"Затяжное самогрызенье, по согласному мнению всех моралистов, является занятием самым нежелательным."
"О дивный новый мир" Олдос Хаксли
***
Этим утром почту доставили позже. Значительно позже. Игорь, грузное, горбатое создание, пригодное только для тяжелой работы и простейших поручений, ввалился в длинный, похожий на гроб, парадный кабинет, отделанный красной парчой и темным деревом. Приглушенные возгласы «Хозяин!», прерывались глухим кряхтеньем и перешаркиванием стоптанных ботинок. Затем последовало шуршание конвертов, свертков, рассыпавшихся по тяжелому столу, освещенному лампой в красном полукруглом абажуре. – Прочь. – мужской тяжелый тенор, с небольшой охриплостью от курения, звучал твердо и властно. Ни одна буква не дрогнула в этом слове. Снова приглушенный, раболепный шорох кривых ног по паркету, тихий отстук закрывающейся двери для прислуги, пугливый скрежет металлических ступенек, уходящих куда-то далеко вверх, и, наконец, одиночество. Доктор Шаденфройд остался в гордом тет-а-тет с корреспонденцией, письмами поклонников и недоброжелателей, деловой и ежедневной почтой. Первые он, почти не читая, скидывал небольшую секцию в полу под ногами, выполнявшую функцию маленькой топки, вторые – бегло осматривал и оставлял только с королевской печатью или же с иностранными клеймами. Рука уже в привычном, немного театральном жесте, потянулась за ножом для сургучей. Не отвлекаясь, ученый нажал пару спрятанных кнопок, расположенных на нижней секции настольной визитницы. Раздался быстрый, но вкрадчивый, щелчок, и неколько паркетных досок полевую сторону от рабочего кресла съехали внутрь пола. Комната наполнилась холодным, голубоватым светом купоросного пламени. «Пожалуйста, прочтите… Ваша N». Как это пошло. Утиль. – конверт с аккуратными теснённым черепками и перламутровой сургучовой печатью отправился в разверзнутый огонь, так и оставшись непрочитанным. Письмо от потенциального заказчика из Ниверии. Очередной мусор. – Еще одно письмо исчезло со стола. «Огуречному барону от МАСТЕРА ЧИСТОГО ЗЛА» – Фредерик Шаденфройд стиснул зубы и гневно поморщился. – Очередной бесполезный кусок бумаги. Ученый небрежно и резко отодвинул небольшую стопку еженедельной почты от себя, и несколько верхних писем слетели безучастно в топку. Он повернулся в кресле из червленой змеиной, которое как нельзя лучше подчеркивало желчность характера владельца. Приглушенный хлопок в ладоши и большое, панорамное окно, все время скрывавшееся под черными плотными шторами, распахнулось. Механизм в полу пришел в движение. Кабинет постепенно заполнил запах сырой земли и горькой малярийской влаги. Мужчина закурил. Тонкие пальцы, похожие на лапки паука, нервно вертели гвоздичный кретек, дым которого создавал облако из аромата остывшего глинтвейна и пряностей. Он безуспешно пытался бросить эту привычку, которую по новизне подцепил еще на студенческой скамье. Тогда она была отличным способом переждать перерыв между нервными парами или найти общий язык с компанией таких же буршей. Сейчас же – одна из немногочисленных возможностей справиться со стрессом и не лишиться собственного достоинства и разума. Многие «излобретатели» грешили, если в Малярии вообще применимо это понятие, алкоголем и тяжелыми веществами. Зависимости порождали безумие. Безумие приносило либо идеи, что тоже было очень спорно, либо коматоз. Доктор Шаденфройд относился к подобным вещам крайне сомнительно, сохраняя образ циника. Очередное облако дыма степенно вылетело в открытое окно. Мужчина посмотрел на достаточно крупное табло, висевшее, как черная эпиграмма, над самым входом в кабинет. Короткая, светящаяся неестественным синим, надпись гласила: «До Ежегодной Ярмарки Излобретений осталось 32 дня». На один день больше месяца, но ничего еще не готово. Даже не начато. – декларировал грубый внутренний голос. Он звучал еще надменнее и безучастнее, чем его собственный. – Ты не предпринял ни единой попытки что-либо сделать. Жаклин еще не вернулась с новостями от Гликенштайна. – Шаденфройд оправдывался перед самим собой. – У нас… У меня еще достаточно времени. Ты делаешь ставку на самого бездарного