Туманы за горизонтом

В один миг бар взорвался суетой: скучающие за изгвазданными сотнями слоёв всякого пролитого столиками сталкеры, разогнав витающие в воздухе дымные кольца от сигарет и монотонную в болоте своих привычных звуков тишину, посрывались с мест и, гонимые живительной веселящей энергией всосавшегося в кровь спирта, осадили кольцом стоявшего у стойки Меченого. Правда, не все — часть из них, зыркнув исподлобья — а многие и просто равнодушно, — на поднявшую гвалт толпу, опустились взглядом обратно к своим стаканам и наладонникам и, как ни в чём не бывало, словно изгои в школьной столовой продолжили грязнуть в собственных мыслях за своими спрятанными в треугольниках теней столами. Дегтярёва невольно, но не к его обиде, оттеснили чуть в сторону от эпицентра внимания, и всего за каких-то полминуты тусклое подземелье бара оказалось доверху залито гомонящими друг другу в резонанс голосами — восторженными, удивлёнными, озорными и весёлыми; грохотом рюмок, журчаньем льющихся из бутылочных горлышек напитков и раскатистым многоголосным смехом. Меченому задавали вопросы, ухали и ахали в лицо, наливали в стакан и хлопали по плечу. Иногда чего-то доставалось и Дегтярёву, поддакивающему впопад и не очень. Словом, старый-добрый Бар, обыкновенно скучный и приятный этой своей тихой, безмятежной скукой, с головой нырнул в атмосферу пусть и маленького, но события. Маленького праздника. Такого, будто компания старых друзей, оставив время знакомства в невидных уже далях прошлого и знающих друг друга с детства, встречала на перроне одного из своих побратимов, вернувшегося живым с войны. Живым, но уже невозвратно изменившимся. И чем дольше бежала одна секунда за другой, тем ярче и притягательней становилось, тем сильнее водка била в голову, тем веселее было. Тем меньше оставалось Зоны. Всё слабее слышалось её горячее в своём ледяном ужасе дыхание, всё в большую даль улетал её взгляд. Душу объял блаженный покой, стальные тросы нервов вновь стали шерстистыми нитями кошачьего клубка, и это было прекрасно. Меченый опустился локтями на стойку, пил, шутил, рассказывал истории, изливал душу, смотрел перед собой в какую-то неведомую даже ему самому пустоту и, копаясь в памяти, думал, как и какими кривыми дорожками, в конечном счёте, оказался здесь. Спустя какое-то мимолётно пролетевшее время ажиотаж вокруг него поутих — народ рассосался; кто-то ушёл обратно к столикам, допивать и доедать, кто-то с кем-то продолжил рубиться в пинг-понг, подслащая гамму звуков гулкими ударами мячика, иные зарезались в «преферанс», а отдельные остались рядом, оккупировав барную стойку до края. Даже Дёготь в стороне угомонился, расслабился, и перестал быть таким назойливым.       Воспользовавшись в момент наибольшего гвалта всеобщим замешательством, Бармен незаметно прошмыгнул к Жорику и послал его за дополнительной охраной от «Долга», дабы не упустить веселье из-под контроля — благо, те тоже просочились в бар так, чтобы не подействовать никому на обострённые алкоголем нервы. Потом быстро возвратился обратно на своё почётное место, взял в руки неразлучные друг с другом стакан и тряпку, и, улучив момент, плавно вкатился в разговор с чахнущим над чаркой Меченым: — От оно всё как было, оказывается… — тот, размякнув, уже успел поведать всем свою автобиографию едва не от самого рождения. — Ну, хех, рад, Меченый, что снова здесь, с нами. — И добавляет, наполнив со вздохом голос какой-то усталой глубиной. — От Зоны, от неё ведь, стервы, не уйдёшь, сам ведь знаешь получше многих. — Это да-а, — протянул сталкер, не поднимая глаз из прострации. — Уже и не верится, что столько времени там провёл. — Он кивнул себе за спину. — А теперь вот — словно всё это не больше чем страшный сон. — Выходит, старые-добрые деньки вернулись, а? — Бармен в своей добродушной полушутке осыпал Меченого жгучими искорками азарта. — Фиг знает, — пожав плечами, сказал тот. Потом подтянул вверх уголок рта и добавил: — А они вообще куда-то хоть раз девались? — Ему было тепло на душе и хорошо. Тревоги укатились в тартарары, рюмка тихо елозила меж трёх пальцев, и всё было в таком порядке, лучше которого не было ничего на свете. Он снова здесь, в Зоне, снова витает в своих извечных облаках под убаюкивающую мелодию Бара, и нету уже никакой дороги назад. Да её и не было — это понимал и он сам, и с первого же на него взгляда понял Бармен. — Прав ты, Меченый, прав, — протянул старый здоровяк, навалившись локтями на стойку, и пустился в свои излюбленные немолодыми уже годами рассказы: — У нас-то здесь вряд ли заскучаешь — Зона, мать её. Но о тебе молва уже легенды слагает. Ты как «Выжигатель» вырубил — все сразу за тобой вслед ломанулись. В город запретный, в Припять, и дальше — аж к самой станции. Народу тогда погибло — страх, а те, что вернулись, такое рассказывали… — Вот именно! — вклинился Дегтярёв. — Ну вот нахера ты этот сраный «ящик Пандоры» открывал, а, Меченый?! — Язык у него, как ни странно, всё ещё не заплетался. — Да не кипежуй ты, Дегтярь, — шикнул на него Бармен. — Ты