Люди в высоких башнях

Каждый план требует стартовой позиции, опорной точки. В данном случае ее, если говорить прямо, не было. Письмо, которое могло бы послужить весомой уликой, сейчас так же является очень опасной вещью. Любой, посвящённый в теракт в святой Бертрам без труда поймет, о чем в нем идет речь. Конечно, самым очевидным вариантом был бы допрос игоря, даже если тот не сказал бы все самолично, то из его мозга, после небольшого сеанса трепанации, можно вы-удить нужные данные. Однако он уже более шести раз менял подручного за последние три года, что хотя и является распространенной практикой в кругах излобретателей, но даже тут следует иметь хоть какую-то меру. Безопасности в такой ищейке тоже мало. Игорь не самостоятельная единица общества. Все поручения и связанные с ними траты он может осуществлять только с разрешения своего текущего владельца. Слоняющийся по улицам горбун, расспрашивающий столичное отребье, вызовет подозрения и, если будет слишком назойлив, приведет нежелательных личностей к своему хозяину. Самые очевидные варианты не всегда являются самыми действенными. Придется марать руки. Не только свои. Доктор Шаденфройд распахнул дверь в свои личные апартаменты. Он считал их крепостью, полагавшейся ему не сколько факту владения, сколько по праву. Это было единственное место в его башне, где он был единственной живой душой, не считая серветированной служанки с мертвым мозгом, про существование которой никто из обитателей «дома» не знал. «Крепость» занимала целый этаж и включала в себя большую спальню, совмещенную с библиотекой и кабинетом, гардеробную, обширную галерею и грузовой лифт, ведущий напрямую к подвальным помещениям. Фредерик прошел по просторной красной комнате с круглым неглубоким бассейном, в котором плавали карпы, выполнявшей функцию фойе. Сделав несколько шагов к центральной двери из темного дерева, он услышал шелест тяжелой ткани по ковру. – С возвращением, господин. – машинный голос с резкими, высокими согласными, раздался откуда-то справа. – Могу ли я чем-то быть полезна? Мужчина не обернулся. Он и так знал, что увидит тонкую, сухую женскую фигуру, облаченную в простое черное платье из грубой шерсти. Лицо прислуги будет скрыто таким же темным накрахмаленным головным убором, чем-то напоминающим апостольник сестры милосердия. Это сделано намеренно. У нее нет человеческих органов чувств, все внешние коммуникации и процессы выполняет роботизированный механизм, скрытый за этим причудливым аксессуаром. В целях эстетического ком-форта ее мертвое лицо скрыто от глаз, а рот полностью забит губкой, чтобы слюна не пачкала мебель. – Подготовь костюм для «неофициальных» выходов. – сухо отчеканил мужчина. Снова шуршание шерстяных юбок. Изобретатель зашел в спальню и бегло осмотрел стеллажи с книгами. Высокие, двенадцать полок, заставленные разнообразными книгами, начиная с прикладной психологии, заканчивая самыми редкими выписными издания о евгенической инженерии. Большинство он начинал читать, но интерес угасал, затем появлялась скука, и книга отправлялась на дальнюю полку, более ненужная. Фредерик зашагал кругами. Он специально проектировал это место, как небольшой плацдарм для размышлений. Овальная площадь в крестообразной комнате, с центрованной круглой вырезкой из шкуры какого-то гигантского животного и небольшим подиумом поодаль, на котором царственно, освещенный пучком единственного белого прожектора, расположился рояль. Шаденфройд усиленно думал. Тебе в любом случае придется замарать руки. Впрочем, зачем мне тебя предупреждать? – внутренний голос звучал кислее обычного. – Кто на этот раз? Ответить ему было нечего. «Кто» – понятие относительное. Является ли любой окружающий «кем-то»? А если да, то для кого? И, если он хотел сохранить свой рассудок в здравости, то на такие вопросы лучше было просто молчать. Считают жертвы только экономисты и моралисты. Первые, потому что из этой статистики строится общая картина «успеха» и «не успеха». Вторые просто не могут перестать винить себя и других в последствиях, условия которых не предполагали