***
В воздухе завис настойчивый запах сырости и какой-то мутировавшей плесени, изрядно разбавленный сигаретным дымом. Людей в баре было прилично — не то чтобы ломтику краски с облезлого потолка упасть негде, но и свободный столик отыскать — задача проблематичная. Все галдели, громко перешёптывались друг с другом, яростно о чём-то спорили, порой даже выясняли отношения. Но, в общем-то, было скучно. Даже усеянный шестами танцпол, по обычаю занятый смазливыми девочками в вызывающих нарядах, пустовал. Дегтярёв уже чёрт знает сколько сидел за барной стойкой, катая по ней на донышке стакан из руки в руку. В нём тихонько плескалась обжигающая прозрачная жидкость, как будто с вызовом смотревшая на впавшего в приступ меланхолии сталкера. — Блаженный, шо ли? — сказал один из бандитов за столиком неподалёку, глядя на почти что неподвижную фигуру полковника. — Уже час пузырь с водярой шмонает — и ни капли внутрь. — Сам ты блаженный, Сигара. — пробурчал второй. — Фары вылупил, как окаянный, и зыришь на этого фраера всё время. Харэ уже херней страдать. В ответ последовало что-то сдавленное и невнятное, но определённо злобное. Галдёж изрядно помешал Дёгтю расслышать, что именно профырчал обиженный бандит, но ему, в сущности, было всё равно. В душе поселилась непонятно откуда взявшаяся горечь, какая обычно бывает после прочтения хорошей драмы. Вроде и рад, что дочитал и всё понял, а так сухо и пусто становится внутри… Не знаешь потом, куда себя деть. Из тяжких навязчивых дум его выдернул наладонник, рассёкший сталкерский гомон своим противным писком. Александру ничего не оставалось, кроме как извлечь машинку из внутреннего кармана комбеза и безразлично уставиться в экран. На нём ярко высветилось входящее сообщение, состоящее, как ни странно, всего из нескольких простых символов. Полковник осторожно положил КПК на стойку, покрутил его двумя пальцами немного, после чего всунул обратно в тот же карман. Выражение его лица слегка изменилось, впервые, пожалуй, за весь прошедший час — он смежил губы и немного прищурил глаза, зрачки его медленно прошлись по стойке туда-сюда. Через пару минут Дегтярёв залпом опрокинул в себя стопку, соскочил со стула и, проверив целостность всех молний и застёжек, зашагал к выходу. Коридоры Х-18, облюбованные грибком и псевдопауками, были едва освещены тусклыми потолочными лампами, а под ногами вечно скрипела и кряхтела посеревшая от времени и сырости плитка, много чего повидавшая на своём веку. Трубы сверху, целые и не очень, регулярно выдавали какие-то утробные звуки и скрежет, изрядно бьющий по ушам. Через пару поворотов и развилок кишка коридора упёрлась в просторную комнату, оккупированную прижимистым торгашом Барахольщиком. Он уютно расположился в старом, изрядно потрёпанном, но всё ещё удобном и презентабельном издали кожаном кресле, которое осталось здесь ещё с тех времён, когда работа в лаборатории кипела во всю. Глухая растрескавшаяся стена с массивной стальной дверью упиралась в метровый парапет, на который была грубо прибита бугристая дубовая доска. — Шо надо? — безразлично прохрипел Барахольщик, не отрывая взгляда от новенького «Глока», удобно лежащего у него в руках. — Оружие моё верни, — изъяснился Дегтярёв. Барыга тотчас же кинул взор на сталкера, перестав прочищать ствол «немца» шомполом. Его хитрые глазёнки стали напоминать вычищенные до блеска «пятаки». — Да ты шо, с дубу рухнул, сталкер? — изумлённо пробормотал он. — В Зону на ночь глядя? Полковник только кивнул. — Ну как хошь, дело твоё, — удивление в его взгляде вновь сменилось на серое безразличие, и он, положив на импровизированный стол не дочищенный пистолет с обнажённой ствольной коробкой, поднялся со скрипом со стула и исчез за дверью