вон, лучше, выпей! — И в почти опустевший стакан Александра с ласкающим слух плеском набрался до краёв напиток. — Я вам так скажу, мужики: вы когда на этом своём «пути самурая» с половину подземелий Зоны облазили и доки оттуда всякие интересные поприносили, за ними прям настоящая охота началась. «Золотая лихорадка» даже, я б сказал. Народ раньше глубже подвалов от выброса и на сантиметр не совался ни за какие деньги, а теперь повалил в них толпами. Местечки там, конечно, не сахар… И тем не менее, в Припяти вон «икс восьмую» ту же самую уже чуть ли не по кирпичикам вынесли — а это, Дегтярь, твоя заслуга! Услышанное с виду озадачило пьяного Дегтярёва. — Странно… — пробормотал он. — Я об «икс восьмой», вроде, никому не рассказывал… — Может, и не рассказывал, — невозмутимо согласился Бармен. — Да так никто ведь и не спрашивал. Зона — она ведь маленькая, если так разобраться, и в народе всё разлетается — дай боже. Чего ж ты хотел? Дегтярёв в ответ начал недовольно причитать себе что-то под нос и бегать взглядом по полу. Бармен вновь взялся за свою всегда вальяжную и размеренную протирку стаканов, помолчал немного, потом снова заговорил: — Помнишь, Дегтярь, как мы тут все, тогда, в одиннадцатом, всем Баром дружно куковали? — Такое хрен забудешь… — приподняв брови, сказал Александр и слегка покачал головой. — Опыт не из самых приятных. Повезло ещё, что большая часть народу жива осталась — с пространственными аномалиями, — Меченый сквозь свою поддатую пелену обратил внимание на то, что произнести это слово его другу не стоило никаких усилий, — с ними ж, сам понимаешь… — Знаешь, сколько людей тогда на базе было? — И наших, и «долговцев»? — Ага. Чуть больше двухсот человек. А когда «пузырь» открылся — сто пятьдесят осталось. Остальные — как в воду канули. Никаких следов. Вообще. — Атас, — Дёготь досушил свою стопку. — М-да, Зона, мать её… Бармен разлил обоим ещё по одной чарке. Они продолжали ещё о чём-то говорить, что-то вспоминать, делились друг с другом чем-то, пуская тик часов своим медленным, но верным самотёком, пока в подземелье не вошла группа «долговцев» из трёх человек. Они, кинув Бармену жестами о чём-то, подошли к Дегтярёву с Меченым, и её старший, капитан Иванцов, сообщил им о том, что их хочет видеть у себя генерал. Товарищи, перекинувшись взглядами, восприняли это не столько с беспокойством, сколько с подавленным унынием. Тем не менее, тотчас сползли со стойки и поплелись к выходу, даже пьяными прекрасно отдавая себе отчёт в том, что ждать Воронина лучше не заставлять. — Во блин, — прогудел Дегтярёв, вроде, и себе под нос, но так, что слышно это оказалось не только ему одному. — А я-то надеялся ещё «повисеть»… — Не ссы, — спокойно, буднично, и ощутимо шутливо кинул ему Иванцов. — На расстрел вас вести никто не собирается. Пока, по крайней мере, хе-хе. — И, дождавшись, пока оба сталкера пройдут к лестнице и его поручики возьмут их «под конвой», сказал Бармену: — Блин, ну ты не мог их к нам отправить до того, как они так нажрутся? — Ну так, блина, кто ж знал, — развёл тот руками. — «Кто ж знал, кто ж знал», — беззлобно передразнил капитан. — Расторопнее надо быть, Слава. Ну да ладно, хрен с ним. Как будет, так уж будет. Пойду я. Он оттолкнулся рукой от стойки и предельно быстрым шагом бросился нагонять сталкеров и двоих своих людей.       Снаружи всех пятерых встретили своими извечно серыми и мрачными объятьями хмурые клубы небес, промозглость, влага, моросящий противным дождь, разящая мокротой прохлада и исступлённо-злостная какофония очередной пьяной драки в закутке правее ото входа в бар. Дальше, за отсыревшими бетонными заборами и заваленными отёкшими ржавчиной контейнерами подворотнями, — залитые гарью костров лабиринты внутренних дворов «Ростка». Пропетляв ими в окружении его дурманящего безмятежья, группа подошла к пропускному пункту в штаб. Иванцов объяснился перед дежурным, и они, миновав маленький суетливый дворик, проникли в большое здание когда-то, наверняка, административного центра завода, а ныне — собственного «донжона» Воронина. Внутри струился бесконечными ходами настоящий лабиринт, пропитанный грибковой сыростью, запахом старой масляной краски, озарённый тусклым светом противно дребезжащих ламп и забитый стоящей в каждом закутке охраной из личной армии генерала. Теряясь и блуждая в нём, пятеро в какой-то момент оказались в довольно просторном, то бишь, позволяющем выпрямиться и не чувствовать потолок бетонной мухобойкой, подземном помещении, из которого в разные стороны вели несколько туннелей. Топот ног в богатом на раздолье эха бетонном своде приглушил скрип массивной бронированной двери в стене справа — приоткрыв её, с той стороны в образовавшуюся щель протиснулся полковник Петренко, и они с Иванцовым столкнулись едва не носом к носу. Не успели и обменяться приветствиями, как из-за спины полковника, откуда-то из неведомых далёких глубин этих огромных катакомб, до комнаты уже на остатке силы докатился чей-то крик. Остервенелый, страшный, отчаянный, полный неописуемой