись вокруг лабиринтом, наводнили пространство и слились с ним воедино, словно эфир, они покорно служили пристанищем спрятавшимся в них фантомам.       Шелест позади разверзся с внезапностью грома над ясным небом. Камыши задрожали, разогнулись в стороны, перебивая пиликание ДЖФ, и из них, чуть позади Меченого, выскочили на едва возвышающуюся над водной гладью кочку две перепуганные псевдоплоти. Их лапы увязли в размокшем месиве чуть ли не до сгиба суставов, но твари были чертовски сильны, и даже в таком положении проявили изумительную расторопность: уставившись на сталкера своими уродливыми глазищами, понеслись к нему в предвкушении лёгкой добычи. Поддав в топку угля, Меченый с ещё более неистовым напором и отчаянием начал вырывать из лап у грязи драгоценные секунды жизни.       Тропа впереди упёрлась в очередной бочаг, зловонный, радиоактивный и плотно усеянный зарослями рогоза; его вдоль и поперёк перелопатили, словно плугом, «воронки»: вода всюду вздымалась волдырями, будто кусок покраснелой кожи при лучевой болезни, а, иной раз, и впадала ямками, как если бы на неё россыпью уронили с десяток огромных прозрачных стеклянных шаров. Они беспрестанно вибрировали, судорожно содрогались, словно в припадке эпилепсии, пуская по воде самозабвенно напирающие друг на друга вереницы волн, что, казалось, хотели сплести узор на её мутном полотне. Чуть поодаль, раскинувшись в десятке-другом метров от берега, лежал в клубах мглы небольшой островок, на который вела уродливая, почерневшая от влаги и времени, ветвистая коряга. Ствол её был до блеска отполирован волнами и чертовски скользок, чем неизбежно уподоблял попытку перебраться по ней потугам рассечь броню танка ножом, однако Судьба не оставила Меченому иного варианта: одной лишь волей удерживая на бревне измазанные в грязи ноги, одеревеневшие от напряжения, он мёртвой хваткой вцеплялся в заковыристые, изломанные подобно молниям голые ветки, даже не чувствуя, как кожу на обратной стороне ладоней пощипывает испарениями фосфоресцирующей зеленоватой жижи «холодцов», что шипели где-то в гуще камышовых зарослей неподалёку. Взобраться по такому узкому «мостику» «плотям» было нереально, но они, тем не менее, обезумев от первобытных инстинктов, подались вслед за Меченым. Едва не утонув, твари исступлённо карабкались вперёд, суча лапами с напором и визгом ошалелой слепой псины. Добравшись было до островка и почти нагнав свою жертву, они внезапно упёрлись, будто во что-то невидимое, и, стоило обрамлённому улыбкой Смерти секундомеру Зоны замереть, как «трамплин», прижавшийся к камышам у бревна, вдруг тотчас рассвирепел и взметнул его верх. Коряга подалась к небу, после чего плюхнулась в воду нижним концом и, завалившись набок, прихлопнула собой заднюю псевдоплоть. Гнилые ветви с хрустом и противным треском впились ей в бок, ломая рёбра и кромсая внутренние органы, словно накручивая их на шнек мясорубки. Душераздирающий визг, остервенелый и до жути отчаянный, рассёк воздух над Топями, прелый, промозглый, перемешанный со смрадом тины. Отбежав от берега на добрые двадцать метров, Меченый развернулся, глянул на своих преследователей: шедшая впереди «плоть» скребла заострёнными копытами по земле, жаждая вырваться из бочага, голосила, верещала во всю глотку, упорно отказываясь осознавать наступающую на пятки кончину. Не прошло и секунды, как камыши вокруг затрещали листами осины, задребезжали, и из них толпами вынырнули невидимые и неслышимые доныне орды крыс, тушканов и ещё каких-то мелких мутировавших тварей, после чего, вознеся над собой купол оглушающего громогласного гомона, яростно набросились на псевдоплотей. Не теряя шанса урвать свой кусок добычи, вслед за ними из непроглядных пучин болотной воды вынырнули сотни жирных, каждая размером со спелый огурец, пиявок, и с не меньшим проворством окружили двоих бедолаг. Самозабвенный крик сжираемых заживо «плотей» рассыпался, безнадёжно стёрся о стену гвалта мелких тварюшек.       Меченый застыл на месте, словно вмурованный в грунт; огромными, округлившимися от ужаса глазами уставился на эту кровавую расправу. Под черепом у него прогремел гром, илистые бочаги тотчас растворились, уступив место перерытым аномалиями холмам и исполинской, левиафановой и нерушимой громаде ЧАЭС. Над Генераторами, что удалились от неё на километр севернее и западнее, полыхало алое зарево возносящегося у истока выброса, благоговейно дрожала земля, а со станции, вторя пышущему смертью такту бури, неслась прочь стая крыс. И Меченый стоял у ветхого забора, трясущего сеткой, словно подранными парусами, щурясь от инфернальных бликов и без устали поливая противных грязных отродий свинцом. Пули нещадно разрывали мелкие тушки, окропляли земли Зоны кровью, жадно вгрызались в них.       Багровая вспышка вмиг искромсала наваждение, вернув сталкера к реальности. Встряхнув головой, он развернулся и понёсся вперёд, навстречу манящей, туманной неизведанности своей судьбы. Всё, кроме Зоны, стало для Меченого абсолютно неважным, ирреальным, он нырнул в неё с головой и блаженно трепетал от этого. Весь тот год, что он провёл на Большой земле, в одну секунду сжался в маленькую, абсолютно неразличимую, но очень плотную, подобную нейтронной звезде точку, которая моментально утратила для него всякую ценность, поблёкла и погасла. Ему даже показалось, что это был дурной сон, видение, не стоящее выеденного яйца. Всё, что для него было важно сейчас, его сокровеннейшая мечта, маячило где-то там, в Центре Зоны, и он был готов идти к нему прямо сейчас, ободранный, уставший, без оружия и снаряжения, будто с потрохами поддавшийся Зову. И он шёл — забывшись, очистив разум от лишних, побочных мыслей, месил грязь гудящими от напряжения ногами, словно под гипнозом.       