изобретателя, потому что понимаешь, что остаток твоих уловок хватит только на такого напыщенного простеца. – снова прозвучало неутешительное эхо в голове. – Ты сам в это веришь? Ты действительно думаешь, что настолько тривиального изобретателя может посетить сверхгениальная мысль, которая ужаснет не только маленьких слепых сирот, но и кучку зачуханных очкариков? Или у тебя еще есть надежда, что он сделает простейшую конструкцию, которая, о чудо, окажется настолько эффективной, что сможет противостоять натиску изобретений нынешней когорты злых умов? Фредерик потянулся за серебряным портсигаром и вытащил еще один кретек. Щелкнула электростатическая зажигалка. Это глупо. Все, что ты сейчас делаешь непростительно глупо. Да, Малярия любит лжецов, но вот пустую ложь… Все, что у тебя есть – мыльный пузырь. Твоя башня – идеальная ширма лаборатории. Твоя, кхм, подружка, как ты сам говоришь: «Пустая пошлая дура». Да, к тому же, представляет из себя невесть что. – голос бесстрастно и монотонно продолжал вещать. – Все, что ты когда-либо знал или умел, осталось где-то там, много лет назад. Наверное, еще за студенческой кафедрой. Ты, даже если весь день будешь напрягать свой мозг, не вспомнишь правильную пропорцию смешения и дистилляции в реакции амида калия с коксующим углем. Все это бичевание, конечно, хорошо звучит. Возможно, даже покажется мне когда-нибудь интересным. – ученый сделал глубокий вдох. – Однако ты не мог бы пустить силы, потра-ченные на размазывание моих неудовлетворенных амбиций, на поиск путей решения проблемы? Заняться методикой рационального мышления, например? Выстроить алгоритмическую основу длительного планирования? Или еще какой-нибудь, зачитываемый лектором по «аналитике деструктивных алгоритмов», фарс. Внутренний голос оставался молчалив и глух. Мужчина выкинул окурок в окно. Он снова бросил беглый взгляд на табло над дверью, но тут же отвернулся. Вступать в новую перепалку с самим собой, вместо поиска выхода из сложившейся ситуации, ему сейчас хотелось меньше всего, тем более без должной аргументации. Доктор Шаденфройд снова сел в кресло и еще раз бегло осмотрел письма. Как-то раз ему поступало вакантное предложение уехать из Малярии и занять должность ведущего научного сотрудника в каком-то военно-оружейном институте. Однако то ли здравый смысл, то ли чувство собственной важности тогда остановило его. Фредерик никогда не был командным игроком. За стеной послышались шаги. Острые и быстрые, совершенно не такие, как у игоря. Они становились все громче и напористее, пока не переросли в один звучный стук. Дверь распахнулась, и в кабинет, взметая ворох легких шелковых юбок и лент, ворвалась тонкая женская фигура. Жаклин, когда она была именно Жаклин, не умела появляться тихо, не умела вести себя с достоинством, не считала нужным вести себя, даже в рамках малярийского общества, приличным. В общем, полностью соответствовала образу пошлой, необремененной высоким интеллектом особы. И, именно из-за этих качеств ее характера, она была легка в общении и, не смотря на посредственность, понимала веяния ситуации. – Ты должен на это посмотреть! Немедленно! – визгливый женский голос полностью заполнил звуковое пространство кабинета. – Этот твердолобый хрыч так уперто пя-ился на мое декольте, что даже не заметил, как пропали несколько из его чертежей. Ха! Это даже проще, чем в позапрошлом году. – Дай их сюда. – снова командный, повелительный, холодный тон. – И только? – она присела на край стола, запрокинув ногу на ногу. – Я каждый раз рискую собой, чтобы достать очередной прорывной проект, а ты никогда не скажешь даже «Спасибо, Жаклин.», «Чтобы я делал без тебя, Жаклин?». – Не зазнавайся. Ты даже не сможешь прочесть и строки из это чертежа. Без меня, все твои потуги бес-по-лез-ны. – Фредерик растянул язвительную паузу. – Не вздумай зарываться. Иначе окажешься на свалке или в биологических отходах, где, к твоей радости, я тебя и нашел! – Так значит тебе не нужны эти бумажки. – она надула тонкие губы. – Тогда, ты не сильно расстроишься, если я выброшу их в камин. Одним резким пируэтом она преодолела расстояние