однозначно позитивный результат. Это серая математика, которая давно ходит в байке «О вагоне». Простой эксперимент с вагоном, который можно пустить по двум путям. В первом случае он переедет одного человека, а остальные n на другой дороге спасутся. Во втором же все наоборот. В итоге никто не имеет четкого ответа на этот вопрос. Люди склоны придумывать оправдательные доводы в пользу своей позиции, и чем накрученнее и юридически подкованней позиция, тем чище моральное право человека со-вершить одно или несколько убийств. Без этого никто бы и не решился делать выбор и брать «грязь» на руки. Тем более все пропускают мимо ушей слово «можно». Он остановился, скрестив руки на груди. Даже если все сработает, то не будет ли это напрасной тратой времени? Мужчина посмотрел на большой циферблат, вмонтированный в потолок комнаты. Неспешно приближались семь часов вечера, хотя, казалось, что прошло куда больше времени. Фредерик подошел к роялю и открыл крышку. Белые клавиши из слоновой кости поблескивали в прямом свете прожектора. Он наиграл простую мелодию рукой и за-крыл инструмент. Ты никак не можешь увязать в голове, что тебе придется сейчас совершить и ты просто тянешь время? Даже если так, то рано или поздно все равно бы пришлось. И обязательно делать вид, что это будет кто-то? Да. Он снова, с силой, открыл рояль. Резко сев за клавиши, он машинально поправил нотную тетрадь и начал играть, тяжело выдавливая ноты. Нервные звуки отражались от стен, перемежались по комнате, создавая столь необходимый внешний шум. Снова чужеродное шуршание юбок. – Господин, все готово. – металлический голос разбил окружение. И все затихло. *** Вынужденная перемена ролей. Временная и не полная. Доктор Шаденфройд не часто изменял в выборе внешнего образа, однако случай требовал подобной трансформации. Белый лабораторных халат с кожаными наплечниками сменился на удобную куртку пилота, под которой спокойно пряталась плечевая кобура для револьвера. Лицо изобретателя скрывали тяжелый шерстяной шарф, обмотанный на манер балаклавы и очки-авиаторы с зеркальными стеклами стального цвета. Лифт тронулся. Замигал свет, пульсируя в зеркальных стенах кабины. Десять внешних этажей и один подвальный отделяли его от гаража, где уже ждал подготовленный автомобиль. Редкое и не дешевое явление, даже по меркам Малярии. Металлический лязг и остановка. Шипение паровых поршней. Свет сменился красным. Изобретатель быстрым шагов вышел в длинный коридор, похожий на распределительный бокс в больницах. Бетонные стены, казалось, дрожали в свете ультрафиолетовых ламп. Три двери в пустые карцеры, операционная, инкубаторная, химическая лаборатория, помещения мелькали как кадры. Почти все было в полузаброшенном состоянии, однако полностью готовым к работе. В котельной послышалось кряхтенье, которое Шаденфройд пропустил мимо ушей. Игорь уже готовит оборудование к возвращению хозяина. Мужчина остановился перед ангарным люком, который, сопровождая каждое вскрытие замка писком предупреждающей сирены, медленно и с грохотом поднимался. Это помещение – бартерная зона для погрузки и транспортировки особо опасных изобретений. При малейшей опасности его можно полностью отрезать от основного «тела» башни и подать во внутрь нейротоксин или пропустить через пол разряд в не-сколько сотен киловольт. Грохот предохранительного клапана люка. Вспыхнул ослепительно яркий, белый свет, мгновенно окутавший темный, похожий на пещеру, бартерный участок коридора. Изобретатель поморщился и, несмотря на солнцезащитные очки, машинально придвинул ребро ладони ко лбу. Через несколько секунд он начал различать очертания технического гаража, затем черный силуэт автомобиля. Фредерик замер. Сейчас световой полосой обозначен его Рубикон. Один из многих. Мужчина, не колеблясь, подошел к машине и провел рукой по хромированному корпусу и крытой, похожей на карету, кабине. Он сел на шоферское место и завел автомобиль. Двигатель отозвался медленным гудением. Затем загорелась внутренняя подсветка салона. Еще один звук, протяжнее и громче. Он басом раздался