В конце концов, удивительная это вещь — переломный момент. Никто и никогда не знает, когда он явится, никто не сможет о нём предупредить; он протекает быстро, молниеносно, настаёт неожиданно и неотвратимо, подобно лавине. Схожий с миллениумом, он идёт чертой по линии жизни, разрывая её на отрезки эпох. И то блаженное, сумеречное, приторно-иллюзорное существование, которое, уподобившись золотой рыбке в аквариуме, волочил Меченый ещё пару часов назад, внезапно превратилось в неловкий полумиф: он сидит за огромным и дубовым, роскошным, отполированным до бликов от зарниц столом в не менее роскошном и отполированном кабинете, в чине главного консультанта Научно-Исследовательского Института Чернобыльской Аномальной Зоны. Волосы его аккуратно уложены и зализаны, взгляд ясный и слегка утомлённый, кожа на лице свежая, но предательски бледная, белый именной научный халат светится белоснежностью и отдаёт хлоркой. Меченый устало вздыхает, собирает лежащие на столе бумажки в папку, защёлкивает её, встаёт и водружает на полку одного из шкафчиков пахнущего лаковой новизной шкафа. В помещении царит абсолютная, всепоглощающая тишина: капли сыплющегося с неба дождя набивают набат по толстенным, не меньше двадцати сантиметров, бронированным стёклам НИИ, и змейками струятся к земле, совершенно неслышные внутри. Серо-чёрная плита монотонных, словно рабочие будни, туч, с которых они падают, понемногу сбавляя темп, пленила небеса и накрыла их куполом от края до края, будто пряча от соглядатаев из космоса. Пейзаж сей был здесь, стоит заметить, редким гостем — уж что и ценит Меченый в просторах Большой земли, так это голубой небосвод, пропитанный памятной радостью далёкого детства, и солнце в нём, весёлое, счастливое и жизнерадостное, как он сам. Проработав в институте чуть больше года, Меченый обрёл добрую репутацию и хорошее имя; всегда весёлый, жизнерадостный, добродушный, окидывающий невзгоды шутливым взглядом, он излучал добро и радость и всегда был готов поделиться ими с окружающими. Доброжелательный и лучезарный, он одинаково глядел на горничную и на академика, пособлял, подбадривал, если подворачивался случай; искрил импозантностью и легко, непринуждённо, безо всяких сомнений, талантливо и искренне располагая людей к себе. «Делай добро — и оно вернётся к тебе», — казалось бы, простая, понятная, в чём-то наивная и даже детская мысль удивительно часто доказывала свою правоту, и Меченый придерживался её, свободный, раскрепощённый, не давая скелетам в своём бездонном шкафу погубить себя их тяжеленными и беспросветными тенями. И лишь изредка, глядя в даль над горизонтом, закутанную волохом пленённой Зоной армады туч, его сердце могло ёкнуть на долю секунды, на миг, растворённый в веренице сотых и тысячных долей секунды, безжалостно руша его ортодоксальную веру в лучшее.       Молния невдалеке рассекла воздух лиловой вспышкой, и та безумно пронеслась над лохматыми древесными кронами, пронзив кабинет консультанта, как нейтрино пронзает Землю. Стоило её грому цербером прорычать в вышине, как дождь прекратился, и небеса перестали устремляться книзу сорванной ветром с мусорных холмов Свалки радиоактивной пылью, щедро до того, не стесняясь, сея её вместе с каплями. Часы на стене свели стрелки на шести — Меченый глядит на них, озаряется снисходительной ухмылкой и выходит из кабинета, запирает его на ключ. Перекинувшись парой слов со встретившимися ему по дороге сотрудниками, он сдаёт отчёт, спускается по лестнице на первый этаж. Снаружи, за защитными бронестёклами и метровыми железобетонными стенами кипит жизнь: всюду мельтешат, будто муравьи, сотрудники НИИ, учёные, лаборанты и военнослужащие; ездят друг за дружкой «поливалки», обдавая своды института дезактивирующим дистиллятом «Пузыря», возвращаются с боевого дежурства беспилотные БТР-ы, ведут работы на крыше солдаты РХБЗ. Весь НИИЧАЗ сейчас напоминал огромный муравейник, с головой погружённый в напряжённое и суматошное движение.       У входных дверей, раздвигающихся и бронированных, больше походивших на ворота, Меченого встречает консьерж — добродушный мужчина кавказской внешности в годах, с брежневскими бровями и сталинскими усами. — Уже уходите, Павел Константинович? — спрашивает он, расплывшись в улыбке, и его огромные, похожие на аккордеон усы изогнулись дугой. — Да, — Меченый улыбается в ответ. — Час поздний, а я и так засиделся. Не могу ж я тут до ночи куковать. — Он подошёл к дверям, и те бесшумно расступились в стороны. — До завтра, Вениамин Иннокентиевич. — Доброго вечера, Павел Константинович! В ноздри пробрался влажный и бодряще свежий воздух леса. Он буял травами, чистотой; благоухал, дурманил, заставляя вдыхать полной грудью, а изредка его бесцеремонно и грубо перебивал отвратный смрад миазмов