***
— Девушка! Постойте! Подож-ик!-жжите! Молодая девушка в синем недлинном платье и в пальто испуганно оглянулась. В свете фонаря стояла, покачиваясь, фигура. Девушка ускорила шаг. Сзади неслись несвязные обрывки фраз. — Подождите! Знакомый ваш—ик!—Сергей Есенин! — А-а-а,— про себя протянула девушка. Есенин. Значит, все нормально. Ну напился человек, стихи свои декламирует, с кем не бывает? Пока она анализировала происходящее, Сережа, покачиваясь, преодолел половину того расстояния, что разделяло его и Машу. — О, милая, меня вы не любили!—заплетающимся голосом снова начал он.— Рок событий... До Есенина долетели удаляющиеся спешные шаги и цоканье каблуков, причём явно в противоположную от него и фонаря сторону. — А если бы каждый раз, когда подкатывал пьяный ко мне, был бы миллиардером,— заметил Маяк. — Во-от, это уже ближе к истине!— подхватила Марина и заливисто засмеялась, отчего Владимир чуть опустил голову, рассматривая пальцы. — Ха-ха, смешно,— хмыкнул Есенин, но в его голосе Маяковский уловил одному ему слышимые нотки грусти. Поэт помотал головой, пытаясь отогнать только что представленное. Чтобы Есенин, да так говорил?— Я не мог к тебе клеиться, будь даже в стельку пьян! — Маяк прав. — Определенно. Ахматова и Цветаева сказали хором, и от этого, а еще от выпитого вина, стало еще веселее. Есенин смотрел на них своими голубыми искрами, а под столом сжимал кулаки до побеления костяшек. — Когда разбогатеешь, выдели мне долю, я уже в край задолбался наблюдать за твоими безответными попытками,— подал голос с другого конца стола Пастернак. — Нет, ну серьезно!— воскликнула Анна. — Да пошли вы,— опустив глаза, бросил Есенин. — Только если на вашу свадьбу!— подвела итог Цветаева. Маяковский отвернулся. Есенин быстро поднялся, подхватил пальто. Хлопнула дверь. — Да ладно вам,— произнесла после недолгого молчания Ахматова,— на правду не обижаются. Придет, куда денется. Первый раз, что ли. Повисла тишина. Первым не выдержал Пастернак. — Я пойду, наверное, меня жена ждет... — Нам тоже пора,— вдруг подхватила Анна,— пошли, Марин. Женщины поднялись. Маяковский сдержанно кивнул. — И передай ему, чтобы не обижался,— бросила Цветаева в прихожей.— Мы ж не со зла. Маяк кивнул еще раз. Квартира опустела. Маяковский постоял секунду, не двигаясь. Вернулся в комнату, сел за стол, теперь уже пустой, на котором так и валялись окурки в пепельнице, стояли начатые бутылки с вином и шампанским. Маяковский закурил, подпер голову рукой. За что они так? Неужели все так заметно? Был бы у Маяка выбор— давно бы уже свалил куда-нибудь,подальше от коллег по писательскому цеху. Но он не может. Маяковский выпустил струю сизого дыма. Потому что здесь Есенин. Он не заметил, как часы пробили шесть вечера. Услышав звон, он еще секунду или две сидел в сгущающихся сумерках, докуривая. Куда идти, зачем... Он будет сидеть так весь день, ну, в смысле, весь вечер. А вот Есенин не стал бы так сидеть, подумал Маяковский, он бы пошел куда-нибудь, надрался, как последняя... — Есенин, твою ж!— Володя швырнул докуренную папиросу в пепельницу, вроде даже попал, смял в руках пальто и выбежал из дома.***
Тонкая душевная организация Есенина сегодня была расстроена, а кабак находился совсем рядом, поэтому Сережа примерно знал, какие у него планы на вечер. Еще пока твердой походкой он шел по полупустой улице, опустив голову. Неужели все так заметно? Когда сзади раздались тяжелые и быстрые шаги, Есенин обернулся. И тут же был схвачен и притиснут к чьему-то теплому большому телу. — Прости,— выдохнул Маяк ему в ухо. Есенин, который уже прижался к Маяковскому и ощущал такое родное тепло, вдруг почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы, а сердцу становится больно. — Володь, ну за что они так... Маяк молчал. Знал бы он... — Цветаева эта— тварь, завтра же на нее таку-ую эпиграмму напишу, или как там это называется,— Сережа уткнулся носом в грудь Маяка, зарываясь под пальто, совершенно забыв, где они стоят.— А Анька... Маяковский не дал ему договорить. Наклонился, поднял заплаканное лицо самого дорогого в этом грязном мире ему человека, посмотрел в глаза. Даже такой, Есенин казался ему прекраснее всех. К черту Лилю. У него есть Сережа. Его Сережа. Маяковский мягко коснулся губами губ Сережи, провел по ним языком, снова коснулся. Есенин только этого и ждал— подался вперед, отвечая на поцелуй, руками обхватил лицо Володи. К черту всех любовниц. У него есть Володя. Его Володя.***
— Нет, ну ты видела?— тихо произнесла Цветаева, не в силах оторваться от зрелища. Ахматова хмыкнула. — Не слепая. — И после этого они еще что-то говорят!— продолжала Марина. Ахматова помолчала. — Как думаешь, свахам можно без приглашения?