от стола до широкого железного горнила, похожего на средневековые церковные печи. И занесла тонкую, неестественно изящную руку в черных атласных перчатках над самым сердцем пламени. – Положи чертежи сюда. – доктор Шаденфройд, опираясь руками на стол, поднялся с кресла, исподлобья глядя на свою «подружку». – А то что? – ее ухмылка стала походить на лисий оскал. Мужчина нервно выдохнул и прямым, жестким шагом направился в сторону женской фигуры. Он не был зол на ее ужимки и вертлявость. Она выкидывала подобные фокусы каждый год, чтобы выклянчить внимание и подарки. Большего, к сожалению или к счастью своего покровителя, эта женщина не умела. Когда-нибудь она доиграется Фредерик схватил ее за запястье, вытянутое над камином, и грубо, придерживая за затянутую в тугом корсете талию, подтащил к себе. Не смотря на интимность сложив-шейся ситуации, его взгляд и голос оставались холодными и слегка отрешенными. Это не укрылось от чуткого к настроениям внимания Жаклин. По тонким, кукольным, плечам пробежала дрожь, а тело стало походить на вату. Она, привычная к подобно-му развитию событий, уже не боялась. Но, не смея протестовать, поддалась его дей-ствиям. – А теперь, Жаклин, будь умницей и отдай мне чертежи. – голос ученого стал напористей. Как пристыженный ребенок она скорчила недовольную мину и просто выпустила свертки бумаг из рук. Получив желаемое, Шаденфройд ослабил хватку. Он развернулся и направился к столу. Однако, почему-то запнулся. – Ты же не сердишься на нас? – женские руки сомкнулись на его торсе. – Мы правда стараемся. Честно-честно. – Нет. – вырвалось на выдохе. Он разомкнул руку и таким же твёрдым шагом вернулся к столу. Скинув остатки писем на пол, Фредерик разложил чертежи и принялся их осматривать, иногда посматривая на мельтешащую по кабинету женщину. Она переходила от стены к стене, привередливо осматривая картины и лампы с заспиртованными растениями и животными. – Я думаю, что здесь определенно нужен ремонт. – Жаклин провела пальцем по одной из колб и, поднеся субстрат, испачкавший подушечку на ее перчатке, ближе к носу, поморщилась. – Выглядит весьма экстравагантно, но попахивает редкостным старьем. Она прошлась вдоль стенда еще раз и пристально посмотрела на свое отражение в большой одутловатой банке с зажелченым формалином, в которой плавало что-то похожее на зародыш. На секунду ей показалось, что мертвый с поволокой глаз повернулся в ее сторону. Женщина рефлекторно отпрянула от стеллажа. – Сюда бы отлично вписался совместный портрет. Как думаешь? – Давай сделаем так, – Мужчина несколько раз хлопнул ящиками стола, достав письменные принадлежности и линзы. – Я даю тебе одну очень приятную и занимательную вещицу, а ты, будешь так любезна, перестанешь отвлекать меня и уберешься куда подальше. Он снова опустился к ящикам, вытащил из одного из них небольшую бархатную шкатулку, обвязанную черной с серебряной расшивкой лентой, на манер банта и положил ее у дальнего угла столешницы. Жаклин, мелкими, плывучими шагами подошла за коробочкой, взяла ее в руки и довольно повертела, любуясь новым подарком. Затем посмотрела на угол, где лежала вещица. Она пару секунд уставилась на какую-то точку, фыркнула, как ошпаренная, затем снова на перевела взгляд на бархатную шкатулку и, заключив для себя, что подарок интересней всякого пустяка, удалилась из кабинета, прихлопнув дверью. В коридоре раздался удаляющийся стук ее каблуков. В комнате снова улеглась тишина. Доктор Шаденфройд вернулся к изучению чертежей Гликенштайна. Да, это пока что это всего лишь грубые наброски, но если хотя бы одна из этих вещей, в теории, может стать удобоваримым для призового места экспонатом, то месяца вполне должно хватить, чтобы реализовать их на практике в полной мере. – с толикой надежды подумал он – Старикашку даже не придется убирать. Он настолько глуп, что даже не заметит, что кто-то использовал и доработал его чертежи. Он пододвинул лист ближе и надел окуляры. В свертке было четыре листа бумаги стандартного чертежного формата и одна тетрадная выписка то ли с формулами, то ли с компонентами. Почерк у старого изобретателя