с Болот — ветер дул на юг, несясь с полей Зоны на Большую землю. НИИЧАЗ, казалось бы, наперекор всякой логике и здравому смыслу раскинулся всего в нескольких километрах от линии Периметра, что, естественно, накладывало целую уйму ограничений, но, в то же время, вопреки желаниям было необходимо: транспортировка артефактов и прочих аномальных образцов на дальние расстояния влетала в копеечку, не говоря уже о чертовском риске и опасности. К тому же, как бы странно то ни звучало, возможные инциденты и происшествия на территории Института оказались бы менее опасны — в первую очередь, для окружающих. На уровень спокойствия и безопасности, впрочем, жалоб не было испокон веку: лишь прилегающая непосредственно к научному комплексу армейская часть насчитывала чуть ли полк до зубов вооружённых и обученных солдат, не говоря уже об уровне технического оснащения: в распоряжении базы имелся боевой вертолёт, БТР-ы колесили, словно лошади на ипподроме, а чуть вдали стояли рядом несколько танков БМ «Оплот» и даже предоставленных Бундесвером от лица НАТО немецких «Леопардов». Под зданием главного комплекса, совсем уж на крайняк, находился бункер для всего персонала с солидными запасами воды и провизии. Словом, за исключением, разве что, Кремля и Белого дома, более защищённого места на всей планете было не сыскать — работники Института, среди коих, к слову, хватало и иностранцев, имели все шансы пережить катаклизмы Зоны, ежели ей вдруг вздумается расширить сферу своих влияний.       НИИЧАЗ, существуя в природе всего-то чуть больше года, умудрился стать одним из самых финансируемых научных институтов Европы: в него вложились — как и вкладываются поныне — все ведущие страны ЕС, Америка, Россия, даже Индия и Китай. Нельзя сказать, чтоб Меченый был этим доволен — он, скорее, относился к этому даже с некоей долей скепсиса, однако иначе — ни для кого это, в том числе, и для самого Меченого, не откровение — быть не могло: результаты исследований обещали продвинуть науку вперёд сильнее, чем за два минувших столетия — в процессе создания находилось почти что всё: от косметических примочек до принципиально новых систем активной защиты перспективных ОБТ. Одна такая штука уже успела войти в серию и даже зарекомендовать себя: это был небольшой шприц-тюбик со стимулирующим препаратом на основе «Светляка» и «Пламени», который, не промедляя, быстро просочился в состав личной аптечки работников НИИ, и, естественно, был при себе и у Меченого. Не считая поистине заоблачной цены, как если бы тюбик был сделан из хрусталя, а игла из платины, «Жизнь» — такое ему присвоили название — не имела равных себе фармацевтических аналогов: действуя похлеще, чем самый термоядерный анаболик, она не имела и единого ярко выраженного побочного эффекта, но её цена, опять же, для многих оставалась, подобно бетонной глыбе, неподъёмной. НИИЧАЗ, впрочем, и не такое себе позволить мог: в плане материального достатка его сотрудников, грызть себе ногти от зависти не захотелось бы, разве что, учёным Большого Адронного Коллайдера — один лишь Меченый успел заиметь себе в личное пользование последней модели «Мерседес», причём немецкой сборки, прямиков с конвейеров Дортмунда.       Парковал он его, к слову, почти что всегда у парадных дверей главного корпуса — работники доброжелательно оставляли место свободным. Меченый выуживает из кармана брелок с ключом, нажимает кнопку и, стоило автомобилю пропищать и отворить двери, водружается на водительское сиденье. Ключ провернулся в зажигании — мотор тихо и робко заурчал, и машина вальяжно тронулась с места. Она размеренно побрела мимо тусклых в наступающих сумерках зданий, спокойно, с неспешностью столетней черепахи и столь же невозмутимо. Миновав шлагбаум блокпоста, Меченый выезжает на дорогу и колесит к развязке. Трасса, тянущаяся к Зоне извилистой асфальтовой лентой, по обычаю пустовала. По ней вообще редко ездили; в основном, военные грузовики, внедорожники и изредка бэтээры. Утопая в вечерней мгле, она возводила над собой тишь, спокойствие и влекущую извечностью задумчивость, наполняющую душу медитативным спокойствием и страстно желанную после напряжённого рабочего дня.       Меченый вздыхает без сил на ярую экспрессию и уводит «Мерседес» к обочине — датчики высветили на приборную панель оповещение о низком давлении в заднем левом колесе. Ни намёка на хлопок или досадное шипение сталкер, причём, не услышал, да и машина не утратила плавности хода от слова совсем — неужто сбой в компьютерной программе? Открыв отделанную первоклассной кожей дверь, Меченый ставит одну ногу на землю, намеренный выйти и разобраться с проблемой, но в ту же секунду планы на приятный вечер окончательно развеивает противный скрежет битого стекла. Возвратившись обратно в кресло, консультант взглянул на салон: заднее сидение оказалось сплошь засеяно мелкими осколками, скорее, крошевом триплекса, а стёкла задних дверей обзавелись по рваному отверстию, обрамлённому паутиной мелких трещин. — Что за?.. — тихо проронил Меченый, осмысляя ситуацию, и, резко переменившись в лице, вышел, буквально выбросился из автомобиля. Это-то и спасло ему жизнь: второй снаряд, просвистев в воздухе в окаянном полёте, продырявил обе передние двери с лёгкостью и непоколебимой уверенностью