***
— Слышьте, мужики, вы, это… Давайте без глупостей, лады? Вас кто послал? Сколько вам забашляли? Может, мы, это, договоримся как-нить? — всё в голосе Мяты — тембр, тон, манера речи и эмоциональный окрас, словом, всё, — выдавали в нём всю его сущность паршивого шакала: трусливую, холуйскую и подлую «дрожащую тварь», до ужаса боящуюся того, кто сильнее, и втаптывающую в землю того, кто слабее; до последней клетки организма верную и покорную «пахану», беспринципную, но, в то же время, хитрую и изворотливую, аки уж на сковороде, не чурающуюся в первый удобный момент всадить нож в спину по самую рукоять. Белогвардеец не впервые пересекался с ним и железно был уверен в том, что Мята до последнего будет пытаться выцыганить у судьбы каждую лишнюю минуту своей никчёмной жизни. Капитан напрягся и предельно сосредоточился: загнанная в угол крыса становилась в разы опаснее, кем бы она ни была. — Мы как президенты — с террористами переговоров не ведём, — прогремел он в залитую полумраком каморку, которой кончался подкоп, полный неколебимой решимости лично провести бандюку «свинцовую лоботомию». Срезы оружия стоявших позади него дружно буравили взглядом проём в комнатушку. — Э-хе-хе-хе, какие люди! — прогоготал бандит крысиным шипением. — Белогвардеец, ты, что ль?! С «террористами», гришь, «переговоров не ведёшь»? А раньше-то с пацанами ты, помнится, совсем по-другому чирикал! — Не в ту сторону воюешь, гондон, — ответил «долговец», сжимая в руках револьвер. Ни Мяты, ни его тени видно не было; его голос доносился откуда-то слева. Остался ли при нём кто-то из «братков», было неясно. — Твой дешёвый понт и кабаньего дерьма не стоит. — Ой, да ну, и где тут понт, скажи мне?! — урка пытался избавиться от роли загнанной жертвы и броситься в контратаку. — Где были твои «понятия», когда ты Ваське Кабану патроны лишние сбывал? А когда Буржую через Витька Пилу инфу сливал? Людей-то своих ты в доле держишь, или они о твоих мутках ни ухом ни рылом, а? — И на этом все твои фокусы кончаются? — если сказанное Мятой являлось правдой, Белогвардеец этого никак не выдавал. Меченый с Дёгтем не знали, кому верить, но отметили услышанное про себя. В конце концов, в мире — тем более, в Зоне — никто не был ангелом с белыми крыльями, и пусть даже пропасть отделяет отбитого отморозка от человека с парочкой грешков за душой, но ни разу за всю историю человечества бравые воины Света, несущие миру Добро, к коим на словах себя причисляли и «долговцы», на землю с постеров агитплакатов ещё не сходили. — Скажу чётко и ясно: не хочешь подохнуть прямо тут — выползай с поднятыми руками, и чтоб безо всякой херни! Не то мамку свою проклинать будешь за то, что пуповиной тебя не удушила, крыса шкварная! — Капитан явно переборщил, и своими словами едва не пригвоздил Мяту к полу. В подкопе на несколько секунд зависло гудящее подобно трансформаторной будке беззвучие, электризующееся из мига в миг в геометрической прогрессии; потом из каморки, наконец, зазвучал расплющенный трио страха, возбуждённости и бессильной злобы голос бандита: — Слышь, Белый, ты, это, спокойней, не кипежуй, — в мерцающем свете масляной лампы, льющей из угла лучами своего робкого огонька, бросилась на земляную стену растянутая тень человека с приподнятыми руками. Он медленно пододвигался к проёму. — Щас выйду и всё с тобой порешаем. — Тень становилась всё больше и ближе. — Только не дёргайся, лады? А то что ты в самом деле… Пацанов перестрелял не за хрен собачий, наезжаешь тут… Прям как беспредельщик какой, — в проход без резких движений встал Мята. Худой, небольшого роста, в поношенном коричневом плаще, старых берцах и камуфляжных штанах с несколькими заплатками. На его бледном худом лице хозяйничали угрюмая серость и мрачность, а утопленные в череп глазёнки, не смотря на всю низменность сущности своего владельца, сейчас