был, мягко говоря, неразборчивый, и даже его аугментированная рука не спасала положение, то данную рукопись было решено оставить на потом. Что касается самих излобретений, то, бегло оглядев наброски, Фредерик разложил их в порядке от самого бездарного до потенциального варианта. Как показалось «излобретателю», наиболее успешным можно назвать вариант «ксилотный слизенъ». Не смотря на общую небрежность в чертежах и множественные грамматические помарки и описки, оставленные явно в порыве измененного сознания. Шаденфройд пригляделся к самим пометкам на чертежах. Они были не просто неаккуратны, а несли в себе полный, нечленораздельный бред. И так с каждой выпиской и комментарием. Сизифов труд. Ты надеялся, что все будет просто. Но даже маразматичный старик смог обвести тебя вокруг пальца. – прозвучал набатом внутренний голос. – Это было жалко. Заткнись и думай! Доктор рывком схватил злосчастные бумаги, резко нажал на кнопку в основании визитницы и со злостью кинул чертежи в синее пекло. Затем он встал, выхватил со стола портсигар и снова закурил, но уже не открывая окна. Фредерик судорожно ходил кругами по кабинету, пытаясь найти решение проблемы и обдумывая следующую последовательность действий. Вариантов оставалось не много. Можно выкрасть один из готовых экспонатов за неделю до начала Экспо, убить создателя, предварительно подстроив несчастный случай на производстве. Однако если этого потенциального человека посетит кто-то другой и зафиксирует наличие у него готового объекта, то выход на ярморочную арену с этим же изобретением повлечет за собой моментальное раскрытие и расследование всех остальных случаев за последние несколько лет. Однако даже одного просчета будет достаточно, чтобы погубить репутацию светила научного злого гения. Можно придумать что-то самому, но прежде нужно полностью переоборудовать, а точнее собрать с нуля, лабораторию, которая сейчас состоит из бутафорских декораций и небольшой платформы управления ими же. На полную инвентаризацию, даже при условии параллельной работы уйдет около половины срока. Следовательно, на постройку и тест уйдут около двух недель, что крайне малый срок для масштабных премиальных проектов. Альтернативным решением может оказаться покупка готовой машины зла у «черных» дилеров. Однако подобная махинация сразу всполошила в голове доктора множество «но». Он не знал ни одну подобную кантору или же человека, при условии наличии оных в Малярии. После снятия моратория на использование, продажу и распространение определенного круга товаров и услуг, весь черный рынок быстро переобулся на легальную сторону рынков и торговых площадок, что свело его бурную деятельность в спокойное русло. Тем более подобное решение может полностью уничтожить его имя независимого изобретателя. Нет никакой гарантии, что информационные бюро не перекупят копии договоров, чем вызовут нежелательный скандал вокруг его персоны. В качестве крайней меры, можно отказаться от участия в этом году, но это наверняка не похоронит, но изрядно подпортит репутацию, которую доктор Шаденфройд выстраивал годами «работы» на процветание Малярии. И не один из этих вариантов полностью бы не удовлетворял запросам ученого даже по минимальный требованиям. Во всем этом слишком много «может». Он сделал очередной круг по комнате, прежде чем снова подойти к столу. Нужно было привести все в порядок и определиться с решением сейчас, чтобы не терять драгоценного времени. Начать стоило с малого. Фредерик взял несколько бумаг из бардака на столе, быстро прочитав содержимое некоторых, сложил их в стопку. Повторив нехитрые манипуляции с макулатурой еще пару раз, он осмотрел плоды своего труда. Не идеальный, но разбираемый порядок из остатков почты, некоторые выписки и бланки заказов материалов и ремонтных работ в подвальных помещениях башни Шаденфройда. Хотя технической реновации нижние ярусы так называемой лаборатории не требовали, в последние пару лет среди излобретателей пошла тенденция на «живых» монстров, биологические модификации и игры с генетикой, поэтому, чтобы оставаться на их волне, пришлось пойти на необходимые меры. Доктор, решив, что