пронзающего мешковину шила. Меченый тотчас же перемахнул через машину по капоту и, распластавшись на земле, пополз к канаве у обочины, с досадной горестью наблюдая, как «ломы» гаусс-пушки сживают со свету венец германского автомобилестроения. Снаряды сыпались один за другим, как горох, корёжа и разрывая метал, как если бы тот был промокшей бумагой; они прошивали двигатель насквозь и уходили в лесную подстилку, вздымая кверху земляные фонтанчики, нещадно крушили дорожное полотно, вырывая из него куски асфальта. — И откуда ж ты палишь, гад? — просипел сквозь зубы Меченый, почти добравшись до спасительного рва и жмурясь в попытке защитится от незримо мелких осколков, и, озарившись догадкой, подумал: «Холмы и вышки Тёмной лощины, чёрт подери. Труба мне. Ну, хоть за не пройденный техосмотр теперь точно не оштрафуют». Он отполз ещё немного, после чего со стороны НИИ, развеяв безысходную неутешительность мыслей, сразу донёсся вой сирены. Следом за ним послышались смутно различимые выкрики и оклики, разверзлись задором и тягой к бою двигатели бронетранспортёров. Не успело минуть и второго десятка секунд, как двое из них выкатились на дорогу, закрыв собой Меченого от огня. Протрещали мортирки на пулемётных башнях — и боевые машины скрылись от взора снайпера за дымовой завесой, благо, после дождя воцарилось недолгое безветрие. Один из БТР-ов отворил притаившийся меж колёсных пар десантный люк, и из него высунулся майор Милин, знакомый Меченому военстал. — Павел Константинович! — переполошено выкрикнул он и собрался выскочить наружу, дабы помочь Меченому, однако тот, изгвазданный от ползанья по земле, самостоятельно очутился у транспортёра. — Вас не задело? На левом борту машины громыхнул хлопком блок динамической защиты — зловредный снайпер продолжил вести огонь, стреляя наобум сквозь сизые клубы. — Дьявол! — возопил Милин, невольно вжав голову в плечи и повернув её набок. — Из «гаусса» работает, поганец, точно тебе говорю, — заверил сталкер, вытерев со лба холодную испарину. — В порядке я, майор, не переживай. — Внутрь давайте, Павел Константинович! Скорее! — военстал потеснился и протянул консультанту руку. Вдоль дороги от института в два ряда побежали солдаты с автоматами наперевес, а от КПП, миновав шлагбаум и ревя тысяча двухсот-сильным дизелем, заскрежетал гусеницами по асфальту «Оплот». — Тухлый номер, — возразил Меченый. — Доигрался я, майор, сам ведь знаешь. Нет мне теперь жизни на Большой земле, только в Зону. Ты ведь и сам из сталкеров, поймёшь. Милин понял. Он скривил губы, поджал их, отвёл взгляд в сторону в размышлении и, пристально и с пониманием чего-то неизбежного посмотрев Меченому в глаза, спросил: — В Зону, Стрелок? — Так точно, — сталкер ободряюще улыбнулся уголком рта, упорно и бесстрашно игнорируя навязчивый и липкий негатив ситуации. — Прикрой дымами. Ну, — он хлопнул майора по плечу, — даст Бог, свидимся ещё, не хворай. Меченый развернулся и, прытко очутившись у противоположной обочины, юркнул в кусты. Мортирка на башне бронированной машины позади щёлкнула ещё один раз, выплюнув дымовую шашку прямо на середину дороги. В этот миг, словно по команде, поддал со спины порывом ветер — и дымовая завеса устремилась вслед за Меченым. Тот, стоило ему только скрыться от армейских взоров, тотчас сбросил с себя белоснежный, хоть и выпачканный чёрным от ползания по грунту, халат, в котором его, точно призрака в ночной тьме, можно было бы углядеть даже в манграх. Сталкер расстегнул кобуру на ноге, ловко выудил из неё отяжелённый восьмью патронами ПМ, после чего, судорожно выдрав из кармана штанов КПК, включил его и одной рукой, на бегу, набрал код в четыре символа, искренне надеясь, что на том конце «провода» его услышат, ибо в одиночку и почти без снаряжения продвинуться вглубь Зоны дальше, чем на километр, он не сумел бы и в теории. Положение, к тому же, усугублялось ещё и тревожной близостью выброса, что должен был отгрохотать в ночь на следующий день. Меченого, однако, и это не сумело поколебать: очутившись в туннеле из листвы, ветвей, корней, стеблей и стволов, он стремился к Зоне, бежал в её вечные, залитые туманом сумерки, откинув малейшие побочные мысли. Волею злосчастной, а, может, и благосклонной судьбы, только там для него теперь была жизнь — по иронии, жизнь в царстве смерти. Самозабвенно, отчаянно, с чувством прокрадывающейся сквозь толщи прошедших месяцев тоски, он ломился, бежал к Зоне, ибо в неё не идут — в неё убегают, в ней прячутся, растворяются и ищут спасения и последнего шанса на жизнь. Зона пленила Меченого, навеки сковала своими вечными узами многие годы назад, а затем отпустила. Ненадолго, на время, лишь на короткий миг, и, когда посчитала нужным, затянула потаённую удавку на его шее и дёрнула к себе в тот самый короткий, переломный момент, когда снаряд гаусс-пушки впился в стальную плоть его автомобиля.       