откуда-то снаружи. Снова сирена и стон металла, содрагаемого системой открытия гаражных дверей. В суматохе промелькнул разряд молнии, а воздух наполнился ароматами влаги и гниющих листьев. Башня Шаденфройда находилась в столичном пригороде. Если бы регламент не предписывал изобретателям строить свои рабочие комплексы за чертой города, то Фредерик был бы среди первых, кто выкупил здание ратуши и переделал его под себя, просто потому что ему так захотелось. Однако законы и здравый смысл, присущий всякому злому гению и не каждому безумному ученому, остановили необдуманное желание собственного превосходства. Автомобиль тронулся. Он выехал через черный выезд, ведущий прямо на основную дорогу. Ежевичные кусты, тяжелые и брюзглые от бесконечного дождя, волочились вдоль обо-чин, изредка перемежаясь с хвойными облезлыми деревьями. Затем все слилось в одну иссини-ржавую массу, почти не различимую из-за скорости. *** Промышленные районы столицы. Бетонно-кирпичные заводы с венценосными дымовыми трубами перемежались с башнями катушек Тесла. Город внутри города со своим ритмом жизни и обычаями. Сотни предприятий и станций, питавших сердце Малярии товарами и энергией. Кипела круглосуточная работа, гремели тяжелые металлические механизмы. Из водосточный труб, давно не справлявшихся с потоком влаги, сочилась зловонная жижа, химический состав которой не подлежал никакому детальному анализу. Санитарные нормы только там, внутри, где результат и продуктивность берут верх над безопасностью и рисками. Шедевры человеческой мысли и научного прогресса строятся хребтами и мясом расходников. Эту истину здесь, в Малярии, почитают больше всякой конституции. Даже король Мальберт, несмотря на его недальновидность и жадность к власти, мирится с этим порядком. Проще обеспечить рынку свободный полет, чем пытаться полностью ограничивать его, учитывая, что весь денежный оборот ведется из вне, от государств и лиц, которые активно перекупают успешные проекты. Это простой бартер. К большому сожалению всех остальных стран и союзов, Малярия не остановила свой «вагон» и, более того, усовершенствовала его, чтобы его габариты покрывали сразу две ветки пути. Ни морали, ни сострадания, ни единого тормоза для прогресса, только небольшие ограничения, воспринятые обществом больше как ненужное предостережение, чем указание к действию. Автомобиль, провожаемый взглядами спешащих прохожих, завернул в неприметный переулок, приметный только несколькими мигающими вывесками непонятного со-держания. Он значительно снизил скорость и припарковался у обочины, по странному стечению обстоятельств, с рядом стоящим автомобилем. Фредерик заглушил машину, вышел и бегло, нервно огляделся. На соседнем тротуаре лежал человек. Лицо его было раздуто и покрыто сине-желтыми разводами, кожа напоминала жабью. Он обильно потел, его одежда и остатки волос прилипли к телу. Изо рта, похожего на лопнувшую гнилую сливу, вытекала бело-молочная гелеобразная субстанция с явными темно-желтыми комками. Нельзя было определить какого пола это существо, однако было однозначно ясно – оно мертво и лежит тут уже несколько часов. Доктор Шаденфройд поморщился, прижав шарф к лицу. Он брезгливо сжал пальцы и отвернулся, мысленно ругаясь на некачественную работу мортусов. Малярия не то место, где хочется умирать. Законов здесь не много, однако постулат «О неприкосновенности разума» чтим и не обсуждаем. Человек может мыслить и выражать свою волю в продолжительной перспективе, его жизнь сохраняется и оберегается на законодательном уровне вне зависимости от ментального или физического здоровья. Как и в любом правиле, тут есть исключения. Игори, все типы сервиторов, робоинтеллекты не считаются полностью самостоятельными существами, способными отдавать отчет своим действиям, поэтому их жизнь и условия ее поддержания никак не регламентируются. Смерть тоже стала продуктом. Любое мертвое тело, если на него нет отдельных доку-ментов, автоматически становится собственностью государства. После того, как труп пройдет через руки мортусов, его осмотрят и распределят