этого достаточно и стоило бы сначала закончить чтение писем, разложил оставшиеся конверты на столе. Его внимание сразу привлек серый от старости, больше похожий на быстрый сверток, кусок бумаги. Мужчина уже предположил, кусок мусора, который по ошибке затесался в стопку писем на почте, или что его игорь, разбирая покупки, по глупости положил черновой список в хозяйские бумаги. Фредерик, брезгливо и невольно морщась, взял сверток в руки. Грязно-бурые чернила уже разваливались на пигмент и связующее, однако адресант был вполне различим. «От доброй подруги». В голове мелькнуло воспоминание, затем еще одно и еще. Он, медленно развернул листок, готовя себя к написанному. Прошло уже много времени с тех событий, и, если это действительно она, то происходящее приобрело бы гротескный оттенок. «Добрая подруга» – именно так она называла себя и подписывалась, когда разгорались события студенческих стачек в кампусах университета имени святой Бертрам. Городок, который ныне заброшен, вскипел как вода, вылитая в серную кислоту. Это было первое поколение студентов, после наступления Грозы. Переписывались законы, выдающиеся умы со всего света стекались сюда, чтобы воплотить исследования, которые пресекались законами их государств, в жизнь. Информационный поток рас-ширялся, работ и научных трудов становилось все больше, но, увы, эта золотая декада была временной отдушиной. Власть короля, который терял контроль над образованной частью населения, таяла. Все больше людей отдавали свое внимание именитым специалистам и группам ученых, проекты и изобретения которых стали чуть ли не символами нового времени. Мальберт же, мог обеспечить только политическое подкрепление, которое на тот момент находилось в почти анархическом состоянии. Монарха и его сподвижников пугал подобный расклад дел, который требовал немедленного разрешения в их пользу. Все началось с закона «О рабочих объединениях». Иерархическая белиберда, которая запрещала группам из четырех и более изобретателей работать над одним проектом без государственного промышленного и рабочего грантов или без правительственного наблюдателя. Затем закон «О неосмысленной рабочей силе», существовавший в качестве дополнения до разворота программы «Игорь», ныне ужесточенный, который ограничивал создание и владение роботизированными, сервитированными объектами. Но все это было мелочью, по сравнению с лицензированием и принудительной сертификацией излобретательской деятельности. Документы можно было получить только при взносе баснословной, для простого населения, суммы в государственную казну, при подаче заявки от государственного учебного учреждения или от администрации национализированного предприятия. Неконтролируемая королевством изобретательская деятельность каралась в градации от штрафа до тюремного заключения или принудительной сервиторизации с последующей отправкой на урановые рудники. Многие неугодные студенты и преподаватели лишились своих мест. Многие изобретатели понесли убытки и поплатились жизнями и здоровьем. Мальберт начал свою идеологическую чистку. Кто-то бежал в развивающиеся страны, где их мозги могли бы еще пригодиться, кто-то склонял голову под режимом короля, кто-то решил бороться до конца. В ряды последних стала активно вступать учащаяся интеллигенция, радикальные профессора и неравнодушные работники дочерних университетам лабораторий. Было организованно много кружков и собраний. Началась активная кампания по агитации бюргерского населения. Сердцем стачек стал злосчастный университет святой Бертрам в котором была организована самая активная группировка столицы. Они называли себя «Oda Bertram». Тридцать шесть студентов-дипломников, будущие излобретательские светила, под предводительством Мирослава Мцешика, научного руководителя кафедры биоинженерии, которые, вопреки закону и правилам университета, решили отстоять свое право знания и науку. Фредерик знал многих из них, некоторых мог назвать своими друзьями, однако он никогда не становился с ними в один окопный ряд, посильно помогая с распространением идеи свободы среди населения своего родного бурга. Среди них