Зелёный покров листьев и ветвей проносился мимо, вырывался издали и катился вдаль, словно в окне поезда; он с каждым пройденным шагом убавлял в пышности и бодрящем летнем обаянии, сплетаясь в чахлое, ломкое и потускневшее убранство, что было словно обглоданное молью и посеревшее от времени платье. Ему уподоблялась земля, всё резче и резче опревая и разрыхляясь, ему потакали звуки, сменяя тихий гомон шелеста и греющее душу пение птиц на раскаты далёкого грома, приглушённые и затерянные хлопки и кваканье псевдожаб, ему подражал даже воздух, холодея с каждой секундой, сырея и пропитываясь туманом. Зона приближалась, она была всё чувственнее и неотвратимее: туфли Меченого начали проседать в грунт, хлюпать, тучи почернели и опустились, зарницы бродили по ним всё ярче и смелее; с севера повеяло промозглым холодом, а ветер донёс карканье ворон и отвратный смрад болотных испарений. Виляя меж древесных стволов ещё пару минут, Меченый добрался до черты Периметра. Покосившийся сетчатый забор и несколько рядов колючей проволоки от него отделяли плотные заросли «жгучего пуха» и притиснувшихся к ним по соседству «ржавых волос», пуская в лес сотни едких и жгучих спор. Они разлетались по округе клочьями тополиного пуха, и Меченому пришлось натянуть противогаз. Спрятав голые ладони в подмышках и плотно прижав их к себе, дабы не обжечься туго переплетёнными белёсыми кудрями, он как мог вжал голову в плечи и принялся продираться сквозь аномальную рощу, в которой, чуть дальше, была искусно припрятана дыра в заграждении и минном поле на стороне Болот. Военные патрули появлялись здесь редко, вышек и прочих наблюдательных пунктов не было, а скрыться от вертолёта в зарослях задачей являлась несложной, но, не смотря на все эти очевидные преимущества, лаз вёл к Топям, и сталкеры им не пользовались. Меченый шагнул в него, втоптал прижатую к земле спираль Бруно и, миновав ограду и вынырнув из рощи, что обрывалась столь же резко, сколь и брала начало, очутился у почти ушедших в мокрую почву развалин то ли небольшой деревеньки, то ли добротного хутора. Покосившиеся кирпичные стены растрескались и обвалились грудой вымазанных грязью обломков, а бревенчатые своды осыпались, похожие теперь на гигантские кострища, они почти исчезли в илистой земле и угрюмо, тревожно и пугающе возвышались призраками над выстеленным рядами камышом. Меченого со всех сторон окружили быстро и неожиданно, подобно ниндзя, непроглядная мгла, благоговейный страх и непонятное, неясное трепетание, а невыносимый смрад смерти, казалось, вот-вот прорвётся сквозь фильтр. Он не видел вокруг ни единой аномалии, ни единой странности, ничего, что бы бросалось в натренированный глаз, почти не слышал рычания мутантов и ломкого кряхтения прогибающихся под ними камышовых стеблей, но он замер на месте, словно в ступоре, всем нутром ощущая властное присутствие Зоны, что словно корчила ему в сладострастном приветствии слой злобный клыкастый оскал. Она поглотила его и обступила со всех сторон в один момент, ошарашила, словно ледяная вода после сауны. Меченый знал, что счёт идёт на секунды, и от мерного тика их зависит его жизнь, но всё равно обернулся и взглянул на стену белёсого полотна, за которой скрылась навеки его прошлая, лишённая Зоны жизнь. Мигом она утратила для него всю ценность, сделалась неважным и пустяковым маревом. Его постигло ощущение, будто с него слетели многотонные кандалы, что довлели над ним всё это время, и он совершенно не будет скучать по Большой земле. Приняв эту мысль с довольным покаянием и плотно утрамбовав её в своей голове, Меченый зашагал к Болоту, и с каждой секундой, с каждым новым шагом камыши и туман обволакивали всё плотнее и упорнее, грязь чавкала всё жирнее и прилипала к подошвам, чёрные силуэты носились повсюду резче и быстрее, а трещотка автоматной пальбы и злобные рыки слышались громче и отчётливее. Со всех сторон подлетало, неистово кружа, словно пьяное, назойливое комарьё, тянясь к тёплой плоти сталкера. Счётчик Гейгера встревоженно потрескивал то тут, то там, а вскоре из туманного горизонта выплыли и первые аномалии. Они были малы и слабы — детектор не различал их даже в упор, и Меченому приходилось целиком и полностью отдаваться своим отточенным, но заметно притуплённым навыкам. В закромах камыша трескало и шипело, громко булькало, фосфоресцировало и пенилось, плюя зелёным и ослепительно-красным, и в таких декорациях, вглядываясь в путь до рези в глазах, Меченый продирался к центру Болот. Вскоре из мглы впереди показался шаткий мостик через бочаг, и, когда сталкер перебрался по нему, из зарослей на него сиганул псевдопёс. Отбившись от него, Меченый подался дальше, и не прошло и нескольких минут, как ему пришлось удирать от двух обозлённых псевдоплотей. По счастью, их обоих пришибло бревном и на них тотчас накинулись своры пиявок, грызунов и прочих мелки мутировавших зверьков, и Меченому вновь удалось вырваться из колких и цепких, как россыпь репейников, объятий погибели.       