позади. Дёготь, воспользовавшись ситуацией, внимательно «прочесал» глазами комнату торгаша. Судя по всему, в прошлом это был командный или контрольный пункт — на то указывали многочисленные панели со множественными приборами, датчиками, тумблерами и прочими приспособлениями, выпущенными ещё при Советском Союзе, коими она была утыкана сплошь и рядом. Сами панели изрядно потёрлись, добрая часть из них разбилась, а всю без исключения аппаратуру покрыл слой давешней ржавчины, явно намекающий на то, что сии орудия научного труда не обновляли последние, как минимум, двадцать лет их работы. И это с учётом того, что секретный комплекс был в эксплуатации до 2006-го. Не иначе как из профессиональных привычек отметив всё это у себя в голове, Дегтярёв подумал, что неплохо было бы прикарманить себе лежащий на доске «Глок», столь соблазнительно поблёскивающий новенькой краской в свете лампы. Мысль эта витала у него в голове недолго, ибо игра явно свеч не стоила — в этом мире есть такая штука, как последствия, и, порой, в погоне за сиюминутной выгодой люди теряли несравнимо больше, чем получали в итоге. Пополнять их список Александр не желал, а потому просто отвёл взгляд от «ствола» и опять помыслил о чём-то своём. Барахольщик вернулся через пару минут, водрузил своё громоздкое тело обратно на стул и положил на стойку свежесмазанный «вал» на пару с пистолетом USP. Проверив и то, и другое, Дёготь зашвырнул автомат за спину, сунул «ю эс пи» в кобуру на поясе и, тряхнув обширным рюкзаком, больше смахивающим на кофр научных скафандров, пошёл к лестнице, ведущей наверх. — Удачи тебе, сталкер, — кинул ему в спину напоследок торгаш, — помилуй тебя Зона… Полковник и сам не знал, чего это ему вдруг приспичило прогуляться по Тёмной долине ночью. Зрелище, небось, и вправду впечатляющее, когда «электра» прорезает темень сотнями искрящих молний, а «жарка» с ней по соседству низвергает гигантские пламенные струи, напоминая исполинских размеров бенгальский огонь, но чересчур зарываться-то тоже не стоит. Ночная Зона — как пить дать не место для любования красотами. Впрочем, любые сомнения как-то сами собой выветриваются из головы, когда смеряешь уже не один десяток ступенек с сорока килограммами сталкерского добра за спиной.***
Снаружи было очень сыро, холодно; откуда-то издалека нёсся едкий смрад болотной жижи, разбавленный щепоткой озона. Оно и не мудрено — буквально в нескольких шагах от заброшенной стройки, искусно маскирующей спуск в лабораторию, раскинулась «холодцовая» топь, паскудно отравляющая из без того не самый ароматный воздух Тёмной долины, а в ней, на нескольких мелких островках, испещрёнными погибшими давным-давно тополями, нашло себе пристанище целое поле рьяных «электр», искрящих крючковатыми молниями. Потрясающая картина, особенно ночью. Ей под стать завывали мутанты в аномальных лесах, и от их исступлённых голосов раз за разом пробегали мурашки по коже. Казалось, Дёготь, отнюдь не первый год топчущий заражённые просторы Зоны, должен был уже привыкнуть, ан нет — всё равно закрадывался внутрь страх, пускай и несильный. И каждый раз, слыша эту уродливую какофонию, ему хотелось поскорей уйти. Но сколько бы он ни шёл, а противный, навязчивый и ненавистный визг не отпускал… Полковник резко свернул со старой, изрядно побитой кислотными дождями асфальтовой дороги, ведущей к разрушенному мосту. На другую его сторону всё равно было не перебраться, да и сталкеры знали лишь один путь к старой заброшенной фабрике — через неглубокое ущелье, прорытое гигантскими «воронками» четверть века тому назад. Пройдя мимо гудящих гравиконцентратов, окруживших ржавый остов «жигуля», Дегтярёв нацепил свой новенький противогаз, прикупленный в баре «Гоп-стоп», и, не