кололи взглядом, словно шилом, и источали нечто крайне дурное. — Мордой в землю, урод! — следующей на линии «прорезь-мушка» капитанского револьвера оказалась переносица бандита. Гарпия за его левым плечом смотрела на урку сквозь прицел АЕК тем же взглядом, что и птица-гарпия смотрит на примеченную внизу обезьянку. — Лады-лады, не кипежуйте, — Мяте плохо удавалось скрыть сочащуюся с голосовых связок злобу, бурлящую внутри. Он слегка согнул колени, подал голову вперёд и потянул растопыренные ладони к полу, делая вид, что выполняет требование. — Там с тобой ещё кто-то есть? — вместо ответа по стене скользнула большая жирная точка тени, и в проём перед Мятой вылетела «лимонка». Стукнулась о деревянную балку, издав глухой стук, и улеглась у ног Белогвардейца. Уставившись сжавшимися в момент зрачками на шестьсот граммов неминуемой смерти, чья осколочная рубашка с иронией маньяка напоминала шоколадные плитки, девушка, Дегтярь и Меченый, проорав каждый что у кого с языка сорвалось, бросились назад и вниз. Оставшийся на ногах Белогвардеец нажал на «спуск», не дав Мяте выхватить пистолет из внутреннего кармана плаща, пальнуть из него и уйти от ответного выстрела броском вперёд. Сорок четвёртый калибр саданул по ушам своим яростным громом, по глазам — вспышкой, и его экспансивная пуля превратила капюшон ублюдка в кожаный мешок, начинённый винегретом из крови, мозгов и осколков черепа. В стороны брызнуло алым; бездыханное тело Мяты свалилось ниц. Содрогнувшийся после выстрела воздух сотряс исступлённый визг холуя почившего — он выбросился в проход с перекошенной от бешенства физиономией, кипящий от воли скосить напавших очередью из своего укороченного «калаша», но его попытку, опередив командира, пресекла Гарпия: наделала в нём дыр из автомата, сжатого в руках поверх бронежилета. Обезволевший труп выронил оружие и упал в пыль. На пару секунд в подкоп вернулось беззвучие. — Умница, — похвалил «долговец» подчинённую осипшим на миг голосом, вслед за чем сразу, не опуская револьвер, аккуратно вошёл в комнатушку и осмотрел её. Ничего, кроме старого ободранного письменного стола, масляной лампы на ней и таких же ветхих деревянного стула и стеллажа от «румынской стенки», там не было. — Никого. — Констатировал капитан и опустил оружие, потом развернулся и выместил эмоции плевком в лежащего на полу мешком обезглавленного Мяту. — Мразь, блять. — Ну ты и даёшь, мужик, — выразил озадаченность Дегтярёв, поднявшись на ноги. Меченый и Гарпия, возвратившись в вертикальное положение вслед за ним, подошли на пару шагов ближе. — Так этот пидор не в первый раз такой финт провернул, — объяснил Белогвардеец. — Говорю ж, не впервой с ним дело имею… Имел, точнее. За свою сраную жизнь он трясся, как осиновый лист, и уж точно не стал бы подыхать «героем» и забирать нас с собой в Ад. Ну ничего, ему там и без нас весело будет. Камикадзе, ебать… В общем, спасибо вам за помощь. — Да это, собственно, вам спасибо, — сказал Меченый и приподнял уголок рта. Дегтярёв кивнул. — Угу… Кстати, мужики, раз уж на то пошло… Не в Бар, случайно, путь держите?***
Свалка дала о себе знать несильным, но настойчивым треском дозиметров. После аварии на станции её пустыри завалили грудами «фонящего» металлолома и засеяли рядами облучённой техники, погрузив на долгие годы в давящий сумрак всеобъемлюще-чёрной кладбищенской тишины. Первый сверхвыброс 2006-го лишь подвёл черту под эпитафией на её надгробии: обернул почти не сходящим одеялом бесконечно стелющейся пелены, усыпал аномалиями, накрыл бессменно мрачным небом и вдохнул новых сил в её и без того сильный радиационный мор. Побитые, вязнущие в земле остовы не щадивших себя в бравом деле спасения человеческих жизней грузовиков и автобусов, броневиков и вертолётов, обречённо догнивали под кислотными ливнями, кучи мусора вздымались всюду