Дальше путь преграждали покрупневшие и расползшиеся на всю ширь Топей трясины. Огибать их и делать здоровенный крюк у Меченого не хватало времени, и он, не изменяя своей натуре и в который раз превозмогая закипающее внутри ощущение конкретных неприятностей, что было для любого сталкера сродни душу из кипятка, ринулся напрямик по гнилым доскам, выложенным невесть кем и когда на выступающих из воды валунах. Десятки огромных камней, которые выглядывали из воды, похожие на морские скалы, исчезали под её мутной гладью на глазах, один за другим, и скоро мелкие волны начали бить по старым доскам, колыхая их и норовя скинуть вниз. Камыши по бокам окончательно рассосались, уступив место сизым клубам пелены и словно растворившись в них. Меченый всё больше напоминал сам себе Ёжика в тумане, и совсем вскоре ему пришлось, аки ребёнку, прыгать по чуть видимым булыжным верхушкам, лишь чудом не поскальзываясь на них. Те, к счастью, не успели скрыться в пучинах болотной жижи — впереди показались развалины небольшой деревеньки. Её ветхие кирпичные домики по самую крышу ушли в воду, превратившись в сотворённое и извращённое больным разумом подобие Венеции, а жижу бочага меж ними раздирали полчища аномалий: тот тут, то там наружу поднимались бурлящие пузыри метана, вода искрила зелёной мутью «холодцов», а «жарки», удивительно приютившиеся по соседству со своими диаметральными противоположностями, «холодами», раскалили воздух над прелыми крышами и наливали мглу багряным свечением. Детектор аномалий, встроенный в наладонник Меченого, сбрендил с ума и начал лихорадочно верещать, но деваться, всё равно, было некуда. Спрыгнув с гулким стуком на бок покосившейся и упавшей наземь водонапорной башни, сталкер, огибая обрамлённые ржавчиной рваные дыры, из которых глядела фонящая чернота, перебрался к её противоположному концу. Кожу на шее и руках мучительно парила банная жара, её противно, хоть и неопасно, покалывали едкие аномальные пары, а противогаз словно бы душил, не давая вдохнуть полной грудью. Терпеть это становилось всё сложнее, и Меченый, не промедляя, жухнул на настил черепицы стоявшей впритирку к башне избы. Крыша под его весом дрогнула и заскрипела. Прогнулись чёрные полусгнившие балки каркаса, торчащие из скрытых мутью кирпичных стен, словно обглоданные и перебитые рёбра. Сталкер шёл осторожно, меряя каждый шаг — стоило ему по неловкости оступиться, как дышащий на ладан настил рухнул бы и погрёб его под обломками в черноте бочага. По обеим сторонам полыхало зарево «жарок», их гигантские столбы из огня и пара стремились к вышине невидных небес, из-за далёких штрихов горизонта разразились ещё громче вопли и рыки, стоны и скулёж, и вновь секунды отяжелели, растянулись в потоке времени. Каждый шаг уносил уверенность всё дальше и дальше, стремясь вселить мятежный страх, панику, от которой не было спасения. «Жарки» всё ярчали и ярчали, раскаляя воздух, казалось, до плазмы, ломкий свод крыши кряхтел, стонал, потрескивал и скрипел, грязь на подошвах туфлей размякла и потекла струйками к черепичному срезу, она ни на секунду не оставляла потуга скинуть Меченого вниз, забрать с собой в пучины радиоактивного ила.       Ступая словно по раскалённым углям гигантского, исполинского мангала Дьявола в Аду, или же по тугому и упругому, будто линия паутины, канату над бездонной пропастью, сталкер перебрался к заветному торцу хаты, что давал шанс броситься к следующей кровле. Перед ним торчал обрубленной веткой исполосованный трещинами и крошащийся дымоход печи; черепица возле него совсем облезла и попадала, открыв взору хитросплетения истерзанных временем балок и перекладин. Рядом с трубой, чуть правее, гнил труп сталкера в измочаленном камуфляжном комбезе, что был, скорее, опревшей и бардовой от крови изорванной тряпкой, чей древний хозяин весь иссох и почернел, напоминая выбравшегося из саркофага на прогулку силами черной магии египетского фараона. Меченый прошёл совсем рядом с ним и собрался удалиться, как вдруг мертвец «ожил»: он сдавленно закряхтел и, едва приподнявшись на локтях, ухватил Меченого за голень. Изо всех сил пытаясь подвестись, он пробовал взяться за точку опоры второй рукой, в которой сжимал покорёженную ржавую железяку, некогда бывшую, судя по всему, детектором «Медведь», и вытаращился на бывшего консультанта взглядом своих чёрных безглазых впадин на безносом лице, обтянутым чёрной, ссохшейся и ужасно морщинистой кожей, что была словно старый отсыревший рубероид. Сталкер тотчас огрел «ожившего» зомби рукояткой ПМ-а, отчего тот застонал ещё громче, попытался схватиться за голову руками и, скользнув по остаткам черепицы, булькнул в наполнившую собой комнату внизу муть. Стоило ему исчезнуть в ней, как словно бы из-под земли поднялся давящий и гудящий, как шум трансформатора, гвалт завываний, хриплых криков и отчаянных стонов, и Меченый в один миг воплотился главным героем ужастика про зомби-апокалипсис: из всех щелей, дырок и проломов в настиле соседних домов попёрли на него мертвецы, ободранные, сгнившие, все в иле и омерзительно зловонные. Каждая секунда будто множила их надвое, а скоро они полезли из воды, взбираясь на крыши к своим собратьям. Мёртвых тел, что двигались и голосили загадкой Зоны, переполненные жаждой плоти, здесь, казалось, было не меньше сотни — столько, что, поднимаясь из пучин бочага, похороненных под болотной жижей, они наваливались друг на друга, сбиваясь в кучу и опрокидываясь обратно в воду. Не успело пройти и полминуты, как они отрезали Меченому все пути к отступлению, и ему пришлось продираться сквозь их сочащиеся мерзкими белыми личинками ряды. Он прыгнул на соседнюю крышу и подался вперёд с непоколебимостью ощетинившегося крупнокалиберными стволами линкора, и, как только первая парочка зомби бросились к нему, толчком скинул их обоих вниз. Мертвецы, что шли за ними, не упустили шанс и тотчас накинулись на него — а было их уже не