в зависимости от степени пригодности. Свежие и здоровые тела, обычно принимаемые из фермерской про-слойки населения, отправляются на столы хирургов, где разбираются и используются в трансплантологии. Трупы среднего качества идут на переработку и вторичное биологическое сырье. Брак, старые тела и их остатки утилизируются в печах, становясь топливом для заводов Малярии. Единственный способ избежать подобной посмертной участи – выкупить свое тело еще до факта смерти. Быть похороненным со всеми почестями – не дешевое удовольствие. Шаденфройд отвернулся к огражденному подвальному помещению, обрамленному вывеской со светящимися цветами, на манер ламп Тиффани. Витиеватая надпись гласила: «мадам Белла-донна». Узкая железная дверь была приоткрыта, однако помещение от взгляда случайных прохожих прятали красные, немного качающиеся от ветра, красные атласные шторы. Мужчина спустился по лестнице, украдкой взглянув на автомобили, и приоткрыл ткань занавесок. Первым, что он успел почувствовать был густой, сизый опиумный дым, тянувшийся тонким пером из мрака внутреннего помещения. Затем был перезвон ветряных во-сточных колокольчиков, похожий на издевательский смех. Он спустился по небольшой винтовой лестнице, привычно отсчитывая ступеньки. На шестой из них стали различимы красные, дрожащие силуэты фонариков, на девятой уже стали отчетливее видны темные фигуры посетителей. Двенадцатая и последняя ступенька, расположенная чуть выше основного яруса помещения, позволяла полностью рассмотреть притон. Барная стойка, утопленная в небольшом алькове. Справа от нее находился ряд из дива-нов, обитых черной имитацией бархата, на которых вальяжно расположилась троица посетителей: две, сомнительного вида и поведения, леди, вероятно работницы заведения и гость, грузный мужчина, потерявшийся в наркотическом тумане. Они громко разговаривали и смеялись, обсуждая какие-то полубредовые мысли. Фредерик подошел и к стойке, провожаемый опьяненными взглядами посетителей, которые не нашли в нем ничего интересного и принялись снова что-то активно обсуждать. Мужчина облокотился на столешницу, ища глазами пепельницу. От сладкого дыма хотелось спать. Его отвлеки довольно громкие постукивания пальцев о дерево. – Чем я могу помочь, Сэр? – звучный женский голос с бархатным растягиванием гласных разрушил дурманящую пустоту вокруг. Фредерик поднял голову. Перед ним, слегка облокотившись на столешницу, стояла красивая полная дама средне-го роста, в слишком туго затянутом корсете поверх шелкового халата. Она смерила гостя оценивающим взглядом и ее радушная, приторно сладкая улыбка постепенно сменилась сдержанным удивлением, больше похожим на шок. – Вы? – голос сделал непреднамеренную паузу. – Что ж, мы совсем не ожидали вашего визита. Она встала в полный рост, ее плечи нервно дернулись. Она развернулась на пятках в сторону внутренних помещений. Подолы ее халата приподнялись, обнажая застиранные старые чулки и несколько катетерных трубок, ведущих куда-то в брюшную полость. – Баска! Баска, где тебя носит?! – полная дама закричала куда-то в зашторенный про-ход. – Простите нам нашу неорганизованность. – вернулось ее привычное сладострастное выражение лица. За стеной послышались быстрые семенящие шаги, отбивающие какой-то безумный ритм по железной лестнице. Через пару мгновений из скрытого ткань прохода показалась копна рыжих, нечесаных волос, похожих на разворошенное птичье гнездо. Затем из темноты появилась и сама обладательница неопрятной прически. – Что хочите, хозяйка? – с сильным славянским акцентом протараторила девушка. – Разве непонятно?! – женщина подбоченилась, выпячивая полную, чуть обмякшую грудь, будто перед ней не было клиентов. – Принеси книги! Снова взметнулся ворох юбок, драпировок и прочей пестрой ткани. Забарабанили удаляющиеся шаги. Мадам, уже обернувшись к сидящему за барной стойкой изобретателю, натянула самую сладкую из своих дежурных улыбок. – В последнее время вы и ваши коллеги часто навещают наше заведение. – в ее взгляде появилась тяжело скрываемая тоска. – Неужели всем ученым так