боли и колющий сердце холодным, как космос, кошмаром. Эхо туннеля лишь придало ему ужаса, бьющего в самый исток животного страха где-то глубоко внутри. — Упс, — проронил Петренко и закрыл дверь. При этом он заметно напрягся — колоссальной толщины защитный шлюз, сидящий на старых петлях с задубевшим уже от времени маслом, поддавался с крайней неохотой. — Твои парни, вижу, работают, не покладая рук, — совершенно спокойно и даже с ухмылкой прокомментировал услышанное Иванцов. — А то как же, — ответил полковник и тоже приподнял уголок рта. — Знаешь, я вообще не завидую тем не из наших, кому не посчастливилось угодить за эту дверь. — И указал на неё оттопыренным в кулаке большим пальцем. — По-моему, это несколько выходит за рамки Женевской конвенции, — Меченый, в который раз не удержавшись, сверкнул очередной своей исполненной цинизма шуткой из-за спины капитана. Петренко без стеснений рассмеялся и хлопнул себя ладонью по колену. — Узнаю старого-доброго Меченого, — и, едва ли не стряхивая слёзы из глаз, стиснул руку сперва ему самому, а потом и Дёгтю. Улыбка на его лице, идущая поверх всё ещё звенящего в черепе жутким могильным рокотом страшного крика, невольно заставляла спину волниться мурашками. Особенно на фоне памяти Дёгтя из прошлой службы в «Долге» о том, как сильно Петренко фанател по чёрному юмору. — Кого это у вас там обрабатывают? — ни разу не пытливо, а, скорее, мимоходом, как бы в продолжение своей шутки спросил Меченый. Здесь Петренко сразу заметно посерьёзнел. — А вот этого не скажу, — его задорный тон, впрочем, не сильно пострадал, и он ответил Меченому в его же духе: — Секрет. Да и вообще, знаешь такую поговорку: «любопытной Варваре на базаре нос оторвали»? — Намёк понял, — тот приподнял руки с раскрытыми ладонями с знак полной солидарности с ему сказанным. — Ну вот и славно, — сказал Петренко даже как-то немного зловеще, словно стереотипный антагонист из какого-нибудь детского мультфильма. Впрочем, возможно, Дегтярёву это просто показалось. — Ладно, капитан, давай веди их в Воронину, а то он нас всех тут за эту сраную дверь упрячет. Пятеро во главе с Иванцовым свернули в лаз, что вёл вправо, и оставили просторную комнату-развилку за спиной. Дальше свод едва заметно сужался, становился будто чуть теснее и массивнее, и его тонущий в тусклом мерцающем свете путь, упираясь в какое-то обрамлённое проёмом подобие забетонированной «заглушки», резко бросался в сторону. Капитан исчез за углом первым, за ним — один из двух его подручных, и тут вдруг в спины Меченого с Дёгтем сквозь вольно рассекающий в подземном беззвучии топот десяти ног, отражаясь от стен мячиком-прыгунчиком, врезался голос опять заговорившего полковника: — Ты ведь не делай из нас извергов, Меченый! — голос теперь был до предела хмурый, потяжелевший; он прозвучал как удар хлыста и насквозь был пропитан кричащей горчинкой чего-то личного. Такого, будто Меченый, сам того не ведая, каким-то своим словом, взглядом, может, даже единым не тем движением мускула на лице, задел его за что-то внутри. Неосторожно чиркнул наждачкой по больному месту, давно саднящему в душе и не дающему никак покоя. А может, Петренко, сознательно идя на самообман в бессилии перед собственной совестью, просто решил оправдаться перед ним, как перед самим собой. — Они там, — он вновь указал на дверь, — ты думаешь, все такие уж белые и пушистые? Убийцы, маньяки, отбитые садисты с напрочь больной башкой, «мерки», бандиты-отморозки, как тот хренов Шест, которого вы оба пришили! За той дверью невинных нет, и, поверь, лучше им быть здесь, чем где-либо ещё! Потому что это Зона, и порядка здесь по-другому не наведёшь! Воздух резко потяжелел, налился напряжением в остром маринаде тишины. Меченый резонно остался в недоумении, но Дегтярёву выпад полковника мигом освежил в памяти его ещё давно въевшийся в нейронную корку образ. Чётко, безошибочно и точно до последнего штриха. «А ты ничуть не изменился, Юра», — метнул он ему, целясь в самую глубь, и его слова, естественно, не покинули пределов сознания — красноречивыми остались лишь иглы глаз.       Спустя ещё сколько-то пустяковых минут странствия по замотанному клубку подземных ходов, туннель вывел к широкому, уже хорошо освещённому и не казавшемуся ветхим эхом припрятанного ото всего белого света прошлого короткому коридору, в конце которого встречал очередной охранный пункт и две массивные створки хорошо защищённого шлюза. Стерёг его едва не взвод вооружённых до зубов чёрно-красный бойцов; под потолком в обрамлённых клёпаной сталью щелях виднелись чёрные точки пулемётных стволов — словом, любому, кому позволили оказаться здесь, уже давно становилось ясно, что личная безопасность — та вещь, на которую Воронин лишней копейки точно не зажмёт. Иванцов перекинулся парой слов с командиром наряда, тот кивнул, бросил своим людям какой-то приказ, и створки пришли в движение. Десяток секунд гудения сервомоторов и канонады скрипа — и шлюз распахнулся. За ним был ещё один упиравшийся в стену коридор, по всему периметру утыканный