our universe was brought to life - part i (Sun by Sleeping at Last)
-ooo-
19 марта 1962 года Гермиона чувствовала, что с её телом что-то не так. Она попробовала пошевелить конечностями, пытаясь понять, нет ли у неё ран из-за выпитого зелья. Но как она ни старалась, всё её тело болело до самых костей. Гермиона открыла рот, чтобы закричать от боли, но вместо обычного рыдания по всей комнате раздался пронзительный детский плач. — Тише, дорогуша, вытри слёзы, — пропел мягкий мелодичный голос. Гермиона в замешательстве закрыла рот и попыталась открыть глаза, желая увидеть источник этого успокаивающего голоса. Кто-то гладил её по щекам, и хотя обычно её раздражали прикосновения к лицу, эта рука была мягкой и тёплой, как у матери. Она снова попыталась изогнуться, умоляя, чтобы её глаза открылись, и когда у неё все-таки это получилось, её встретила вспышка разноцветного света. Гермиона сощурилась и снова заплакала от боли, и снова громкий плач заполнил её уши. "Кто издает этот шум?" — попыталась спросить она, но из её рта не вылетело ни слова. Вместо этого крики ребёнка только усилились, пока не стали такими оглушительными, что Гермиона запаниковала. Внезапно её подняли в воздух, и Гермиона снова начала извиваться, но замерла, когда её прижали к чему-то мягкому и тёплому. В тот же миг крики утихли, и женщина начала напевать себе под нос тихую колыбельную. — Да, хорошая девочка, — нежно прошептала она, осыпая поцелуями макушку Гермионы. — Тише, дорогуша. Гермиона снова моргнула своими широко открытыми глазами и была удивлена тому, что её нежно прижала к груди женщина. Дико изумлённая, она ухватилась за золотисто-каштановые кудри женщины, которые почти не уступали её собственным, и громко вскрикнула, когда увидела, какими слабыми стали её руки. Она замерла, когда женщина перевернула её на руках и посмотрела на неё сверху вниз. Глаза её были глубочайшего синего цвета, а улыбка подобна сияющему солнцу. — Привет, Гермиона, — проворковала она, нежно смахивая слёзы. Гермиона вздрогнула, но не смогла отодвинуться слишком далеко, поскольку женщина снова прижала её к груди и начала напевать себе под нос колыбельную. "Неужели сработало?" — спросила себя Гермиона, ещё раз оглядывая комнату, в которой находилась. Она была маленькой, с выкрашенными в синий цвет стенами, на одной из которых висели одни только настенные часы. На потолке красовалось чудесное нарисованное солнце, и когда Гермиона ещё раз взглянула вниз, она увидела колыбель, которая, несомненно, принадлежала именно ей. Когда в книге говорилось о другом времени — другой вселенной — Гермиона не ожидала, что снова станет младенцем. Она предполагала, что её отправят в другой мир, где она будет всё ещё в её собственном теле, и просто начнёт свою жизнь заново. Тем не менее, она не могла жаловаться. Описание зелья было довольно расплывчатым, и никто не знал, что произойдёт, если оно действительно сработает. Гермиона была рада тому, что хотя бы осталась жива. Внезапно заволновавшись, она начала дико извиваться в руках женщины, пока у той не осталось другого выбора, кроме как положить её обратно в колыбель. "Сработало!" — воскликнула Гермиона, повторяя эти слова в голове снова и снова. Она попыталась найти Гарри, рассказать ему о новостях, но когда недавние события промелькнули перед её маленьким мысленным взором, она вспомнила, что её Гарри умер, и она была единственной, кто смог выпить зелье. Гермиона плюхнулась в колыбель с широко раскрытыми глазами, когда смерть Гарри наконец дошла до её сознания. Гарри был мёртв, а она была совсем одна в этом новом мире. Слёзы снова скатились из глаз Гермионы, но крики уже не слетели с её рта, когда она смотрела на красивую женщину, которая всё ещё напевала себе под нос. Глаза женщины часто метались по ней, они были мягкими и любящими, без всяких сомнений, это был взгляд матери. Но это была не мать Гермионы. У её мамы были прямые тёмно-коричневые волосы и орехово-карие глаза. Непокорные волосы Гермиона унаследовала от отца, а глаза — от матери. Безупречная комбинация Джин и Гарольда Грейнджеров. Горечь одиночества в этом новом мире почти задушила её. Больше не было Гарри. Её мать была для неё чужой. И она была совсем одна. Грохочущие шаги рядом с её колыбелью вырвали её из мыслей, и она с любопытством наблюдала, как мальчик, возможно, на год старше неё, заглянул внутрь со слезами на глазах. Он выглядел ужасно знакомым, но Гермиона не была уверена, где она видела его раньше. Он был невысокого роста и очаровательно пухлым, с песочного цвета волосами, которые были скорее волнистыми, чем кудрявыми, и с такими же глубокими синими глазами, как и у