Я не смогу

Убил. Убил. Уничтожил, остановил сердце, разломал грудную клетку, выпустил из него всю кровь, всю жизнь, все силы идти дальше. Наконец-то убил, оставив лишь бездыханное, остекленевшим голубым взглядом упершееся в серое небо тело, не способное создать более ни одного клона, которых так тяжело было убивать одного за другим. Не потому что силы не хотелось тратить, о, нет, Наруто как раз-таки тот противник, в бой с которым не жалко вбухать всю чакру до последней крупички. Было тяжело смотреть, как один за другим с хлопком исчезает, погибая, безрадостно доживая свой недолгий век, копия самого дорогого в мире человека. От собственной руки. Но теперь все кончено. На руках его кровь, у ног его тело, а внутри оглушительно пусто, как в вакууме – кричи, сколько влезет, никто и никогда тебя не услышит. Здесь нет звуков или света, только чёрное пустое ничего. Если это была цель всего пути, то почему так хочется острым топором разломать все указатели-знаки, ведущие в эту конечную точку? Конец. Это конец. Саске распахивает глаза, глубоко вдыхая, словно выныривая из воды и резко садится на кровати, в приступе боли в груди сжимая рубашку над сердцем. Пытается вспомнить, когда же ещё в жизни хоть раз ему было так мученически, беспощадно больно, роется в разуме, чуть ли не плача от физической тяжести ощущений, и, как ни странно, находит ответ в чужой, крепко спящей голове, небрежно, словно ставни в душный день, открывая чужие воспоминания, не в силах вдохнуть снова от яркости памяти изначально не своей, но разделенной на двоих. Вокруг снег, много дней подряд не было перед глазами ничего другого, кроме снега, а в голове ни единой мысли, кроме Саске. Райкаге непреклонен, а новость о занесённом над такой знакомой шеей топоре палача бьет не слабее любого оружия по поджилкам, заставляя упасть, и потом наносит второй удар – по рёбрам, словно чудовище из клетки выпуская из-под костей боль, жгучую, ломающую тело и душу, тёмную и страшную. Совершенно бездумно Саске встаёт, в два шага преодолевая расстояние между кроватями, короткое, сейчас же, в момент панического тактильного голода показавшееся бесконечной дорогой в никуда, и, протянув руку, уверенно кладёт пальцы на чужую шею, прижимая, даже не думая, что может его разбудить. Наруто дышит ровно, спокойно, он глубоко спит, а Саске, пальцами ощущая толчки крови в сонной артерии с каждым новым «тук» роняет из глаз слезы, чистые, из-за тягучего чувства вины в сердце горькие настолько, что даже сводит лицо в беспомощной гримасе, а спина сама собой сгибается, давая губам коснуться чужого лба, тёплого и не закрытого протектором, пока рука, как голодный хищник, не нащупывает сердце сквозь рёбра и сильную грудь, не желая иметь посредников в лице шейной артерии. Живой. Боже, ты живой, и твоя жизнь в моих руках. Саске стоит так ещё немного, впитывая в себя, почти погибшего внутри почти по всем параметрам, чужое живое, наиживейшее тепло, и, как насытившийся хищник, ложится обратно к себе, укутываясь в одеяло, несмотря на теплоту в палате, весь дрожащий, впервые в жизни мысленно благодарящий небеса не за силу, а за слабость. Я не смог тебя убить.