несколькими дверьми — на сей раз деревянными. Старыми, заметно поблекшими под тяжестью лет, но хорошо ухоженными и сохранившимися, лакированными, с элегантными позолоченными ручками и такими же шильдиками с однозначными номерами. В самом конце дверь была двойная — за ней наверняка располагался зал совещаний этого — теперь уже точно ясно — военного бункера под «Ростком». Вопреки уже сверкнувшему в уме ожиданию, капитан подвёл не к ней, а к какой-то другой двери в стене слева, что была ближе к шлюзу. На её табличке красовалась цифра пять. Иванцов подошёл вплотную к ней, то ли дёрнулся, то ли выдохнул, как показалось Меченому; два раза стукнул в неё костяшками пальцев, открыл и, затвердев по стойке «смирно», точно оловянный солдатик, обратился к кому-то за ней: — Товарищ генерал, разрешите доложить! — Докладывай, — лязгнул оттуда железом голос Воронина. — Вольные сталкеры Меченый и Дегтярёв, так называемые «Легенды Зоны», — их обоих невольно перекоробило от того, как прозвучали в официозе их народные титулы, — доставлены по вашему приказу! Было видно, что Иванцов заметно напрягся и чувствует себя явно неуверенно. И факт того, что он отнюдь не был зашуганным тощим очкариком-«пиджаком», попавшим с военной кафедры прямиком в часть, заставлял напрячь ягодицы ещё до входа в кабинет генерала и пересечения с ним взглядом один-на-один. — Мы что, пицца, что ли, чтобы нас доставлять? — впрочем, и это не сдюжило помешать Меченому удержаться от очередной своей шуточки. Александру осталось уповать на то, что бурчание его товарища не докатилось до ушей Воронина сквозь толщу воздуха. — Молчи, ради бога, — шикнул он тихо. — Так ты ж, вроде, атеист? — Молчи, твою мать. Пространство коридора вновь задрожало голосом генерала: — Хорошо. Пусть они войдут. Ты, капитан, возвращайся к выполнению обязанностей. — Есть! — И ещё: скажи майору Майченко, — Воронин говорил про начальника своей личной охраны, — чтоб ко мне никого не впускали. Все вопросы — к Петренко. — Слушаюсь, товарищ генерал! Разрешите идти! — Разрешаю. Иванцов повернулся к двоим сталкерам и тихо сказал им войти, после чего удалился в соответствии с приказом.       На пороге обоих постигло ощущение, будто они оказались на сцене. Даже не на сцене — на подиуме. И не то чтобы у Меченого с Дегтярёвым замечалась боязнь публики — скорее, генерал в одиночку вызывал в животе большие прения между населяющими его бабочками, чем целая плеяда рассевшихся полукругом по красным сидениям слушателей. Каменный подбородок, широченные плечи, пудовые гири кулаков на лакированном вылизанном столе, пробивающий насквозь снарядом от гаусс-пушки взгляд, не говоря уже о исполненном хромированной стали голосе; — словом, всё в нём делало его человеческим воплощением самой властности. Сама его аура прямым языком доносила, что от его воли здесь зависят даже законы физики, и это, похоже, вовсе не было преувеличением — пересечась глазами с Ворониным, Меченый едва ли не задницей почувствовал, как весь его дурманящий хмель выветрился в секунду, словно по щелчку пальца. — Здравия желаю, товарищ генерал! — Дегтярёв в проходе вытянулся по стойке «смирно», так же, как и Иванцов до него. — Брось, Дегтярь, — махнул рукой Воронин. — Ты уже давно не в «Долге». А с недавних пор — уже и не в лаврах наших доблестных потомков ЧК, насколько мне известно. — В его словах при наличии микроскопа можно было бы разглядеть нечто, отдалённо напоминающее иронию. — Вы правы, товарищ генерал, — согласился Дегтярёв. — Служба во благо Родины… — Он сделал паузу, выжатую линией смежившихся губ, — не всегда вознаграждает должным образом. — Не смею не согласиться, — Воронин приподнял брови и сделал плавное, словно бы задумчивое движение ладонью. То, о чём говорил Дёготь, он прекрасно понимал — в том числе, и по собственному опыту. — Хотя, ты знаешь, Родина — она очень не любит, когда в её дела лезут те, кого к себе под полу пускать она не особо хочет. Входите и присаживайтесь. — И указал рукой на два элегантных в узорах лакированной деревянной вырезки стула, что стояли перед его огромным и монументальным, как он сам, столом. Меченый с Дегтярёвым послушно проследовали внутрь. Осматриваясь по сторонам, заняли приготовленные для них двоих места. Кабинет генерала оказался скромным; если не брать в расчёт приятную глазу дорогую мебель, почти что спартанским: пол устилал неплохо сохранившийся линолеум, стены помимо своей белой текстуры не имели более ничего, а вверху вместо соленого озера штукатурки и хрустальной люстры занимали место сетка пожелтевших потолочных панелей и несколько брикетов газоразрядных ламп, упакованных в стеклянные квадраты точно сардельки в полиэтилен. Работали они на удивление мерно и бесшумно. — Примите мои извинения за то, что оторвал вас от досуга, — глядя на своих гостей, генерал, ясно, не мог не почувствовать от них бьющий по носу дух выпивки. Александру с улыбкой в голове вспомнились слова Иванцова Бармену, — но, раз уж судьбы привели вас обоих сюда, — Воронин никогда не говорил ничего в духе «воля Зоны» и, в отличии от большинства сталкеров, не имел на её счёт никаких суеверий. Он просто её ненавидел, предавал анафеме и чётко, кристально ясно осознавал, что её нужно уничтожить, — неразумно было бы, пользуясь случаем, не расспросить вас о вещах определённого толка. Оба сталкера признались в желании охотно ответить Воронину на интересующие его вопросы. Они, не смотря на всю ту железобетонную серьёзность и буквально гремящее отсутствием каких бы то ни было чуждых звуков напряжение генеральского кабинета, самого сердца его крепости, что была внутри другой крепости, ещё большей и одиознейшей, не чувствовали всеобъемлюще-тяжёлого и неотвратно-губительного, как угарный газ пожара, гнёта его безграничной власти. Воронин не создавал сумасшедшее ощущение вольнодумного и ополоумевшего от собственной силы тирана, что был готов стереть в порошок каждого, кто осмелился по его, «солнцеликого», мнению сделать что-то не так, хоть и имел для того всё, — он был хтонично суров, беспощаден, возможно, даже жесток, но предельно рационален и разумен. Он был очень сильным и дорожащим свои достоинством человеком, за которым верно шла вся его могучая группировка, и этим он внушал твёрдое, монолитное, как сам мифический кристалл в Центре Зоны, уважение и почтение.       Расспрашивал он о том, какие тайны Дёгтю с Меченым открыл Центр Зоны. О том, что на их долю вылили далёкие и сокрытые от всего мира запретные земли во владениях смерти. О городе-призраке Припяти, про которую до сих самых пор почти никто и ничего не знал, об атомной станции, самом ядре всего того не постигнутого, что выпало на долю человечества в погребённом в толще прошлого 2006-м году. Меченый рассказывал честно. Описывал всё так, как предстало тогда ему перед взором и как въелось в память. Перед глазами, как наяву, мелькали и вертелись калейдоскопом картины высоких антенн «Выжигателя», неведомых доселе аномалий и монстров, толп истовых и бесстрашных в бою фанатиков, разрушенные выбросами дома Припяти и ревущий сумасшедшим темпом огонь натуральной войны, что развернулась тогда на её засыпанных радиацией улицах. Потом — гул военных вертолётов в сером небе, объятая пожарами ЧАЭС, мясорубка в её дворах; ещё дальше — палящие остервенелыми «рентгенами» бетонные норы «Саркофага» и кишащие «монолитовцами» теплотрассы. Он сказал генералу об «О-сознании» и о своих внушённых извне видениях мира, в которых исчезла Зона, и о своём дальнейшем пути после того как он понял, что его в который раз обманули. Что Зоне в который раз удалось скрыть истину своим излюбленным умением размывать границы реальности. Словом, просто более выдержанной формой прокрутил ещё раз всё то, о чём болтал в баре под расслабляющий хмельный раж. История же Дегтярёва после слов Меченого уже не смотрелась такой эффектной и цветастой. Он рассказал о своей миссии на Затоне и «Юпитере», обрисовал выводы насчёт операции «Фарватер» и стычек с наёмниками, держать которые в секрете было уже совершенно ни к чему. Генерал слушал внимательно, не перебивал и не буравил своим суровым взглядом. Лишь шуршал изредка ручкой в маленьком блокнотике, потом перечитывал записанное, что-то зачёркивал, что-то подчёркивал, уточнял, когда считал нужным, и усердно над чем-то раздумывал, пространно пялясь в какой-то одному ему видный астрал. Когда оба сталкера закончили и дошли в своих рассказах до точки теперешнего бытия, он бесконечно долгие, вязкие, как болотная трясина, полминуты обрабатывал умом услышанное, после чего, имея на руках полную картину, задал ещё несколько уточняющих, довольно объёмных и даже слегка каверзных вопросов. Ответами на каждый из них послужила целая маленькая история. — …потом я уже в чине полковника вернулся наблюдателем обратно в Зону, и нить всего этого дела для меня начала быстро расползаться. С Меченым мы поддерживали контакт и, как я уже говорил, пытались общими усилиями сгрести факты в кучу и получить хоть что-то. Но тут, как вы сегодня сказали, генерал, — Родина не любит, когда лезут в её дела. Меня, не смотря на все мои достижения, списали и попытались убрать свои же. Такие же, как я, интрудеры службы безопасности. Как видите, у них не вышло, — Дегтярёв был бы не прочь глотнуть воды, да только стаканов с графином на столе не было, а тянуться за флягой при генерале виделось несподручным. — Тузов в твоих рукавах оказалось больше? — Воронин, как и любой бы на его месте, справедливо не мог поверить в то, что «бывший работодатель» отвязался бы от Александра после единственной провальной попытки. Тот ответил уклончиво: — Выходит, что так. Или я смухлевал. — Понятно, — Воронин отметил у себя в голове этот вопрос, но сейчас не хотел на нём задерживаться. — Получается, выяснить заказчика наёмников так и не удалось? — Насколько я знаю, нет. Концы путались-путались и, в итоге, вышли, вроде, на каких-то иностранных представителей крупных корпораций, но потом оказалось, что таких людей в природе не существовало. След на том и оборвался где-то с полгода назад. Это последнее, что я