была и она, «добрая подруга» и правая рука Мирослава. Ее студенческие проекты часто светились на Ежегодной ярмарке излобретений наравне с действующими учеными. Генетические и биохимические опыты, которые она проводила в рамках университетских дисциплин, могли бы составить одну из основных статей снабжения заведения. Целеустремленная, фанатичная излобретательница с дурным нравом и взбалмошным характером, боготворящая своего научного руководителя, именно такой ее запомнил Шаденфройд. Она всегда доводила дела до конца. В последние недели студенческих бунтов вся группа, включая их лидера, ушла в подполье. Они закрылись сами в себе и, даже вхожий на их собрания и ведущий с ними активную переписку, Фредерик почувствовал, что остался за бортом происходящего. Затем все улеглось, как будто ничего и не было. Все занятия возобновились, но уже без отчисленных студентов и уволенных преподавателей. Но все стало тише и строже. Потом прогремело так, что, наверное, ни один из участников и свидетелей этих событий не сможет их забыть. Сначала арестовали Мирослава Мцешика. Кто-то сдал лидера «Oda Bertram», возможно даже из их внутреннего круга, или была найдена одна из его подпольных лабораторий. Это так и останется тайной. Суд был скор и жесток. Его обвинили в массовом воспроизводстве биологически спроектированной армии, которая, как оказалось, не нарушала закон «О неосмысленной рабочей силе», так как ни один из объектов не был подвергнут сервиторизации, но был полностью подконтролен Мцешику на ментальном уровне. Впоследствии именно эту технологию погрешной дупликации будут использовать в проекте «Игорь». Мирослава приговорили к прилюдной сервиторизации. Его казнь транслировали по каждому телеканалу, каждое радио воспроизводило рев бурмашины и лоботомирущего молота. Хруст его черепа доносился из каждого дома. Всех захлестнула слепая животная паника, заставившая закрыть двери и окна покрепче и ждать, как зверь, загнанный в угол. Над Малярией сгущались тучи, осязаемые и злые. Все участники «Oda Bertram» были помилованы по личному указу короля Мальберта. Им так же позволялось сдать экзамены и получить диплом бакалавра. Все это должно было стать жестом «пряника», после той расправы, что постигла Мцешика. Церемония вручения дипломов состоялась. Присутствовали директор святой Бертрам, сам король и кучка его подхалимов. Каждый из студентов поочередно подходил и брал торжественный документ о окончании своего обучения и лицензию излобретателя сроком на четыре года. Когда подошел черед кафедры биоинженерии, по залу прошло напряжение, как будто творится что-то противоестественное, незаконное. Однако присутствующие надели маски благополучия и легкости, которая дается только не знающей, далекой от всего, толпе. Из уст деканата послышались имена участников «Oda» и каждый восходящий на сцену брал свой диплом, не скрывая своего презрения к находящимся здесь представителям власти, и разрывал его на кусочки. Немая пауза возникла в зале, а процессия стала механической. Происходящее было настолько оскорбительно и возмутительно, что большинство смотрело на них негодующе и осуждающе. Их круг помиловали, а о бунте забыли, но они даже сейчас не могут избавиться от своей гордости. Так продолжалось до тех пор, пока не вышла она. Худая, похожая на человеческую тень фигура, облаченная в черный выпускной халат, взошла на сцену. Надвигалась неизбежная буря. Фредерик понимал, спустя столько лет, что она бы не поступила по-другому, просто бы не смогла смириться. Он помнил ее лицо в последние дни перед торжеством. Это был лик фанатика, который узнал и осознал, что его божество безвозвратно мертво, что надежды больше нет, а в будущем стоит пропасть. Ей буквально вложили в руки диплом и похвалили, очень сухо, для отмаши, за проявленное рвение в учебном процессе и вкладе в развитие научного потенциала страны. Она ничего не ответила и, как все до нее, разорвала бумаги. Затем произошло то, что и должно было стать достойным развитием событий, развязкой одновременно жуткой и освобождающей от всей напыщенной суеты. Она поднесла руки к своей груди. Затем раздался