двое, а трое, — и, борясь с ними, сталкер почти сумел отправить их туда, откуда они повылезли, но тут кровля под ногами не выдержала, и Меченый провалился в утопший в вязкой мути чердак. Обломки досок и черепицы с бульканьем ушли в черноту, а снаружи возопили остервенелым шипением и сухим лязгом аномалии, разворошённые ломящимися вперёд без разбору мертвяками. По счастью, Меченый в последний момент ухватился руками за перекладину и не ушёл под воду с головой — та оказалась ему лишь по пояс. Дозиметр тотчас нервозно затрещал; пространство вокруг источало темень, оно словно всасывало сталкера в себя, не давая ему вырваться, а просвет, что был проломом в сгнившей крыше, будто бы затягивался, точно удавка на шее. Смятённый Меченый подтянулся как мог и попытался нащупать ногами спасительную опору, но слева, метрах в двух от него из жидкой черни воспрянул очередной измазанный в грязи зомби. Дотянуться до своей жертвы он сумел бы в два шага, и Меченый, не промедляя и секунды, размозжил ему череп выстрелом из ПМ-а. Мертвец тут же рухнул в воду обмякшим мешком, казалось, оставив сталкера в одиночестве, но беда, как водится, не приходит одна: неистовый гром «жарок» и «электр» перебил загорланивший с новой силой вой, и зомби принялись карабкаться на крышу злосчастной избы. Словно и этого было мало, как вокруг Меченого возникло ещё штук пять мертвяков. Он увидел их гнилые, раззявленные беззубые пасти и устремил дуло пистолета к ближайшей из них, и тут перекладина, за которую он уцепился, влажно хрустнула и со скрипом прогнулась. Сталкер прижался к ней крепче, чем к материнской груди — сердце кольнуло и ёкнуло, как если бы оно вдруг заплясало на раскалённых иглах, а «макаров», служивший верой и правдой, выскользнул из руки и скрылся в затопленных недрах чердака. Лишившись оружия, Меченый вдруг ощутил прилив паники и почувствовал себя абсолютно беспомощным и беззащитным. Зомби отчаянно ковыляли к нему изо всех своих сил, будто были рабами его злой кармы и совести, мучениками, что взымали плату с провинившихся душ. В который раз пленённый жаждой жизни, Меченый ещё усерднее засучил ногами и, упёршись то ли в поваленную балку перекрытия, то ли в дощатую колонну кровли, вырвался из объятий чёрной жижи и вскарабкался наверх похлеще любого скалолаза. Там, на крыше, оживших бездушных тел было больше, чем в котле преисподней — почувствовав тёплую плоть, «пустышки» устремились к Меченому; они сдавливали мозг своим мерзким и чертовски осточертевшим воем, что горланил противнее и громче иерихонских труб. Сталкер оказался в кольце из жадной до мяса гниющей мертвечины, и оно сжималось всё быстрее, усерднее. Меченый рванул вперёд, словно гоночный болид, продрался сквозь толпу зомби, что чуть было не содрали с него промокшие лохмотья, час назад ещё бывшие одеждой, и, совершив очередной прыжок, оказался на нижнем ярусе покосившейся армейской вышки. Вся она была обглодана ржавчиной и псевдотермитами, кренилась набок, будто Пизанская Башня, и застонала под тяжёлыми шагами Меченого, а когда тот сиганул с неё вниз в мутную воду, дрогнула, чуть покряхтела и со скрежетом осыпалась прямо на обступивших её со всех сторон мертвецов. Грохот разлетелся по Топям, словно осколки от пехотной мины, а через пару секунд его перебил невыносимо нестерпимый лязг рвущихся металлических балок — верхушкой башня угодила прямиком в исполинских размеров «воронку», и та с протяжным воем ветра скомкала стальной каркас в подобный метеориту или снежку шероховато-округлый сгусток. Он провисел в воздухе чуть дольше пары секунд, а после с брызгами плюхнулся в бурую муть. В том месте вода вдруг прогнулась и воронкой устремилась к земле, как в огромный слив, а затем на дне бочага словно рванула авиабомба в пятьсот килограмм: в небо с конфетти из белёсых брызг взмыл огромный гейзер, пустив по воде двухметровые волны. Они тотчас навалились на крыши ушедших в болотную жижу домов, окатили повылезавших на них зомби и швырнули их прямиком к аномалиям.       В спину Меченому ударил разноцветный калейдоскоп аномальных свечений, так, что казалось, будто в затопленную деревеньку позади спустилась радуга: загремели «жарки», брызнув во все стороны бардовым, красным и оранжевым, закряхтели крошащимся льдом «холоды», зашипели «газировки», будто растормошённые змеи, и заиграли в вечерних сумерках своими зелёными зарницами. Волна оставила зомби в их смертельных объятьях, заставив бездушных «пустышек», бесчувственных, лишённых воли и надежд, но всё ещё подвластных страданиям и боли, жариться, сгорать, замирать статуями во льде и исчезать под гнётом светящейся кислоты, вслед за чем понеслась дальше к берегам и обрушилась на них чёрной мутью, перемешанной с содранной с хат черепицей и мириадами деревянных щепок. Вода обрушилась на Меченого бурлящей стеной, толкнула его в спину и сбила с ног. Камыши согнулись под её напором, и она тут же разбежалась лужицами по земле. Грязь перемешалась с илом, и счётчик Гейгера вновь застрекотал стрекозой, прибавляя в тембре и грозясь сорваться на истерику. Меченый поднялся на ноги, бросил быстрый взгляд назад, за спину, где бушевали «жарки» огненными столбами и корчились в агонии давно умершие тела, и, протерев стекло противогаза от бурой жижи, нырнул в камыши.       