телясь, вступил прямо в шипящий кисель «холодца». Детектор аномалий заверещал во всю силу своих динамиков, но Александр, не тратя на него своё драгоценное внимание, продолжил хлюпать в гуще фосфоресцирующей жижи. И как бы это ни было рискованно и самозабвенно, но иначе, кроме как по порогам стекающего вниз зелёного студня, на дно ущелья не пробраться. А там, между прочим, своих опасностей тоже хватает — не за просто так обходят это место по обычаю десятой дорогой. Правда, сейчас там было спокойно — даже слишком. Яростные взвизги, рычанье и пыхтенье доносилось с самого горизонта, под завязку наполненного нечистью, а во всей Долине — ни единой живой или, хотя бы, полумёртвой души. Ни единого шороха. Казалось, даже аномалии, вечно чем-то недовольные, притихли — можно было расслышать эхо в собственных ушах. Но разгуляться ему, всё же, не дали — бурлящий «холодец», в который ноги Дёгтя утопали по самое колено, явно был рассержен присутствием крайне наглого инородного тела. А последнее, не взирая на едкое зеленоватое марево перед монолитным стеклом противогаза, упрямо продолжало спускаться вниз. Ещё пара шагов — и сталкер, наконец, вылез из злобно шипящей кислоты на мокрую, жирную грязь. Штаны, как оказалось, действительно почти не пострадали — комбинезон «Восход» сполна оправдывал свою немалую цену. Дно гигантского яра, уходящего вглубь на несколько метров, было щедро усеяно мелкими зловонными лужицами, а стены, пропитанные влагой и какими-то мутировавшими кореньями, держались на одном лишь «честном слове», рискуя в одночасье обрушиться оползнем. Гул гравиконцентратов, заметно усилившийся и давящий на уши, заполонил собою всё пространство вокруг. Дегтярёв пригляделся — у самых верхушек крошащихся земляных стен едва уловимо мерцали «трамплины» и «карусели». Стало быть, только благодаря им его ещё и не накрыло многотонным слоем грязищи. Полковник, затаив дыхание на минуту, медленно прошёлся взглядом по болотистым просторам ущелья и неспешно двинул вперёд. Вся эта обстановка вызывала смешанные мысли у него в голове: размокшая земля под ногами смачно хлюпала, делая трудным каждый шаг, но, главное, — не пробежала под ногами ни одна несчастная крыса, не бросился из-за кочки притаившийся снорк и не завыл протяжно где-то невдалеке кровосос. Мутировавшая жизнь вокруг как будто вымерла, не оставив и следа. А это плохо. Можно сказать, очень даже скверно. Ибо если ты в Зоне натыкаешься на что-то необычное, вряд ли чего-то хорошего стоит ждать в ближайшем будущем. Но пока, вроде как, ситуация особо не напрягала. Только поскрипывали время от времени где-то рядом «электры», разворошённые усиливающимся ветром. Уже порядочно так Александр отшагал по дну узурпированного аномалиями яра, обходя скрупулёзно расставленные Зоной ловушки, как вдруг в небе над ним от всей души загрохотало и прорезало ночную тьму багряными лучами. Стая ворон, пролетавшая там же, недалеко, закаркала всеми своими голосами, и их протяжное эхо пронеслось по Тёмной долине. Несколько обугленных тушек плюхнулось в тину в паре метров от сталкера, ещё парочку разорвали в клочья «воронки», осыпав полковника этой самой тиной с головы до ног, а затем всё опять затихло. Так, будто и не было ничего секунду назад. «Сглазил, — подумал Дегтярёв. — Чёрт, самому бы не вляпаться». Каково же было его удивление, когда оказалось, что сглазил он дважды — приборы, висящие на поясе друг за дружкой, в унисон замолчали. Даже КПК последней модели, что с лёгкостью даст фору в надёжности и живучести любой армейской полевой рации, заткнулся. Не успел сталкер и оглянуться, как от грохота воздушных «жарок» мигом ожил здешний мир фауны: земля протяжно застонала, замычала, а из луж начали вылезать корявые