сильно не хватает женской ласки? – Вы сами все прекрасно понимаете, – отрешенно и холодно произнес ученый. – в нашей профессии это непозволительная роскошь. – И все же девочки хотят верить в красивые, пускай и страшные, сказки. – мадам наклонилась под барную стойку, звеня бокалами и стаканами. – Даже в таком месте, как наше. Она достала две толстые стеклянные рюмки. Затем на стойке появилась странная розовато-белая мутная жидкость в длинной бутылке. Женщина кивком предложила Фре-дерику разделить с ней тост, но получив четкий отказ, кажется, поникла и немного осунулась. Наполнив свою рюмку до краев, мадам вытащила из подкорсетного кармана несколько желтых капсул и кинула их в напиток. Тот зашипел и вспенился, окрашиваясь в странный зеленоватый цвет. Аккуратно взяв получившийся коктейль пальцами, она выпила все залпом. На затуманенных глазах владелицы заведения проступили слезы и потекла тушь, однако жен-щина быстро поправила это безобразие шелковым носовым платком с выцветшей монограммой. Тем временем Баска, явно запыхавшаяся от беготни, принесла потрепанные журналы и громко шлепнула их на стойку, поспешив удалиться. – У нас осталось много здоровых девушек из новеньких. – мадам взяла одну из принесенных «книг» и быстро открыла на последней страниц, демонстрируя их клиенту. – Гвена, например, еще не разу не притрагивалась к увеселительным веществам. А Марго обладает сильным телом. – женщина ткнула когтистым пальцем в фотографию высокой, широкоплечей девушки с лицом, похожим на мопса. – Манерами она не блещет, но вы же не на это смотрите. Снова дежурная улыбка, но в этот раз она выглядела натянутее обычного. – Нет, – Фредерик размашистым движением отодвинул раскрытый каталог. – В этот раз мне нужно кое-что более конкретное. Мадам нервно сглотнула и пристально посмотрела на него. Ее руки потянулись к длин-ной бутылке. – Мне нужна одна из «популярных» работниц, желательно среди не самых обеспеченных клиентов. – голос ученого стал холоднее. – Вы умная женщина, поэтому я искренне уверен в вашей честности. Разговоры в стороне диванов ненадолго смолкли. Затем хохот разразился с новой силой. Полная дама обернулась в сторону внутренних помещений, затем взглянула на отложенный журнал, снова посмотрела за занавеску, будто там кто-то стоял, и она решительно хотела его окликнуть, но сдержалась. — Сэр, вы же понимаете, что каждая девочка у нас на счету. – нервно пробормотала она. — Мадам, вы думаете, что деньги — это проблема? — Фредерик достал из внутреннего кармана чековую книжку и быстрым росчерком нарисовал n-ю сумму, развернув бумажку к женщине. Хозяйка присмотрелась, еле заметно спрятав голову в плечи. Ее руки сжались в замок. Однако она еще пыталась сохранять дежурную улыбку на лице. — Ее часто ждут клиенты… — она сдержанно охнула. — Вы знаете, мы не богатое заведение и не можем позволить себе, чтобы такие места пустовали. Шаденфройд нарисовал еще один ноль в конце чека. Раздался звук, как будто бы кто-то упал. Затем хриплое, сумбурное прощание сквозь жизнерадостный хохот. Две фигуры поднимались по винтовой лестнице к выходу. — Думаю это компенсирует все ваши дальнейшие неудобства. Женщина оторвала взгляд от уходящих. Ей очень не хотелось возвращаться к теме текущего разговора. Она перебирала руками складки юбки, невольно дотрагиваясь до клубка катетерных трубок. Румяна на серовато-бежевой коже стали смотреться как грим на трупе. Усилием воли она взяла в руки бумажку, спрятав ее в декольте. Затем выпила еще одну рюмку странного напитка, положив на две таблетки больше. Уже не смахивая слезинки, она подошла к зашторенной арке, отделяющей внутренние помещения от основной залы. — Баска, голубушка, буди Марию! — Женщина быстро скрылась в дверном проеме. Зал затих. Только удаляющиеся каблуки отбивали нервный ритм. Вот и началась история. А стоит ли оно того? Ты сейчас тратишь время и деньги, на план, который возможно не окупится. — ухмыльнулся внутренний голос. — Хотя, меня больше интересует как ты уговоришь на это Жаклин. Прошлая такая авантюра закончилась феерическим