чёрными волдырями, сверкали «электры» и пузырились «воронки», бегали в тумане какие-то непонятные огоньки, тихо слышались издали трескотня автоматов и завывания слепых псов. Где-то рылись в горах хлама облачённые в защитные комбинезоны диггеры, где-то обирали одиноких бродяг бандиты, а где-то в закутках не было слышно ничего кроме шелеста редкой седой листвы. Свалка оставалась верна себе. Проехав по дороге до вечно бурлящего в шорохе и суете лагеря Беса, БТР поравнялся с развалившейся сразу за ним «Говерлой» битого старья, усеянной аномалиями и уходящей вверх на добрый десяток метров, и, скрывшись за ней, повернул налево. Уйдя со старой трассы, покатился дальше между мусорных куч. Бортовой детектор то и дело вздрагивал, когда машина пропускала мимо себя нечастые «воронки» и искрящие в тумане «электры», возмущался от теребящих сырой воздух «жарок». Разыгрался ветер, зачастил почему-то со злостными порывами, и дозиметры хором заиграли своим нервозным кашлем — экипажу броневика пришлось надеть маски и респираторы. Из-за мятой, поросшей «ржавыми волосами» кабины от экскаватора впереди вдруг вальяжно выкатился пульсирующий, шипящий пламенем оранжевый шар, и Кмет перед ним сбросил и без того небольшую скорость — так, что боевая машина теперь поползла раненой черепахой. — Ядрён батон… — мрачно прогудел себе под нос сквозь противогаз Белогвардеец, провожая напряжённым взглядом похожую на солнце в вечерней скатерти облаков «Комету». — Ещё с год назад я таких ближе «Юпитера» не встречал, а тут — на тебе… — Его голос налился ещё большим мраком, потяжелел. — Расползается вся эта дрянь не по дням, а по часам. Не к добру это всё уж точно… Горящий шар пробарражировал дальше по своему маршруту, завернул за очередную груду «фонящего» ржавого металлолома, и бронетранспортёр немного ускорился. Дымка впереди обрела едва заметный зеленоватый оттенок — на горах хлама раскинулось несколько «холодцов», разливающих к их подножиям свою шипящую жижу. Она, пародируя речные пороги, скатывалась вниз по старым трубам и балкам, потом насыщала собой поросшие невысоким камышом лужицы-болотца. Земля из-за них была пропитана влагой, стала вязкой, липкой, и громко зачавкала под мощными протекторами тяжёлой боевой машины. Чуть дальше к ним подключились маленькие группки слабых, едва различимых на приборной панели гравиконцентратов, и хрустящие под колёсами корки льда от «холодов». Мехвод в очередной раз замедлил темп, принялся без устали работать рулём, объезжая пропитанную кислотой воду и торчавшие всюду из земли обломки гнилых кронштейнов и ощетинившихся арматурой бетонных плит. Двигатели раздражённо рычали, бросаясь от низких оборотов к высоким, дозиметры не переставали заходиться треском, а где-то близко слышались вой псевдоплотей и рыки снорков. Туман, казалось, и не думал рассеиваться. — Слушай, командир, а чего с дороги-то свернули? — без единой йоты недовольства в голосе спросил Дегтярёв, чью пятую точку, всё же, начинала утомлять усилившаяся тряска. Капитан ответствовал своим неизменно непринуждённым, притуплённым маской привычным тоном: — По трассе-то оно, конечно, лучше: и колбасит меньше, и расход в разы приятнее… — он сделал паузу, вглядываясь во что-то впереди. — Но уж больно стрёмно. Хрен его знает, что тут за народ ходит и что ему в голову взбредёт. А бандиты, мать их, недавно и вовсе возле депо в дыры в асфальте мины противотанковые заложили. Чудом не подорвались. Вы прикиньте, мужики, до чего обнаглели, ур-роды! — Да уж, — только и выдавил из себя Александр, негодуя внутри от очередной встряски. — Смелые ребята, — Меченый не был изумлён услышанным. — А то, блин, — буркнул «долговец». — Доберусь до этих ушлёпков — пожалеют, что на свет родились. Сколько ж от них, блин, геморроя: изводим их, зачищаем, гоним постоянно, а их один хрен везде пруд-пруди… Пропетляв