руки, перепачканные в грязи, и в одночасье всё пространство по бокам и позади заполнилось тучей гнилых тел. Зомби стонали, ревели, обнажая чёрные сгнившие зубы, и так видные сквозь разорванные щёки, и все как один протягивали к нему свои костлявые руки (точнее, те, у кого они ещё были) с длинными крючковатыми пальцами. Дегтярёв понял, что его взяли в кольцо, а «мертвяков» слишком много, чтобы пробить себе «валом» дорогу через них, и тогда его охватил истинный, первобытный ужас. Кольцо из ходячей мертвечины сжималось всё сильнее, а времени на решительные действия оставалось всё меньше. Секунды растянулись до минут, минуты — до часов, а часы — до недель. Леденящая душу картина застыла перед глазами, и на ней, словно на гобелене, замерли десятки и сотни зомби, сжигая полковника жуткими взглядами наполненных грязью глазниц. Дёготь, сходя с ума от ужаса, со всех ног бросился прямо в озеро «киселя», затопившее низину в ущелье. Кислота разъярённо зашипела, проглатывая его. А там, на дне, один из тысяч камней так неудачно подвернулся под ногу…***
Боров слегка приподнялся со скамьи, потянувшись за парой сухих веток из кучки — костёр, игриво ласкающий колени мягким теплом, начал тихонько тускнеть, и озорной огонёк, получив вожделенную «пайку», принялся с гулким хрустом пожирать её. Бандит не отрываясь смотрел на багряное пламя, прорезающее чёрную, как сама Смерть, темноту, одаряя обратную сторону век разноцветными бликами. И улыбка, искренне радостная, беззаботная, озарила его полное, изрядно состаренное жизнью лицо. — Хорошая сегодня ночь, правда? — сказал он, не отрывая усталых глаз от огня. Рядом с ним, на соседней лавке, грубо сколоченной из ветхой, но всё ещё прочной берёзы, сидел генерал Таченко, устремив на багряные языки свой спокойный, холодный и равнодушный взгляд ветерана, повидавшего всякого на своём долгом веку. — Соглашусь, — «долговец» сложил руки в «замок». — Но ты же не затем звал меня сюда, чтобы всю ночь сидеть и смотреть в костёр. Боров осторожно глянул на него. — Вовсе нет… — проговорил он как-то неуверенно. — Просто, знаешь… Такие, как мы с тобой, должны держаться поближе друг к другу. Иначе Зона проглотит нас окончательно… — Это да, это да… — пробормотал Таченко, словно зачарованный, и сразу после его слов откуда-то сбоку дунул лёгкий порыв тёплого ветерка, донося с собой глухое шипение. Боров повернул голову, уставившись на покорёженный двухэтажный цех, из окон которого разлилось инфернальное сияние. В нём стало видно, как толкаются сизые клубы тумана, пытаясь протиснуться в оголённые оконные рамы. И тут же, как по команде, в том же цеху разразилась исступлёнными молниями «электра», терзая проржавевшие стальные балки на крыше. Генерал нахмурился, словно предвкушая неладное, и, скрипнув скамьей, посмотрел на брутальные бетонные руины, некогда служившие во благо советскому обществу. А потом всё стихло. В один момент. Резко, без каких-либо предупреждений. Лишь густой пар, порождённый аномалией, медленно вывалился из дырявого настила и устремился к небу. Майор Чепурной, стоявший доселе неподвижно на верхнем этаже недостроенного фабричного блока, махнул Таченко рукой, прокричав при этом что-то невнятное — расстояние до него было немалое, и генерал его слов не услышал. Издали — со стороны скал — донёсся какой-то гул, порядком напоминавший грохот копыт стаи тарков. Вот только лошадей-мутантов в Тёмной долине никто не видел уже вот как два года. — Как думаешь, он придёт? — тихо спросил Боров, словно боясь потревожить чей-то покой. — Придёт, — заверил Таченко, — куда ж он денется?.. Они оба замолчали. Слова в одночасье показались какими-то лишними, чуждыми в их мире. В конце концов, они прекрасно понимали друг друга и без них, как