Темнота настала внезапно — сумерки опустились на Топи, казалось, в пару минут, придав им вид облюбованных силой нечистой болот из древних славянских сказок. Меченый едва различал дорогу перед собой; ему снова начали мерещиться огромные чёрные силуэты в зарослях, шорохи, зловещий исполинский хохот и орды химер, бюреров и псевдогигантов, поджидавших его в кустах. Отовсюду доносились лай и рычание, кто-то за кем-то гнался, кто-то от кого-то удирал — во тьме Зона ожила, словно набравшись сил из черноты космоса. Вокруг Меченого забегали всевозможные мелкие тварюшки, за которыми гнались злостно шипящие коты-баюны. Окатившие его ил и грязь сбивали его запах, маскировали от носов и глаз расплодившихся в ночи мутантов. Издали засверкали аномалии, глася грохотом и вспышками, а по обе стороны от тропы зачастили маленькие и приземистые деревья вперемешку с жиденькими зарослями рогоза, чахлого и вялого, и заросшие камышом бочаги вдруг сменились пятнами непролазных мангр. Сталкер вдруг вышел на размытую грунтовую дорогу, что стелилась по Топям с востока на запад, деля их почти что ровно напополам. У её обочины шли столбы электрических проводов с отрывом друг от друга в несколько метров, что покосились, почернели, ощетинились обрывками этих самых проводов и космами «жгучего пуха», а чуть вдали, на повороте, ржавели ушедший в грунт по крышу остов «москвича» и старенький БТР за ним с перебитыми колёсами. Позади него ухнуло что-то ярко-голубым, протрещали в воздухе сложившиеся шаром молнии, после чего одна из фар транспортёра зажглась на пару секунд, ярчая и тускнея, словно подмигивала сталкеру, а пулемётная башня, кряхтя мотором привода, сместилась на десяток градусов и вновь замерла. Обрамлённое пламегасителем дуло КПВТ глянуло Меченому меж глаз, как если бы хотело разразиться пламенем и прикончить его, и он тотчас скрылся с линии огня в зарослях на той стороне дороги. Оттуда до механизаторского двора уже было рукой подать — окружившие облезшее здание с растрескавшимися стенами и дырявой, как сито, крышей аномалии вспыхнули салютом и очертили его силуэт над лесом камышовых колосков. В свете трепыхающихся огнём «жарок» ангар казался адской крепостью, но Меченый добрался до него без проблем — и, не иначе, доброй волей Зоны и госпожи Удачи. Вокруг него трещали «электры», брызгали кислотой «холодцы», а «жарки» вновь сделали воздух душным и тёплым, испепелив пронизавшую сталкера до костей промозглую ночную прохладу. Скользнув в щель приоткрытой створки главных ворот, что намертво вросла в мокрую землю, он мало что видел перед собой и всё ещё слышал истошные завывания гибнущих «плотей», тушканов и яростный хрип носящихся за ними тварей. Аномальный свет рывками вламывался внутрь через пустые проёмы окон, после чего разливался по заваленному горами хлама нутру ангара подобно бликам далёких молний. Через проломы в крыше сыпалась морось, а дальше, в глубине здания средь мусорных куч стоял вполне неплохо сохранивший стол, окружённый парой-тройкой ветхих, но всё ещё пригодных для использования деревянных стульев. Ими ангар сильно походил на имеющиеся в подвале, пожалуй, каждой многоэтажки на постсоветском пространстве подземную комнату, в которой вечерами частенько коротали досуг алкаши, и этот стол сейчас показался вымотанному Меченому оазисом в пустынях Синая. Доковыляв до ближайшего из стульев, он чуть ли не свалился на него без сил. Случайный порыв ветра вторгся в другую створку за углом, принеся с собой щепотку ночного хлада и сбросив со стола потускневшие обрывки игральных карт, и Меченый, откинувшись на спинку, дрожащими пальцами выудил КПК из кармана. Тот в преддверии выброса сбоил и работал с большой неохотой, но функции свои по-прежнему выполнял исправно: лента новостей то и дело пополнялась новыми сообщениями, и Меченый листал её в поисках одного-единственного. Во дворе что-то с хрустом громыхнуло, и наладонник сообщил о двух приближающихся живых объектах. В уши сталкера прокрался утробный хрип, затем быстрое и тяжёлое топанье, и у Меченого похолодело внутри. Кровососий рык прогремел со стороны ворот, затем хрип усилился и на пару секунд куда-то пропал, потом рык повторился, но уже со стороны северного входа. Меченый не успел даже подвестись: болотная тварь быстро и изящно проникла в помещение, бросила его на пол и принялась наматывать вокруг него круги. Казалось странным, как этот здоровенный мутант способен двигаться столь проворно и вертко средь куч лома, наваленного чуть ли не до самых сводов крыши. Меченый в ошеломлении попытался отползти, и тварь накинулась на него сверху, прижала к земле. Он не успел и дёрнуться — мускулистые лапы зажали его словно в стальных тисках, кровосос приступил к трапезе. Оказавшись за его спиной, полковник Дегтярёв сдёрнул с плеча ремень гаусс-пушки и приник к её прицелу, но целился, увы, слишком долго: Меченый не смог даже закричать — ему лишь с ужасом оставалось ощущать мерзкие, осклизлые присоски у себя на шее и то, как его сознание медленно, но неотвратимо угасает и покидает тело. Глаза закрылись, звуки разом сошли на нет, а разноцветный калейдоскоп на обратной стороне век крутился всё сильнее и растворялся в багровой пелене, будто провожая грешную душу сталкера в путь на тот свет.