меж наваленных мусорных куч ещё немного, БТР выбрался на относительно ровную луговую полосу: горы хлама здесь кончались и шли только по правому борту, а слева подпирал залитый молоком мглы частокол елей и сосен. Высокую траву в каких-то местах прижимали пузыри исполинских размеров «каруселей», то тут, то там проглядывались пятнистые зонты, шляпки которых не уступали габаритами тракторному колесу, а у стены леса куда-то в сторону «Ростка» шла заросшая «жгучим пухом» магистральная линия электропередач с покосившимися опорами и оборванными проводами. Возле неё в паре мест промелькнули толстые, как баобабы, лысые и укрытые огромными наростами-буграми дубы-мутанты. С неё машина съехала на невесть откуда идущую грунтовую дорогу, оккупированную бьющим по днищу кустарником, проколесила по ней с полкилометра и, вернувшись во владения бесконечных радиоактивных груд и пролавировав меж них, возвратилась на побитое шоссе. Полминуты пути по нему — и из тумана, пропустив последнюю мусорную кучу, показалась застава перед Баром. Ещё полминуты — и броневик, вкатившись в опоясывающее блокпост оборонительное кольцо из ободранных бетонных блоков и наваленных мешков с землёй, остановился аккурат у прикрытых ворот. Перед ними стояли с оружием в руках трое бойцов; один из них, тот, что был посередине, поднял руку в приветственном жесте и подошёл ближе на пару шагов. Белогвардеец ответствовал ему через открытый люк, затем, избавившись от маски, возгласил сквозь утихшее урчание моторов в залитое тьмой нутро машины: — Всё, приехали. «Намордники» снимайте — здесь безопасно — и на выход. Кмет, ты оставайся на месте — отгонишь «бэтэр». Мехвод сообщил командиру, что принял его приказ, после чего экипаж покинул машину через боковую дверцу за двумя передними парами колёс. Первым вышел капитан, за ним Вихрь и Гарпия. Дегтярёв выбрался четвёртым. Очутившись снаружи вслед за остальными, Меченый с наслаждением вытянулся в полный рост, расслабив спину и сняв с неё напряжение после долгой тряски на жёсткой лавке. Ощутил лицом влагу ветра, свинцовую вышину над собой, потом окинул взглядом блокпост: прошёлся глазами по разбросанным всюду ящикам с припасами, увидел прорытые окопы и блиндажи, самодельные брустверы и устроенные в них огневые точки. Бойцы в чёрно-красных комбинезонах занимали посты, сменяли друг друга и ходили туда-сюда, настороженно вглядывались в туманную даль и щурились на залитый пеленой путь в Тёмную долину и призрачно плавающие в молоке, сверкающие в нём аномалиями руины Барахолки. В стороне, у холма, несли боевое дежурство на закрытых позициях несколько миномётов, а за ними, чуть дальше, начиналась и, расширяясь, уходила в небольшую низину россыпь крестов-могил. Последняя волна мутантов залила безжизненную землю кровью, уже почерневшей и пропитавшей грунт, оставила после себя нафаршированные свинцом бездыханные тела убитых тварей. Последние из них сейчас, рокоча двигателем и коптя небо чёрным выхлопом, догребал в залитую жижей «киселя» канаву старенький бульдозер. Весь потрёпанный, ржавый и лязгающий; непонятно было, как и чьими усилиями он всё ещё не умудрился разделить участь страны, которая спустила его с конвейера. Сейчас здесь было на редкость спокойно — приветливая безмятежность царствовала едва не до самых горизонтов, но она, казалось, была лишь ширмой, иллюзией, вероломно старавшейся прикрыть незримое на первый взгляд, но до тревоги хорошо ощущавшееся прожжённым Зоной сталкерским нутром чувство тяжести, что зависло в воздухе и пропитало его насквозь своим страшным ядом. Оно было похоже на фотографию человека, смотрящего в зеркало: первый взгляд на играющего в гляделки с самим собой не внушал ничего дурного, и только если поднести её ближе к глазам, скрупулёзно въесться в неё, можно было понять, что отражение смотрит не в глаза своему хозяину, а