будто общаясь, как обычные люди, только лишь затем, чтобы не забыть алфавит. Дождь, казалось бы, сошедший на нет всего пару минут назад, обрёл второе дыхание — капли покрупнели и усилились, задорно набивая набат по холодной земле, а тучи над головой разверзлись сотнями разрядов, бьющих друг друга синими кнутами. Через пару секунд по двору заброшенной фабрики вихрем пронёсся гром, и одну из покосившихся створок с искусной резьбой чуть не сорвало с проржавевших петель. Порыв разворошил костёр, обрушив некое подобие Пирамиды Хеопса из веток, филигранно воссозданной Боровым, и заставил безмятежное пламя отпрянуть назад. Вместе с тем, в воздух взметнули куча чахлых листьев и понеслись вслед за уходящим ветром. — Как думаешь, зачем люди возвращаются в Зону? — зачем-то снова нарушил молчанье Боров, поправляя полы пыльника. — Грязь, кровь, холод собачий… Как на войне. А всех, кто с той войны вернулся — я знал пару таких — как-то не особо распирало желанием туда возвращаться… — Вот тут ты не прав, — «долговец» оторвал свой тяжёлый взгляд от померкшего костра и посмотрел бандиту в глаза. — Я был на настоящей войне, Боря. Это совсем не то… На войне ты боишься, что тебя настигнет пуля. Или осколок. В любом случае, ты знаешь, чего бояться. А здесь, в Зоне… — Он слегка опустил голову. — Это можно сравнить с чувством, когда ты стоишь на минном поле. И ты не сапёр, ты о нём вообще ничего не знаешь. Ты просто стоишь в страхе, боишься пошевельнуться, не зная, где лежит мина… Но тебя убьёт именно она. А в Зоне ты не знаешь, что тебя убьёт, и как… И ещё на войне нету этих мутировавших тварей. На ней есть люди, такие же куски мяса, как и ты сам. С автоматами в руках. Ты всё равно боишься именно людей… А здесь… Чёрт. Но в одном ты прав — что в Зоне, что на войне, вылезая из убежища, ты осознаешь, что тебя могут убить. И принимаешь это так или иначе. — Генерал повернул голову, уставившись на что-то, не видное в ночи, а потом снова посмотрел на костёр и начал бормотать себе под нос: — Зона, Зона, Зона… — Ты пробовал уходить? — спросил Боров. — Да. — И уходил? — Да. — Но ты всё равно вернулся. — Да… — Таченко поджал губы и медленно кивнул головой пару раз. — Все возвращаются. — Все. Без исключения. Воронин и Петренко тоже уходили. И тоже возвращались. Крылов ушёл недавно… Но он всё равно вернётся. — Вернётся… Как и все. Но что их тянет сюда обратно?.. Почему сталкер, заимев кучу денег и смывшись куда-нибудь на Мальдивы, возвращается в Зону опять? Спустя год, полтора… Даже двух, насколько я знаю, на Большой земле никто не продержался. — Хороший вопрос, Боря, — лицо генерала разрезала едва заметная ухмылка. — Эта земля пленяет. И не отпускает больше. Несмотря на всю эту кровь, грязь, сопли, кишки, разбросанные по веткам… Нет единого ответа. Каждый сам ищет свою правду. И ты это понимаешь не хуже меня. — Понимаю, — Боров отвёл взгляд в сторону, словно чем-то провинившись перед «долговцем». — Но ведь интересно обменяться мыслями. А то так и с катушек слететь можно. И это ты тоже понимаешь не хуже меня. — Понимаю, — сказал Таченко, и его едва заметная ухмылка превратилась в добрую, весёлую улыбку чуть ли не до ушей. А затем они оба засмеялись. Громко, весело и от всей души. И этот смех, искренний и без капли издёвки или ненависти — это то, чего им обоим не хватало уже много долгих, до омерзения серых и однообразных лет.***