слышал. — Ясно, — короткое заключение главы «Долга» прозвучало как хлопок закрывшейся папки, и ощущения не обманули: он отложил блокнот в сторону и уронил на стол замок сцепленных рук. — Не могу сказать, что я услышал всё, что хотел, но на кое-какие вещи ваши слова пролили свет. Благодарю вас за содействие, мужики. От имени «Долга» и от себя лично. Перед тем, как вы уйдёте, обращусь к вам с предложением. — Здесь стало понятно, что «хлопоты» на ближайшее неопределённое время обеспечены. Вряд ли предложение генерала было из тех, от которых нельзя отказаться, но Меченый ведь твёрдо, как пить дать знал, что и теперь, как и всегда раньше, не сумеет обуздать своё «шило в ректальном отверстии». — Два дня назад произошёл мощный выброс. Случилось так, что он впервые за очень долгое время открыл путь к территориям, которые до того были давно закрыты. Через эту образовавшуюся брешь я намерен отправить экспедицию в Рыжий лес. О её целях сообщить не могу. Места тамошние, сами понимаете, — не сахар, поэтому нужны люди, которые знают эту стерву Зону как свои пять пальцев и все её каверзы чуют задницей. Таких, сами понимаете, не много, а своими людьми рисковать больше нужного я не хочу. Поэтому мной было принято решение нанять сталкеров со стороны. Лучше вас двоих здесь вряд ли кого найдёшь, посему проходите вы, так сказать, вне конкурса. Работа чертовски опасна и вознаграждается соответствующе. Если есть вопросы — я готов дать на них ответ. Меченый с Дегтярёвым глянули друг на друга. — В чём конкретно будет заключаться наша задача, генерал? — спросил Александр. — Грубо говоря, быть проводниками. Искать лазейки в аномалиях, прокладывать путь во всяких трудных местах, помогать опытом и чуять опасность жопой. Последнее, собственно, в первоочерёдном приоритете. — Ну, здесь проблем как раз нет, — улыбнулся Меченый. — Знаю, — сказал Воронин. — Бойцы в отряде будут опытные и сами много чего повидавшие. Использовать вас как «отмычек» никто не будет — это я могу лично гарантировать. — «Главный вопрос отпал», — пронеслось у того в голове. — Ещё вопросы? Дёготь побегал зрачками туда-сюда в раздумьях, потом вопрошающе посмотрел на компаньона. — У меня вопросов нет, генерал, — признался Меченый. — У меня они всегда уже по ходу дела возникают. Снаряга и прочие припасы, я так понимаю… — Всем необходимым вас обеспечат, — моментально и твёрдо подхватил Воронин. Сталкер кивнул. — Что ж, в таком случае, я могу рассчитывать на ваше согласие? Выдвигаться группа будет завтра утром — сами понимаете, медлить здесь никак нельзя. Поэтому времени на раздумья я вам, к сожалению, дать не могу — окончательное решение необходимо в этот самый момент. Меченый с Дегтярёвым опять взглянули один на другого, уже зная ответ. Зная, что не смогут не согласиться, и всем нутром чувствуя проснувшийся от долгой спячки зов. Пленяющий и манящий любого сталкера зов Зоны, который с новой силой заполыхал в душе. Тянуло туда, к Центру, к запретным территориям, к Истоку, к Анналу и Началу всего аномального, к верной погибели и самой Смерти, и таковы были они, сама их суть и плоть, что воспротивиться было невозможно. Они сообщили генералу, что принимают его предложение. — Превосходно, — видеть на лице Воронина жиденькую тень улыбки, промелькнувшую, пожалуй что, впервые за все те разы, что им доводилось пересекаться, было необычно. Слышать его голос, убавивший обороты с железа до бронзы, тоже. — Я знал, что смогу положиться на вас, мужики. Значит, так: группа выходит завтрашнего дня в шесть часов утра. Принимая во внимание время для сборов, инструктажа и прочей подготовки, прибыть сюда под блокпост вам нужно в пять — а потому от себя советую сегодня от гулек до полуночи воздержаться. Рейд — не прогулка по Крещатику, поэтому всем нужно быть свежими и собранными. Мне, кстати, давеча сообщили о том, что вы на Топях Шеста шлёпнули. — Генерал снова сделал движение кистью, жестом предлагая сталкерам подтвердить самим. — Так и есть, товарищ генерал, — Дегтярёв коротко и плавно кивнул. — Он и его шайка напали на нас у «железки» — пришлось отбиваться. — Молодцы, — воскликнул Воронин, празднуя свой личный триумф над очередным из тех, кто угодил ему в немилость. — Мы за этим подонком уже давно охоту вели. Он последний из банды этого хренова больного ублюдка Капо, кому всё ещё удавалось коптить небо вонью из своей сраной пасти, уходя от нашего праведного гнева и правосудия. Эх, дотянулись бы мои руки до каждого из этих отморозков… — Глава «Долга» сжал руку в кулак и коротко, без замаха громыхнул им по столу — так, что до эффекта шумовой гранаты ему не хватило всего-ничего. — Мало того, вы ещё и оказали содействие моим парням — и одной девушке — в ликвидации Мяты, так что награда вам полагается уже двойная. Завтра перед выходом подойдёте к Петренко — он отведёт в оружейную, и там возьмёте того, чего душа пожелает. — Благодарим, генерал, — сверкнул почтением Меченый. — Всегда рады помочь. — Вот и славно. Не смею более вас задерживать. Завтра не опаздывайте, а сегодня чувствуйте