куда-то в сторону. И спокойный, ясный, кристально чистый и непоколебимый холод ужаса пробирал от этого. Лился по нутру ледяной струёй, катился вниз по спине мурашками. Пространство над заставой уже очень давно было насквозь пронизано беспощадно гнетущими, безжалостными болью, страхом и отчаянием, что с каждой новой волной после каждого нового выброса, из года в год и из разу в раз захлёстывали её и заключали в свои убийственные объятия её защитников, которые отважно стояли в авангарде обороны наибольшего из людских оазисов Зоны и раз за разом терпели рвущую душу горечь утраты своих боевых товарищей, тягостно осознавая, что уже скоро, в любой угодный злому року момент, может не стать и их самих. Залитый этим непримиримо-свинцовым чувством блокпост всплыл из памяти Меченого чем-то до жжения ностальгическим, подбросил дров в разжаренную топку бесконечно тлеющей в душе рефлексии. Ему вспомнились опасные рейды и глубокие ходки к Центру с верными, любимыми, но давно уже почившими товарищами, пронёсся перед глазами миг, когда он, потерявший память, потрёпанный и уставший после «Агропрома», последними патронами отстреливался плечом к плечу с «долговцами» от прущих из Тёмной долины мутантов. Всё это смешалось под черепом в одну кучу; непонятно было, произошло ли это вчера, год назад, или, может, вообще в другой жизни. Меченый, как и тогда, когда-то давно, где-то в прошлом, стоял сейчас перед вратами в неизведанное, в залитые непроглядной мглой дебри своей хромой судьбы, и снова, как в первый раз, как и всегда раньше, встречал их бросающей вызов ухмылкой на лице. — Здрав будь, Прапор, — Белогвардеец парой-тройкой длинных и быстрых шагов очутился в полуметре перед старым другом и протянул ему руку. Тот пожал её. — Здоров, Белый, — хрипота выдавала в нём командира, которому не один раз приходилось перерубать приказами грохот сражения, но слова его прозвучали непривычной уху, даже рассекающей окружающую серость своим дружелюбием душевной теплотой к давнему побратиму. Они с Белогвардейцем уже незапамятно долгое время сражались по одну сторону баррикады, и их двоих связывали отношения, давно выбравшиеся в загоризонтные дали за рамки формальных. Он взглянул за спину капитана на стоявших там Дёгтя с Меченым. — А ты, я смотрю, таксистом подработать решил? Лица обоих растянула неудержимая улыбка. — Ну, а что поделать?.. — глава квада не мог не ожидать какой-нибудь подобной беззлобной колкости. — Времена нынче, сам видишь, тяжкие — вот и достаёт себе на пропитание кто как может. — А устав, типа, на хрен пошёл? — Ну зачем сразу так… Да и потом, я ж не абы кого подвёз, а, вон, двух легенд Зоны за раз! — «долговец» кивнул в сторону упомянутых и обернулся к ним. Прапор ответил чем-то в духе «уж вижу», после чего жестом подозвал сталкеров к себе и по очереди протянул им руку в знак уважения. Из-под маски излучающего позитив обветренного бледного лица на Дегтярёва и Меченого опустился тяжёлый взгляд повидавших море крови, страха, боли и отчаяния усталых глаз командира, которому отнюдь не один раз довелось пройти огонь, воду и медные трубы. — Без приключений, дай-ка угадаю, не обошлось? — спросил он. — Угадал с первого раза, — речь капитана заметно помрачнела. — На Кордон теперь ездить как через сраные тернии… Такое, мать его, встречается, что иной раз думаешь, к Периметру вообще идёшь или от него. Бандюков ещё этих долбаных, как всегда, как псевдотараканов. Мужики вон с ними разобраться помогли. — Понятно, — Прапор поджал губы, еле заметно покивал головой и бросил взгляд куда-то в туман. — А здесь у тебя, после выброса, небось, тоже не тишь да гладь? — Да это ещё мягко, сука, сказано. До выброса пёрли чёртовой рекой и после него так же. Из разу в раз всё, блин, сильнее. В этот вообще чудом без жертв с таким-то напором. Земля вся опять в крови, гильз как под