Дегтярёв не без труда взобрался из канавы наверх, предпочтя пробраться внутрь фабрики «по старинке» — через широченные бетонные трубы канализации, шагая по пояс в вонючей воде и попутно пристрелив парочку не в меру рьяных мутировавших крыс. На удивление, во всей округе не было слышно ни звука. Сталкер спрятал автомат за спину, выудив из кармашка комбинезона наладонник; машинка покорно молчала, регистрируя полное отсутствие кого-либо во всём близком радиусе. Дёготь хмыкнул, после чего зачем-то осмотрелся на все триста шестьдесят. Ничего, в общем-то, необычного во внутреннем убранстве фабрики не было: обычные стены из обычного кирпича, поеденные сыростью и кислотными дождями; покошенный бетонный забор, то тут, то там отмеченный пулями; мёртвая, абсолютно бездыханная земля и терпкий запах горячего пара, как будто из бани. Александр увидел, как в оконном проёме одного из цехов, почти обрушенного гудящими гравиконцентратами, сверкнула на секунду «электра». Тем не менее, детектор аномалий не издавал ни звука. Объяснение этому могло быть, как думал Дегтярёв, только одно: всю фабрику и её окрестности накрыло «мёртвым полем». И если это действительно так, то про всю свою электронику ему можно было благополучно забыть. Полковник, стянув с себя противогаз с напрочь убитыми фильтрами, вышел из-за угла, попав в самый центр внутреннего двора, и ржавая створка главных ворот проскрипела петлями в такт его шагам. Невдалеке, у небольшого вагончика на колёсах, почти завалившегося на бок, бодро полыхал костёр причудливой формы, напоминавший чёрную квадратную призму. Его с трёх сторон окружали две скамьи и дубовое бревно, наполовину вросшее в землю. На скамьях, пригвоздив взгляд ко пламени, сидели двое: на одном был потрёпанный, со следами от пуль и укусов, латанный-перелатанный чёрный пыльник, на другом — комбинезон «Долга» серии ПС-5, тоже не блещущий новизной. Кроме них здесь, похоже, никого не было. Как только Дегтярёв подошёл чуть ближе, и свет огня выхватил его из темноты, тот, что в пыльнике, с улыбкой посмотрел на него: — Дёготь! Рад видеть, дружище! — Здорово, Боров, — ответил полковник, остановившись у бревна, и, посмотрев на Таченко, отдал ему честь: — Здравия желаю, товарищ генерал! — Да брось, — скривился Таченко. — Ты не в армии, а я не в «Долге». И я больше не генерал. Я — обычный сталкер. Такой же, как и ты. Александр немного замешкался, не зная, что ответить. Ситуация, в которую он попал, казалась ему до одури странной, но, вместе с этим, совершенно обыденной и ясной. — Да ты садись, Санёк, чего стоишь? — сказал Боров, сжимая в руке непонятно откуда взявшуюся банку тушёнки. Дегтярёв перешагнул поваленный ствол и, выискав место, свободное от обломанных сучков и веточек, сел. Бандит протянул ему консерву, предварительно вскрыв крышку и воткнув в мясо небольшую походную ложку. Аппетитный запах тут же пленил сознание полковника, и он, успев изрядно проголодаться по пути к фабрике, с удовольствием водрузил себе в рот лакомый кусочек. Костёр то и дело искрил и потрескивал, и не прошло и пяти минут, как жестяная банка опустела. Дёготь поставил её рядом с собой на бревно, почувствовав, как душу щедро обдало теплом, а все негативные мысли, сидящие под коркой сознания, разом вылетели из головы, как будто облитые скипидаром. — Что с автоматом? — спросил Боров, покосившись на поеденный «холодцом» приклад «вала», торчащий из-за широкого кофра. — А, это, — протараторил Александр. — Когда сюда по ущелью шёл, «кисель» кислотой брызнула, зараза. Потрепала, вроде, несильно — складывается, я проверил. — Угу, — пробубнил Боров, покивав головой. — А как добрался? В ущелье, говорят, неспокойно сейчас. — Ну не знаю, — скептически изогнул полковник линию рта. — Никого не было, вообще. Долина как вымерла вся. И ущелье — тоже. — Ясно, ясно… — Слушай, а ты зачем звал? Сто лет не виделись, конечно, я встрече только рад… Но всё же? — Скажи, Дёготь, ты уходил хоть один раз? — Боров пронизывающем взглядом уставился на него, и Александр слегка опешил. — Хотя, можешь даже не отвечать. И так ведь