Работа над ошибками

Юлиан всегда заводится быстро – ему хватает двух-трёх мокрых и долгих поцелуев у двери номера и горячей ладони Кая на ширинке, чтобы начать задыхаться и умоляюще поднимать брови. Каю хочется верить, что это только из-за него. Он прекрасно знает, как Юлиан любит – быстрыми, рваными толчками, с жёстким обхватом ладони вокруг члена и укусами в плечо сзади – громко, резко. В этот раз Каю хочется, чтобы всё прошло по-другому. Он подталкивает Юлиана к кровати, вынимает из футболки и треников, как драгоценную скрипку Страдивари, бережно и медленно, хотя сам едва сдерживается. Юлиан, наверное, чувствует себя сейчас беспомощно – с разведёнными в стороны коленями и безвольно закинутыми наверх руками, и от этого Кай заводится ещё сильнее. Он полностью одет, хоть и чувствует, как трусы давят на уже вставший член, и на контрасте с обнажённым, словно бы светящимся в темноте номера Юлианом, его собственная одежда кажется чуть ли не доспехами. Кай нависает сверху и медленно-медленно ведёт губами от соска до соска, вслушиваясь в сорванное дыхание Юлиана. Он видит, как Юле двигает бёдрами, ёрзает на кровати, пытаясь прикоснуться к Каю, но тот только отводит его руки и целует мгновенно краснеющую кожу на животе и покрытых светлым пушком бёдрах. Юлиан переступает ногами по матрасу – белые носки на синей простыне пунктиром, как в дрибблинге, – и шипит на выдохе: – Кай, пожалуйста, – он поднимается на локтях, прижимаясь лбом ко лбу Кая: у него зрачки во всю радужку, расфокусированные, как у пьяного, и губы – горячие-горячие, когда он шепчет в полуоткрытый рот Кая: – Пожалуйста, трахни меня уже. Кай краснеет весь – от лодыжек до корней волос прокатывается волна жара, и он как-то разом забывает о своих планах. Невозможно же отказать Юлиану, вот такому – голому, беспомощно распластанному по кровати. Кай смутно помнит, как выбирается из штанов, и совсем забывает про футболку с логотипом сборной. Он наваливается на Юлиана, подхватив его под колени. Наощупь находит на полу в сумке презерватив и тюбик со смазкой, и ощущение от того, как Юлиан сжимается вокруг его скользких от глицерина пальцев – лучшее, что случается с ним за вечер. Юле стонет, двигает бёдрами, насаживаясь на его пальцы, хрипло дышит в ухо Кая, проговаривая: – Я представить не могу, как выживу без твоих рук. Кай тоже не представляет, и у него крышу рвёт окончательно. Он смотрит на Юле сверху вниз, переступая коленками по матрасу, и Юлиан кивает, нашаривая рядом с собой подушку. – Подожди, – шепчет он хрипло, приподнимается, подложив под поясницу подушку, и сам разводит колени шире. И ухмыляется ещё, облизывая красные-красные губы. – Иди сюда. И Кай идёт. Он толкается в едва растянутое пальцами кольцо мышц, замирает на середине стона от того, как это потрясающе хорошо, от того – какой Юлиан под ним горячий и нетерпеливый. От того, как он сам подмахивает, ёрзая задницей по подушке, и щедро разлитая смазка вязко течёт по его бёдрам, глянцевой плёнкой обнимая светлую кожу. Юлиан скулит, хватается пальцами за плечи Кая и, наверное, оставляет следы. Он путается ногтями в кудрях Кая, притягивая его ближе, он зубами прихватывает мочку его уха, и на каждом толчке его шёпот становится всё бессвязнее, но Кай выхватывает главные слова. «Твой» «Буду скучать» «Люблю» – Мой, – говорит Кай, когда послеоргазменное опустошение уходит, и он дотягивается до заранее оставленной на тумбочке пачки салфеток. Он наклоняется ниже и касается губами мокрого лба Юлиана, убирая прилипшие к коже светлые прядки. – И я тоже, Юле, я тоже.