себя на «Ростке» как дома, отдохните и повеселитесь — в рамках разумного, разумеется. Сталкеры простились с генералом, покинули его кабинет, и дежурный вывел их лабиринтом наружу — из терпко-грибковой подземной затхлости снова в долину вечно промозглой серой прохлады. Оставив штаб за спиной, оба взяли курс обратно к Бару — вновь отдаваться спокойному безмятежью и продолжать, пусть теперь и без пьянки, свой сакральный и священный для любого ходока-бродяги «сталкерский уик-энд». Пошли к нему только не прямой дорогой, а через базар-барахолку — утопленный в паутине людных «ростокских» дворов цех-ангар, размерами заметно крупнее среднего, что поражал разнообразием взваленной на свои нескончаемые прилавки всячины. В нём были ряды не знавших счёта торговых точек, забитые доверху ветхие стеллажи, вечный гам голосов и прижимистое ворчанье торга, сизый от сигаретной гари дух, дырявая крыша, струйками льющая на головы капли оскудевшего, но всё ещё не сдавшегося дождя, и выбор любых товаров на любой вкус и любой цвет. Найти там можно было что угодно. Имевшие связи купцы, перекупщики, умельцы-энтузиасты и прочие торгаши барыжили всём: жаканами и дротиками для дробовиков, самодельными окопными свечками, которые постоянно разметали в два счёта, заграничными консервами и сухпайками, термобельём, фальшфейерами, всяческими деталями вообще, казалось, ко всему, различным спецоборудованием, поддержанными — либо же выдранными из обмякших рук прошлых владельцев — детекторами, приборами, оружием, снарягой; даже амулетами, оберегами и прочими подобными безделушками, которые пользовались самым стабильным спросом в суеверном до мозга костей сталкерском «плавильном котле». Словом, достать или сбыть там можно было всё, кроме артефактов — их под себя, как самое прибыльное дело, уже давно и надёжно подмял Бармен, который не терпел конкурентов как тараканов.       Пройдя в распахнутые ржавые створки, Меченый с Дёгтем принялись пропихиваться в куче-мале толпящихся у прилавков сталкеров и, словно гарпия мышку, высматривать себе нужное в здешнем эльдорадовском изобилии. Прикупив приглянувшееся и взяв по комплекту чистого нижнего белья, они вдвоём добрались до второго выхода, и уже оттуда, петляя дорожками завода, дошли до Бара. Заказали у Бармена обед, вооружились тарелками и приборами, затем, дождавшись, пока принесут еду, взялись уминать её и, жуя, рассуждать об ушедшем былом. Было хорошо, спокойно и уютно. Ничто не тревожило — ни прошлое, ни будущее; осталось лишь вошедшее в очень свою редкую гармонию настоящее. Так прошло какое-то время, потом тарелки опустели. Приятели отнесли их Бармену на стойку и пустились в развлечения: хлёсткие карты, вальяжный размеренный бильярд, озорной пинг-понг, полный духа соперничества дартс и такой же армрестлинг. «Росток» мог предложить гораздо больше: Арни заправлял известной на всю Зону Ареной, офицеры «Долга» устраивали бои отловленных псевдособак со ставками, в дальних цехах была полноценная баня и корт для бадминтона, было даже что-то вроде собраний местного клуба анонимных алкоголиков. Всё это шло в умопомрачительный разрез с суровой и беспощадной реальностью Зоны, окружавшей со всех сторон этот огромный «долговский» бастион, бросало ей перчатку, вызов, возвеличивалось настоящим триумфом над её законами, малым клочком заражённой земли, на котором люди отвоевали себе победу и удерживали её поныне. Сейчас это, правда, не вызывало у Дёгтя с Меченым интереса — настроение сложилось не то. Сталкеры начали потихоньку разбредаться кто куда, заведение заметно опустело, и компаньонов для игр не осталось. Они вдвоём купили у Бармена залитое маринадом мясо для шашлыка, запрятанное в пластиковую ёмкость, выбрались наружу, взяли у «долговского» завхоза мангал под расписку, шампуры, охапку ветоши, несколько крупных поленьев, и обустроились в относительно безлюдном месте вдалеке ото входа в Бар. Дегтярёв взялся умащивать мангал и разводить костёр, Меченый, продезинфицировав руки, принялся нанизывать на сталь аппетитно мягкие, чистые и светлые кусочки телятины.       Через несколько минут пламя костра пережевало мелкие веточки и охватило прислонённые друг к дружке поленья своими жёлтыми, как пшеничное поле, языками. Оно шаталось из стороны в сторону, рассекало прохладу своим теплом, трескало сгорающим деревом и плевалось искрами, а берущий начало у иссякающего «хохолка» огня рябящий воздух взметал ввысь и уходил сквозь ломаные дыры крыши к серым небесам. Там, в вышине над ними, силились пробить в них прореху оранжевые лучи уже склоняющегося к закату солнца. — Любопытно, — пространно произнёс Меченый, держа в руках два унизанных мясом шампура и с наслаждением вслушиваясь в треск костра. Он блаженно ощущал его тёплую ласку уставшей от бесконечных ветров и сырости кожей лица. — Далеко не мы одни здесь шашлычок бабахаем. Как только все четверолапые в Зоне ещё не сбрелись сюда?.. — Пытаются, — ответил Дёготь, держав в руке импровизированную кочергу из общипанной ветки, и поднял голову вверх, медленно и задумчиво