ясно, что уходил. Как там оно было, на Большой земле? Дегтярёв едва слышно сомкнул челюсть, начавшую понемногу отвисать, потом извлёк из рюкзака тёмно-зелёную флягу и, отвинтив крышку, прильнул к горлышку. — Вообще… — промямлил он, и не зная, с чего начать. — Тяжко, конечно. Ощущение — как в дурном сне, только не просыпаешься ни в какую. — Во-от, — протянул бандит, откинувшись на спинку лавы. — А я тебе о чём? — Эти слова были адресованы Таченко. — Не отпускает она. Не отпускает — и всё! А на Большой земле тебе всё чужим кажется, всё надоедает… Вот и возвращаешься потом. — Да я и не отрицал, — пожал широкими плечами бывший генерал. — Солдату, вернувшемуся с войны, тоже несладко… Сам, помню, дома, как жена на кухне вазон уронила — так я в коридоре мигом за тумбой слёг. Частенько ещё такое бывало… И к людям спиной не повернёшься. Жуть, если одним словом. Таченко с Боровым обсуждали что-то ещё, будто специально не вовлекая в беседу Дегтярёва, и он был не против — спорить настроения не было совсем. После полкилограмма вкуснейшей тушёнки и пары глотков коньяка из армейской фляги, да всё это ещё и под треск костра, хотелось только растянуть улыбку до ушей, упасть на траву, закрыть глаза и забыться, выкинув из головы всю Зону к едрене матери. Схожие ощущения он испытывал в одном укромном местечке на Свалке, про которое ещё Сидорович трепался по пьяни когда-то давным-давно. Захолустье то ещё, добраться сложно, но как будешь там — пропадут все горести и печали, словно и не было их отроду. Как, собственно, и сейчас. Что то за место, почему всё там так и есть — одному Дьяволу было известно, но Дёгтя это не волновало. Нежные объятья сна сжимали всё сильнее, норовя поскорее окунуть его в тихий омут забвения, а голоса двоих собеседников, доносящиеся откуда-то с периферии сознания, были уже почти не слышны.***
Дегтярёв широко распахнул глаза, и на его лице застыла гримаса ужаса. Отрывисто закричав, он тотчас же вскочил с кровати, и панцирная сетка недовольно скрипнула под его весом. Глаза напрочь застелила сплошная темнота, сквозь которую прорезался чей-то не шибко довольный голос: — Ты чего орёшь? Дёготь судорожно дёрнул голову в направлении хозяина этого самого голоса, стараясь вычертить его из непроглядной тьмы. Получилось не очень. — Дар речи растерял, Саня? — опять произнёс некто за чёрной стеной, но уже слегка шутливо. — Кровосос с розовой помадой приснился? Через секунду во мраке пробился широкий луч, высветив паутину на растрескавшемся потолке и ухмыляющуюся рожу Меченого. Александр потихоньку пришёл в себя, тряхнув головой пару раз, и перестал дышать так, словно только что пробежал от Ростова до Хабаровска. — Кошмар приснился? — спросил Меченый. — Ага… — пробубнил полковник, стараясь рассмотреть собственные ноги. — Я тебя разбудил? — Не-а. Самому как-то не спалось. Башка гудит не по-детски… Слушай, я пойду пройдусь немного, а ты тут вахту неси. И чтоб не один паук мой сухпай не пожрал, понял? — Дегтярёв и глазом моргнуть не успел, как Меченый с этими словами поднялся с койки и промаршировал к двери. Скрипнули засовы, и сталкер удалился, уже облачённый в комбинезон. Оставшись наедине с собой, Дёготь снова опустился на матрац, заложив руки за голову. Последняя, как и у Меченого, тоже отдавала неприятной болью. Поморщившись, он глянул на свой автомат, прислонённый к стенке у тумбы, и кожу пробил холодный пот — приклад «вала», сплетённый из стальных трубочек, был заметно оплавлен у нижнего угла. Полковник шустро заработал извилинами, пытаясь припомнить детали своего странного сна, но тут КПК Меченого, который тот почему-то оставил здесь, запищал и принялся мигать, а на экране высветилась надпись жирными красными буквами: «Пси-выброс!»