Верденом… Правду, всё-таки, молва чешет: то ли расширяться Зона будет, то ли в нынешнем периметре жопа какая надвигается, а скорей уж, и то и другое, мать его, вместе. Перекинувшись ещё парой-тройкой фраз, «долговцы» закончили разговор и распрощались. Прапор вернулся к выполнению своих обязанностей — его на месте уже поджидали двое подчинённых с хозяйственными вопросами, — а Белогвардеец, вытянув из пачки сигарету и закурив, приказал Кмету подогнать БТР к ящикам в стороне от вагончика. Там стояла оплывшая ржавчиной цистерна на прицепе, возле которой уже возились с насосом и шлангами пара бойцов, и, как только машина остановилась рядом, её почти сразу встретила струя дезактивационной жидкости. — Ну, мужики, до Бара теперь пешочком, — сказал капитан Меченому с Дёгтем, после чего указал на бытовку. — Вам, вон, в «приёмной» пропуска выпишут. Ещё раз обменявшись с Белогвардейцем взаимными благодарностями и прощальными рукопожатиями, путники приблизились к заветному вагончику. Они успели украдкой заметить на себе летящие в них перекрёстным огнём молний взгляды бойцов «Долга» — какие-то мимолётные и безразличные, другие оценивающие, настороженные, третьи же исподлобья и безо всякого признака дружелюбия. Последние, заметно напрягая и оставляя свою причину тайной за семью печатями, вполне закономерно не внушали никакого желания оставаться здесь всякую лишнюю минуту. Стоявшая впереди Гарпия, оглянувшись на подошедших сталкеров с выражением едва заметной смущённости, и, в то же время, как бы зазывая их войти, скрипнула дверью и сказала кому-то за ней: — Ей, Зарница, к тебе двое. Выдай им пропуска. — Ясно, — вслед за этим коротким ответом донеслось какое-то шебуршание. Девушка отстранилась от двери и развернулась, чтобы уйти, но тут её одёрнул шутливым вопросом не изменяющий своему излюбленному репертуару Меченый: — И что, даже очереди нет? — интонация и ухмылка выдавали его со всеми потрохами. — Ну, вам повезло, — Гарпия наигранно улыбнулась и, опустив глаза, ушла. Стоило ей отдалиться, Дегтярёв тихо поделился с товарищем меткой иронией: — Интересно, девок в Зоне действительно так мало, что каждой хватает по такой пафосной кликухе? Отворив дверь, они оба вошли внутрь. Там встретил хозяйствующий облезлыми стенами и облупленным потолком бардак: по обе стороны жались к стенам — словно налегали на них, дабы совсем не развалиться — покошенные ветхие деревянные стеллажи, забитые всяким хламом; пол укрывал настил хрустящего под ногами мелкого мусора, а пыль в воздухе висела едва не дымкой. Тем не менее, льющая из уголка тёплым оранжевым мерцанием масляная лампа дарила помещеньицу вагончика приятный душе уют. На другом его конце находил себе место видавший виды канцелярский стол, на котором валялась канцелярская же мишура вроде пожелтевших стопок, различных печатей и чего-то, похожего на чековый принтер, а ближе к ободранному краю стояли раскрытый ноутбук и маленький вентилятор. За ним сидела вполне миловидных лица и форм молодая девушка в «долговском» комбинезоне, со спокойным и непринуждённым, но пристальным, вкрадчивым взглядом интеллигентных глаз. Эти два бирюзовых океана, сразу магнитящие к себе всё внимание, ровно как и большой трёхполосный шрам на всю левую щёку, вовсе не вредящий красоте, с ходу, твёрдо и безо всяких обиняков обнажали её внутренний стальной стержень. Дегтярёв с Меченым видели её впервые, но весь её ореол, вся аура без единого шанса на ошибку выдавали в ней человека, тропа жизни которого вряд ли слишком часто пролегала пышных трав лугами под аркой цветастой радуги. Этим они с Прапором были похожи. — Вам в Бар? — её голос ожидаемо приласкал уши аппетитным симбиозом звонкой вежливой беззлобности и ощутимо жёстких, если и не железных, то бронзовых раскованно-уверенных ноток. — Да, туда. — Так, — сосредоточенные глаза устремляются в