щелчок, за ним еще один. Ладони выгнуло так, будто невидимая сила выкорчевала их чуть выше запястья, что ее пальцы спокойно могли бы коснуться локтя. Помещение моментально заполнил едкий запах газа. Послышалось гудение, финалом которого стал оглушительный хлопок. Толпа студентов и профессоров на секунду застыла, наблюдая, как короля и декана обдает непонятной зелено-гнойной массой из рук бывшей студентки, которые были нелегально аугментированны. Началась толкотня и паника. Часть охраны бросилась на помощь Мальберту, другая же в погоню за предательницей. Люди метались, вырывались из помещения, давили друг друга. Все превратилось в долгожданный хаос. Больше из того вечера Шаденфройд вспомнить не мог, да и не хотел. И сейчас, как жуткое напоминание, перед ним лежит письмо от той опальной студентки, после стольких лет вернувшейся в Малярию неизвестно для чего. Он медленно начал читать. Холодный пот прокатился по его лбу. «Дорогой друг. Увы, события, происходящие сейчас, вынуждают писать тебе. Я понимаю, что у тебя сейчас нет какого-либо желания помогать мне. Возможно ты даже позабыл меня, что не удивительно. Прошло слишком много времени с нашего последнего разговора. Он состоялся при не самых благоприятных обстоятельствах и был очень скомкан. Однако, скорее всего тебе потребуется мое сотрудничество, как бы ты не отрицал это. Я прекрасно осведомлена о обстановке, сложившейся в стране за последние девять лет, и о пропажах известных личностей в ваших кругах. Заранее извиняюсь за столь грубое пояснение к твоей будущей мотивации сотрудничества. Ты знаешь, что я никогда не была сильна в подобном, и мне есть чему у тебя поучиться. Ты бы предположил, что я могла обратиться бы к кому-нибудь еще, однако, боюсь, что полностью понять меня сможешь только ты, как человек прошедший с нами одним путем. Все старики давно покинули этот мир, поэтому это моя последняя возможность сделать хоть что-нибудь и не потерять драгоценное время. Ты ведь тоже дорожишь своими днями? Я не могу прийти к тебе с личным визитом, и даже мое текущее местоположение тебе придется искать самому. Думаю, ты сам уже понял, что подобная предосторожность крайне необходима, учитывая мое положение в Малярии. Возможно, мы встретимся еще не скоро, даже если ты получишь это письмо и сочтешь нужным его прочитать. Надеюсь на твое участие, Твоя дорогая подруга P.S: Избавься от письма как можно скорее. Возможно меня уже нет здесь и дальнейшие труды по поиску будут безрезультатны. Я не хочу, чтобы твоя репутация пострадала еще сильнее». Доктор Шаденфройд сжал клочок бумаги, местами порвав тонкую тетрадную бумагу. Он кисло посмотрел на него еще раз, затем разгладил и аккуратно сложил. Стоила ли эта загадка потраченного времени и усилий? С одной стороны, такой союзник был бы всяко полезнее, чем любой игорь или даже Жаклин. Если рассматривать ее как потенциальный источник патентов, то ее проекты уже тогда могли потягаться с именитыми изобретателями, что точно бы подняло его планку над властью короны, учитывая, что Мальберт уже давно не выводил ничего нового в свет. Но если посмотреть на ситуацию, исходя из максимально негативного исхода, то все это с легкостью могло оказаться ловушкой или способом отвлечения внимания. Завистников у Шаденфройда, как у главного потенциального претендента на корону, исключая некоторых родственников текущего короля, было много. Начиная с коллег по цеху заканчивая административными старателями, больше плетущими интриги и подковырки, чем занимавшимися полезными делами для государства. Фредерик нахмурился и сложил руки в замок. Идея найти старую знакомую казалась вполне соблазнительно, не смотря на многие подводные камни, которые она точно бы вызвала. В качестве запасного плана можно было бы озадачить Жаклин чуть больше, чем обычно. Она не была сильна в технических тонкостях мышления и составления долгосрочных планов, но ее деловой хватка всегда была самой лучшей чертой для «подружки» злого гения. Оставалось только начать поиски, хотя зацепок почти не было, не считая прошлого опыта и самых тривиальных решений. Итак. Остается только начать поиски.