Я не смогу

– А всё-таки, как? – Что «как»? – Наруто так занят впихиванием подушки одной рукой в наволочку, что, высунув язык, даже не особо слышит вопрос, обращённый к себе. Пуховое изделие влезает криво, не попадая в уголки наволочки, и Наруто, напрягаясь так, словно сворачивает новую вариацию расенгана, с кряхтением пытается сделать всё, как надо, чтобы Саске было удобно спать. – Как ты уговорил их меня отпустить сюда? – Я ещё и не на такое уговорю, посмотришь вот, даттебайо! Они ж, сам понимаешь, потом сами у меня в подчинении ходить будут, господином Хокаге называть, и... Наруто вдруг осекается, в свете последних событий не очень уверенный, что можно говорить о данной должности, и косится на Саске. Брюнет закатывает глаза, машет рукой, мол, успокойся, и вдруг заходится кашлем, прикрывая рот ладонью, слегка отвернувшись. Узумаки хмурится, копаясь в воспоминаниях, не своих, а чужих, в момент предсмертного объединения разума позаимствованных у Саске там, на обломках статуй Мадары и Хаширамы. Перед глазами мгновенно появляется Итачи, захлёбывающийся собственной кровью, окружённый оранжево-красным Сусаноо и чёрными молниями, и... И позвоночник мгновенно прошибает страх, трескучий и проникающий под кожу так глубоко, как ни одно Чидори в жизни не проникнет. – Ты болен? Давай я позову Сакуру или кого-то ещё? Саске? Саске! Вдоволь накашлявшись, вдохнув и выдохнув несколько раз, чтобы восстановить дыхание, Саске, насмешливо, но как-то виновато глянув на Наруто, качает головой, фыркая: – Придурок. Думаешь, в тюрьме тепло? Я простыл, только и всего. А ты что подумал? – Ничего. Ничего, отстань! – Узумаки фыркает, стремительно краснея, и, с шумом и возмущённым квохтанием начинает возиться на собственной кровати, укладываясь спать, – Я подумал, теме, что спать пора ложиться! Все! Он тыкает на кнопку на собственной кровати, заставляя жалюзи на окне опуститься, создавая в комнате темноту, прорезаемую лишь тонкими полосочками света уличных фонарей, проникающих на пол палаты. Укутывается одеялом с головой, надув губы, и, уже гневно думает о том, как он сейчас злостно уснёт, а как завтра будет мастерски язвить Саске, но не выходит – под рукой мешается подушка, и Наруто понимает, что собственная лежит у него под головой, стало быть, эта чужая. Резко садится, удивлённо наблюдая, что Саске просто молча лёг на спину, накрывшись пододеяльником, а сверху одеялом, так просто, без подушки, темными глазами глядя в потолок, не говоря ни слова. В горле вдруг пересохло от вида его, того самого Учихи, которого он помнил ещё маленьким, но уже уверенным и способным постоять за себя в любой ситуации, сейчас же смиренного, готового принять что угодно, не желающего доставлять никаких неудобств. Не говоря ни слова, концентрируя те небольшие запасы чакры, что у него начали копиться, Наруто создаёт клона, и они синхронно, в две руки на двоих, не спрашивая никакого разрешения, быстренько суют подушку Саске в руки и заправляют ему одеяло, и в комнате нет ни одного звука, кроме шуршания ткани о сухие пальцы Наруто. Когда работа закончена, и клон, помахав рукой, исчезает с тихим «пуф», а Саске так и лежит, оцепеневший, вцепившийся пальцами одной руки в подушку, лежащую у себя на животе, во все глаза немигающим взглядом смотрящий в потолок. Узумаки клонит голову набок, силясь разглядеть хоть какую-то эмоцию, но не видит никакой реакции, и, пожав плечами, заваливается обратно в собственную кровать, с чувством выполненного долга устраиваясь на мягком местечке. Саске благодарить не умеет совершенно, но, в конце концов, пересиливает себя, где-то через минуту выдыхая короткое, на самом деле, совсем не громкое, но в тишине палаты, разделённой лишь на двоих, словно оглушительно громогласное: – Спасибо. Наруто улыбается, ничего не отвечает, отвернувшись лицом к стенке, и уже практически засыпает, когда минут через десять тишину комнаты нарушает громкий, явный, ни с чем не сравнимый комичный звук урчащего живота. Проходит пару секунд, и за спиной, на кровати Саске, начинается возня – видимо, надеется, что не разбудил, а если все же разбудил, то сейчас делает вид, что это всё во сне и вообще неправда. Наруто тихо накрывает собственный живот ладонью, потянувшись к Саске мысленно, и, прямо на себе ощущая голую пустоту в чужом желудке, оборачивается, пристально пялясь в чужую спину: – Ты хочешь есть? Желудок Учихи выдаёт ещё один звук, похожий на плач погибающего кита, пока его упрямый хозяин, никуда не желая отпускать собственную гордость, не говорит: – Нет. Орган-предатель урчит снова, а Наруто, понимающий, что сна пока сюда не завезут, садится, опуская ноги в больничные тапочки, и, улыбаясь, тихонько цыкает, заговорщически шепча: – Как думаешь, мы сможем грабануть больничный буфет, или АНБУшники настолько не захотят нас выпускать, что сгоняют за перекусом сами? Саске молчит пару мгновений, потом одним движением садится и, бросив на Наруто лишь один взгляд с тенью неуверенности, почти сразу же собирается, превращаясь в себя обычного, фальшиво-отстранённого, внутри же готового пойти куда угодно за белобрысым затылком, куда только позовут: – Я хочу томатный сок. – Ночной дожор объявляю открытым, даттебайо!