тусклый экран, ладонь в чёрной беспалой перчатке опускается на старую беспроводную мышку сильными, но красивыми и по-женски элегантными бледными пальцами. Зарница в своей привычной невозмутимой манере с полминуты бегала взглядом по небольшому монитору, активно выискивая что-то и сверяясь с чем-то, потом, отбарабанив по мышке, снова посмотрела на двоих сталкеров и «для галочки» уточнила: — Вы же Дёготь и Меченый, правильно? — она, всё же, не смогла до конца скрыть в голосе слегка восхищённое удивление от того, что видит перед собой две Легенды. — Они самые. — Так, — девушка застучала пальцами по замурзанной, потускневшей от времени клавиатуре, и, потакая быстро густевшему из секунды в секунду ожиданию, перешла, наконец, к вопросам, что словно сошли с комикса карикатуры: — У вас при себе нет никакого спецоборудования? Каких-то экспериментальных приборов и излучателей от учёных или чего-то подобного? Нервно ждавшее своего звёздного часа уныние в ту же секунду свалилось сверху и ударило по голове как упавший с крыши кусок шифера. — Нету, — с определённым недоумением, но честно ответил Дегтярёв. Сразу после, томно вздохнув, мысленно скрестил пальцы на то чтобы допрос не затянулся в тягомотный кисель лучших традиций типичной постсоветской бюрократии. Естественно, Зарница догадалась о настроении опрашиваемых, но регламент вынуждал продолжить: — Вы без каких-либо опасных биологических образцов или веществ при себе? — Без них. И даже без «красной книжечки», — Меченый не смог удержаться. Не сочтя такой выпад друга равноценной монетой подобному вопросу, Александр наверняка поджал бы губы и недовольно буркнул в очередной раз себе что-то под нос. Девушка же взглянула на Меченого смесью лёгкого изумления и неожиданности, но приподнятые брови и такой же уголок рта сообщили о том, что суть шутки она поняла. — Ну ладно, — Зарница выдохнула и, не выдержав, махнула про себя рукой на всю эту давно осточертевшую и ей самой ерунду. — Фиг с ним. Даю вам зелёный свет, но для прохода в Бар, сами знаете, нужно заплатить денежку. — И, с мягкой довольной улыбкой: — Чисто символическую. Она назвала сумму, и та, как ни странно, не без натяжки, но вполне подпала под данное ей определение. Дегтярёв с Меченым оплатили взнос за проход, после чего девушка выдала им две маленькие бумажки, точь-в-точь похожие на кассовые чеки, и они вдвоём вышли наружу — опять под покровительство сырого холодного воздуха, недовольных усталых взглядов и низкого чугунного неба. — Про декодер решил не рассказывать? — тихо спросил у приятеля Александр, как только дверь позади захлопнулась. — А на кой им об этом знать? — Меченый, точно старый лис, блеснул хитрой ухмылкой. — Во-о-от, эт по-нашему, — Дёготь хлопнул его по плечу, и они оба направились к воротам. Там предъявили Прапору пропуски, получили добро на проход и оставили позади поплывшую ржавчиной створку. Дальше к Бару вела вьющаяся ужом меж лысых холмов дорога. Вдоль её побитых обочин мелькали редкие деревца и кустарники, старое её полотно проминалось и расползалось под «воронками» и «трамплинами», коварно выныривавшими изо мглы перед самым носом, а откуда-то из далей невидных сторон доносились какофонией дребезжащих раскатов крики ворон, лай слепых псов и перебивающий его визг свиней-мутантов. Изредка мимо молча проходили одинокие бродяги и группы по несколько человек. Из слабеющей пелены впереди послышались раздражённые голоса и брань: Меченый с Дёгтем прошли в метре от двоих «долговцев»-патрульных, которые, волей сдерживая себя от опрометчивого применения силы, пытались что-то втолковать нервно машущему руками поддатому сталкеру в потрёпанном комбезе и со взъерошенными, как у мокрого воробья, волосами. Как только чёрная от влаги лента дороги перестала извиваться и вышла на пологую прямую к «Ростку», туман вокруг уже совсем поредел — он, словно содрогнувшись перед необъятной громадой старого завода после тщетной попытки взять его в осаду, из густого, почти непроглядного белёсого киселя превратился в ползущую по самой земле жидкую дымку. Над ней вплоть до бетонной крышки небосвода витал чистый прозрачный воздух, и огромные серые «кирпичи» бесконечных цехов виднелись точно с картины на стене. Меж двух из них, тех, что стояли ближе к дороге, «долговцы» обустроили блокпост. От въевшегося в память Меченого он по-прежнему не отличался ничем: по сторонам от посечённых бетонных глыб кляксами клеились одна на другую лужи запёкшейся крови, в утыканном арматурами-копьями окопе перед ними едва не горками догнивали трупы слепых псов и снорков, слева тянулось к небу мёртвое дерево, увешенное истлевшими трупами особо рьяных нарушителей местного порядка, а всюду всё так же валялся разбросанным всякий хлам вроде покорёженных ящиков, контейнеров, труб и «фонящих» остовов техники. Даже «электра» у ветшавшего на обочине «КамАЗ-а» никуда не подевалась и лениво потрескивала на своём привычном месте. Не сбавляя бодрого шага, Дёготь с Меченым приблизились к блокпосту. Прошли мимо двух старых полевых пушек, что стояли окопанными по сторонам дороги, готовые встретить вероятного неприятеля своей сокрушительной огневой мощью, потом подобрались к ДОТ-у, показали пропуски дежурному и беспрепятственно очутились на территории «Ростка». Дальше тропа к Бару пролегала по внутренним дворам завода — его нескончаемые улочки и закутки, когда-то пустые, мёртвые и бездушные, за долгие годы усилий сталкеров и «долговцев» уже давно были превращены в оживлённые уголки покоя, веселья, пьяных анекдотов, потрескивающих костров, свободы от бесконечного напряжения и вожделенной отдушины от смертельного дыхания Зоны. Царящая в этих серых сводах атмосфера блаженного уюта с первых секунд всасывала в себя, как зыбучий песок, пленяла душу и уже не норовила отпускать, и Меченый поддался ей безо всякого сопротивления. С неописуемой теплотой возникли в панораме его взгляда покошенные ворота, скребущие по крышам цехов тополя, пустые решётчатые окна, вездесущие вышки и высокая полуразрушенная царь-башня с назойливым рупором, гордо высящаяся надо всем «Ростком»; а за ними и та самая, родная, выцветшая от времени надпись «Бар «100 рентген», что проплыла над головой словно арка райских ворот. За ней — бетонная каморка со скелетами старых двухъярусных кроватей, поворот, тропинка из потрескавшихся бетонных плит, после — стража из двух ленивых «долговцев»-охранников перед манящим своим тусклым мерцанием входом в подвал «Ста рентген». Путники пропетляли в его бетонной кишке, со скрипом ступили на пыльный паркет. Бар встретил бледным светом облепленных мухами газоразрядных ламп, армией несущихся с кухни аппетитных запахов, извечно витающим в воздухе хороводом табачных колец, расползающихся по углам, мычащими пьяными голосами и льющейся из радио мелодией, давно оккупировавшей все струны души до последней. За стойкой привычно хозяйничал вечно безмятежный и вальяжный Бармен — шуршал чем-то невидным внизу, выуживал стаканы и рюмки, протирал их и разливал горячительное. Завидев перед собой двоих подошедших сталкеров, поднял на них глаза. Увидев Дегтярёва, он заметно удивился, а когда перевёл взгляд на Меченого — так и вовсе обомлел, чуть не выронив тряпку со стаканом, так, будто в полуметре от него явился с неба вторым пришествием сам Иисус. — Меченый?! — воскликнул Бармен, и на его слове будто даже музыка сама собой приутихла. — Как видишь, — ответил тот. — Здорова, Бармен, давненько не видались. — Охренеть! — возопил хозяин заведения, после чего грохнул рюмку на стойку, мигом наполнил водкой и, возвысив её к потолку, воскликнул со всей громогласностью своего могучего басистого голоса: — Мужики, Меченый вернулся! Выпьем за Меченого!!!