разглядывая цементный колпак облаков. Он намекал другу прислушаться. — Но пока у них не особо выходит. Меченый напряг слух и вник в накрытую фоном спокойных звуков кипящей на «Ростке» жизни тишину. Отдался ей. Там, где-то повсюду в далёкой дали, носились в пространстве почти неслышные стрельба, хлопки, крики и рыки. Они не шли монотонной неразрывной звукозаписью, но не прерывались дольше чем на несколько секунд. Это всё доносилось откуда-то с подходов к «Ростку». С заставы на Свалке, с пути на Армейские склады, с тонущей в бесконечных стычках Дикой территории и ещё со многих периферий этого оазиса жизни, где можно почти беззаботно и самозабвенно отдаться идиллии играющего пламенем в дровах костра и сочно шипящего на шампурах шашлыка. — Как там угли? — просил Меченый. — Ещё минут пятнадцать — и будут готовы, — Дегтярь потыкал своей палкой в медленно, но верно чернеющие в жаре огня поленья. — Слушай, а мяса не слишком мало? — Вообще, наверно, таки да, — Меченый скептично взглянул на всего лишь два, пусть и полных, шампура на подносе. — Пойду тогда к Бармену, возьму ещё коробочку. Александр не стал возражать. Лишь пробурчал себе под нос что-то вроде: «Слава, конечно, тоже то ещё жук. Добряк-добряком, а денежки считать не хуже Сидора умеет», и приковал взгляд обратно к мангалу. Меченый не успел его расслышать — помешали расстояние и бьющие в растерзанный временем асфальт подошвы. Он в который уже за сегодня раз пропетлял извилистыми дворами и коридорами заводской застройки, после чего снова спустился в Бар. Опять опустился локтями на стойку, заказал у Бармена ещё замаринованного мяса, но не успел и деньги ему протянуть, как тут его окликнули. Странным голосом, который с первой же ноты вызвал новаторскую для сознания смесь недоумения и какого-то совершенно потустороннего подозрения. Звучал он хмуро, резко, грубым и жёстким приказным тоном, но, при всём при этом, так, будто произносит слова не живой человек, а искусственный интеллект или звенящее под черепом псионическое послание. Вернее сказать, гибрид того и другого. Меченому было неясно, как он, собственно, это ощутил — не ушами, не мозгом, даже не подсознанием или подпольной для личности интуицией, а в прямом смысле слова, буквально каким-то шестым чувством.       Он обернулся на этот голос. В проходе на лестничную площадку стоял какой-то из офицеров «Долга», которого Меченый раньше не видел, а за ним — двое подручных, совсем ещё молодых парней. Все они сжимали в руках оружие. Вид первого сразу же сошёлся с его голосом, как ключ с замочной скважиной: бледное лицо было, конечно, хмурым, серьёзным, но выглядело как натянутая на лицо манекена маска; а глаза — как два муляжа-протеза для пустой глазницы. Меченого вмиг окатило волной сильной «зловещей долины», ещё, казалось, хуже, чем от взгляда на развороченный гнилой труп, которых он видел едва не больше чем живых людей; по спине маршем страха прокатилась волна мурашек. И было так не по себе, кажется, не ему одному: на лицах у его подручных безо всякого утаения кичились собой растерянность, смятение и подозрение, граничащие, казалось, едва не с паникой; Бармен тоже помрачнел грозовой тучей и выглядел сам не свой. — Ну, иди, раз уж такое дело. Заказ заберёшь, как освободишься, — могильно пробасил он Меченому и, бросив на вошедших полный чего-то очень недоброго взгляд, развернулся к стойке широкой спиной. — Ладно, ладно, иду, — приподнял руки Меченый, зашагав к «долговцам». — Что стряслось-то? — Пойдёшь с нами, — отчеканил офицер как бездушный механизм. — На месте всё узнаешь. Меченому ясно, как собственное отражение в зеркале, стало то, что рот пока лучше держать на замке. Чёрно-красная троица вывела его наружу и конвоем сквозь лабиринты «Ростка» отвела в какое-то совсем мёртвое место. Там не было ни людей, ни тварей, никакого мусора, даже освещения, захудалой паутинки или, казалось, и звуков. Просто окованный со всех сторон поросшим грибком серым бетоном тупик. «Долговцы» пропустили Меченого вперёд и стали позади него изгородью к обратному пути. Сталкер врос в землю в нескольких метрах от них. Прищурившись, разглядел в стене перед собой несколько выбоин от пуль и старательно затёртые, но всё ещё предательски видимые засохшие кровоподтёки и призраки луж на прилегавшем полу. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы дорисовать этой картине воображением повалившиеся вниз бездыханными мешками тела. — Стань к стене, — озвучил требование своим «динамиком» офицер. В гробовой, как и всё это чёртово место, тишине Меченый отчётливо расслышал скользнувший вниз флажок предохранителя. — Да погодите, ребят… — чувствуя себя загнанной в угол крысой, он отважно и даже самоуверенно развернулся к расстрельной команде передом. В мыслях дорисовал им кирзовые сапоги и фуражки со звёздами. — Лицом к стене, я сказал, сейчас же! — яростно лязгнул офицер и направил на сталкера автомат. С явной неохотой, неуверенно, но то же самое сделали и его двое подчинённых.       Теперь Меченому стало уже совсем не смешно.