***
— Мама. Пожалуйста! — Евгения возвращалась домой из Крикет-Клаба, когда на часах было почти десять вечера. Время, в которое она обычно связывалась с матерью, но если раньше Жанна заставала свою дочь дома в постели, и Женя с радостью делилась новостями пройденного дня, то последний месяц матери приходится почти урывать разговор хотя бы на несколько минут с немногословной дочерью. — Это ненормально, Женя! Ты загоняешь себя, — по обыкновению Жанна разговаривала с дочерью мягко, использовать прессинг и давление она не привыкла в воспитании, а сейчас это было и бессмысленно. — Я должна поговорить с твоим тренером. Куда он смотрит? — Мам! — Евгения шумно выдохнула в трубку. — Не надо. Правда. Все отлично. Мы вместе с Трейси и мистером Орсером решили усилить тренировки перед соревнованиями. Все это под четким наблюдением врача. И Женя не врала своей маме. Не имея эмоциональной возможности заглушить надоедливый голос, она искала от него спасения в физическом труде. Под предлогом близости соревнований она усилила тренировки, убедив при этом тренерский штаб в правильности своих намерений и отличном физическом состоянии. — Все равно, это выглядит странно, — прошло несколько молчаливых секунд, прежде чем Жанна ответила. — Не было никакой необходимости в этом. У тебя и так были усиленные тренировки. Один выходной в неделю, который ты заменила на дополнительную тренировку и… дополнительный час к основным. Жанна никогда не отличалась подозрительностью по отношению к своей дочери или ее тренеру и никогда не лезла в тренировочный процесс. Но в этот раз, материнское сердце сигнализировало что-то неладное. — Тебе подкорректировали план питания под усиленные тренировки? — Все хорошо, мама. Правда! — Женя постарался собрать всю свою уверенность и веру в собственные слова и выдала то, что необходимо знать маме. — Я себя отлично чувствую! Наверно, это сработало, так как Жанна с секунду подумав, начала рассказывать дочери новости из Москвы, про новые покупки и планы на лето. Женя слушала внимательно, закрыв глаза и вжимая трубку телефона в ухо. Она с нескрываемым удовольствием наслаждалась родным голосом и безостановочной болтовней матери. В определенный момент, когда Жанна внезапно прервалась, вспоминая какое-то неважное событие, Евгения не сдержалась и мягко, словно не к месту, выдала такую простую, но такую редкую в их семье фразу: — Я люблю тебя, мама! Жанна и забыла, о чем хотела еще рассказать. Недетская серьезность и трепетность слов дочери заставили ее улыбнуться в трубку. — Я тоже тебя люблю, дочка! — откашлявшись, Жанна вернулась к тому, что хотела сказать дочери уже давно, — я знаю, Женя, что ты очень хочешь доказать всем… ей… — Мама, я… — Женя попыталась остановить ее. — Не перебивай! Я знаю, что ты хочешь сказать, что это не так. Что спорт — это борьба с собой и прочее, но мы обе знаем, что сейчас все иначе, — смерив пыл, Жанна продолжила мягче, — я же вижу. В погоне за доказательствами, ты можешь потерять себя! Говоришь, что это борьба Медведевой с Медведевой, так поверь в это сама!***
Лед под коньками был мягким и, казалось, податливым, он словно прогибался под каждый прыжок олимпийского атлета от России Евгении Медведевой. Она не чувствовала усталости или страха, не было напряжения. Каждый шаг давался легко, коньки бесшумно разрезали твердую материю льда, нагревая его и превращая в воду. Это не было похоже на главное соревнование, скорее это была обычная тренировка, на которую она пришла с отличным настроением. В такие дни всегда все получалось, все шло идеально. Она широко улыбнулась, позволяя ликованию растекаться по телу мелкой дрожью, которая оставляла после себя россыпь мурашек на снежной коже. Полностью отдавшись этим ощущениям, она влилась в свою неподходящую этим чувствам роль и дала ей волю вести себя, не обращая внимания на пустоту зала и приглушенный свет. Ей и не нужны толпы зрителей и воздыхателей, она нуждается лишь только в одной зрительнице, той, которая скромно расположилась в тени возле бортика и неотрывно следила за каждым движением своей Анны Карениной. Последние вращения под звук уходящего поезда заканчивают программу. Затихает музыка, наступает оглушающая тишина, которую вскоре она нарушит скользящими звуками своих коньков, направляясь к борту. Ее единственная зрительница не заставит себя долго ждать и с рассеянной улыбкой возьмет ее за руки, одарив морозом холоднее самого льда. — Я смогла! — выдохнет Женя, не обращая внимания на необычный холод рук своего тренера. — Я сделала все, на что я способна. Все, что я могла. Во внимательном, даже испытующем взгляде Тутберидзе не было и намека на восхищение или, хотя бы, одобрения. — Прошу тебя, не радуйся, (2) — таковы были ее жесткие слова. В очередную ночь Фобетор не заставил себя ждать, изнуряя кошмарами сон Евгении.