скандалом. Меня удивляет, что ты задаешь такие вопросы. Мы оба знаем, что у нее просто нет иного выбора. Неужели? Ты не думал, что она может сбежать от тебя, и ты ничего не сможешь с этим сделать? Доказательств, что это она, у тебя не будет. А любое действие в лоб будет противоречить законам. — голос почти смеялся. — Если она сбежит, то это будет самое глупое твое фиаско. Мальберт будет очень рад такому подарку. И что тогда? Допустим, она все-таки уйдет. Без медикаментов, антибиотиков и биостатиков ей долго не протянуть. Максимум три года, при условии, что полтора она про-ведет под капельницами и постоянным дренажем гноя от перманентного некроза тканей. А как же наша «добрая подруга»? Не думал, что она захочет прибрать такой образец к рукам? Возможно, последний экземпляр из лаборатории Мцешика, к тому же самый живучий из возможных. Чистый геном и готовая фабрика к воспроизведению. Не слишком ли лакомый кусок ты просто так выкидываешь в свободное плавание? Вот только как она поймет кого искать? Да и поймет ли, что ей так уж необходимо бежать? — Фредерик мысленно потирал руки. — У нее нет представления о жизни вне «высокого» общества. Она даже не знает, каково это — работать на себя. Ты загоняешь ее в парадокс золотой клетки. Думаешь, если у нее все есть, то ей не зачем стремиться к независимости от тебя? Или ты просто боишься, что она тебя бросит? Не слишком ли много привязанности к одной игрушке? Шаденфройду не дали закончить. Кто-то подошел и достаточно громко плюхнулся на соседний высокий стул по правую руку от него. Мужчина нехотя обернулся. Его отвлекли от размышлений. Пускай они были неприятны, но подобное поведение он расценивал никак иначе, чем вторжение в его личное пространство. Перед ним сидела женщина из той троицы гостей. Она не пошла с остальными и, вероятно наблюдала за происходящим. — Откровенно не советую вам брать Марию. — незнакомка по-хозяйски достала из-за барной стойки пепельницу, вынула из кармана платья черный металлический порт-сигар и закурила что-то неприятно пахнущее и крепкое. — Как будто я спрашивал вашего совета. — изобретатель внешне сохранял спокойствие, но в его голосе читались кислые нотки. — Однако, теперь мне стало любопытно, почему же? — Она не из тех барышень, которые добросовестно следят за собой. Женщина затянула сигарету и улыбнулась. Даже в свете тусклых светильников, на ее скулах были заметны бледные, но еще свежие шрамы от пластической операции. — Да, это звучит очевидно, для ее рода занятий. — она стряхнула пепел. — Частое употребление наркотиков, алкоголя и неоднократные попытки самолечения полностью угробили ее репродуктивную систему. — И какие у вас есть основания для подобного рода изречений? — Я местный врач. Обслуживаю три ближайших борделя. — Женщина выпустила несколько дымовых колец. — Увы, но о местных «девочках» я знаю все. Когда они делали свой первый аборт, у скольких из них пошел некроз органов малого таза и какой стадии, которые решились провести себе операцию по образовании многофункциональной клоаки. — Однако я ни разу вас здесь не видел. — Фредерик тоже закурил. — Моя профессия не предполагает постоянное общение с местной клиентурой. — незнакомка нахмурила брови. — Однако некоторые заказчики просят присутствовать меня при выборе спутницы на вечер. Если вы понимаете, о чем я. — И часто вас просят о подобных услугах. — Мистер Шаденфройд, разглашение подобной информации лежит за моей трудовой этикой. — женщина выгнула спину и скептически оглядела своего собеседника. — Единственное, что я могу отметить, что за последний год ко мне обратилось очень много ваших коллег. Она встала из-за стойки, отряхнула черную шерстяную юбку с крупным въевшимся пятном, и направилась к выходу. — Не спрашивайте меня, откуда я вас знаю. — незнакомка уже стояла на третьей ступеньке лестницы, когда обернулась к собеседнику. — Вы слишком известны в Малярии, чтобы прибегать к столь посредственным способам конспирации. Она тяжело, но при этом очень быстро, прошла в верх по лестнице и исчезла за дверью. В основной зале совсем тихо.