женщины. Его нижняя губа дрожала, когда он дёргал женщину за рукав. Она посмотрела вниз и тепло улыбнулась мальчику, подняв его с пола и положив к себе на колени. — Почему ты плачешь? — спросила она, с любовью вытирая его слёзы. — Мама, кошка, — заплакал он, поднимая маленький пальчик и показывая небольшую царапину с капелькой крови. — Укусила, укусила! — О, Питер, — женщина неодобрительно вздохнула. — Я же говорила тебе держаться подальше от кошки миссис Джонс. Она не любит, когда её трогают, помнишь? — Нет, нет, игра! — заныл мальчик, и слёзы его, к счастью, ушли, сменившись слегка надутыми губами. Женщина не могла долго сердиться, поэтому засмеялась и обняла его, прижимая к груди, как до этого поступила с Гермионой. — Я подожду, пока твоя сестра заснёт, а потом мы сможем поиграть, Питер, хорошо? — Хорошо, — эхом повторил он, вцепившись в один из её каштановых локонов. Мальчик, её брат — Питер — взглянул на Гермиону, и она увидела, как на его лице появилась широкая кривая ухмылка. Он спрыгнул с колен их матери и поплёлся к колыбели. Его взгляд был тёплым и счастливым, и Гермиона почувствовала, что её тянет к очаровательному мальчику. Она подняла свою маленькую ручку и схватила его за палец, заставив мальчика хихикать. — Герми, привет, — поздоровался он. Затем женщина — её мать — встала со своего стула и понесла Питера на руках. — Я позволю тебе сначала посмотреть телевизор, прежде чем твой отец вернётся домой, Питер, — сказала она, улыбаясь, когда мальчик радостно завизжал в её руках. — После того, как я уложу Гермиону спать, мы сможем поиграть. Гермиона смотрела, как женщина и мальчик — её мать и брат — вышли из её детской. Она валялась под одеялом детской кроватки и гадала, в какую вселенную она попала. Когда дневная усталость наконец настигла её, Гермиона закрыла глаза в надежде, что завтрашний день будет лучше.-ooo-
25 декабря 1963 года Двухлетняя Гермиона Петтигрю взглянула на своё отражение в зеркале и нахмурилась. Её волосы, хотя всё ещё невозможно кудрявые, были на несколько оттенков светлее, чем её нормальный тёмно-коричневый цвет. Глаза, смотрящие на неё, были глубокого синего цвета — такие же, как у её матери и брата. Её брата. Маленькой Гермионе не потребовалось много времени, чтобы понять, что мальчик, который назвал её Герми, когда она впервые появилась в этом мире, был никем иным, как юным Питером Петтигрю. Шок от родства с предателем терзал душу Гермионы, и она плакала практически безостановочно — так сильно, что даже её мать — Аня Петтигрю — не могла её унять. От осознания того, что она связана с человеком, который безжалостно предал своих лучших друзей и проложил Гарри Поттеру путь к жизни, полной боли и страданий, по её коже побежали мурашки. Она всегда плакала, когда Питер пытался коснуться её или поиграть с ней. Это сильно расстраивало её брата, который явно любил её так же, как одну из своих любимых игрушечных машинок, но Аня только заверила его, что Гермиона всё ещё ребенок, а когда вырастет, то будет любить его безоговорочно. И тогда Питер сможет присматривать за ней, когда мама будет занята домашними делами, и показывать ей все игрушки, которые он любит. Гермиона очень ценила его старания, и он тоже был милым. Она знала, что он ещё не стал тем злым человеком из её мира, и не могла винить его в том, чего он ещё не сделал. Поэтому когда Питер пытался дотянуться до её руки, глупо улыбаясь тому, что он видел в парке или по телевизору, Гермиона обвивала его руку и слушала его с восхищённым вниманием. Он был умным, счастливым мальчиком, стремящимся подарить миру столько любви. Их мать обожала его, как будто он был самим солнцем, и Гермиона обнаружила, что постепенно начинает относиться к мальчику всё теплее. В конце концов, он был её братом; она была единственным ребенком в своей прежней жизни, и однажды даже пожелала брата, если бы ей представилась такая возможность. Названный брат внезапно ворвался в её комнату, гримаса раздражения появилась на его пухлом нахмуренном лице. — Миона, — заныл четырёхлетка. — Почему так долго? Это же Рождество! Гермиона смущённо улыбнулась и в последний раз оглянулась на своё отражение, прежде чем взглянуть на Питера. — Извини, пойдём, — мягко заявила она. Питер сердито вздохнул и поплёлся вперёд, крепко схватив Гермиону за руку и взволнованно вытаскивая её из унылой спальни. Её глаза привыкли к их ярко освещенной гостиной, и она улыбнулась, когда их мать появилась в поле зрения. Она суетилась, поправляя сместившуюся безделушку на их маленькой рождественской ёлке и аккуратно складывая под нее подарки. Её волосы были закреплены эластичной резинкой, которая скоро, в чём Гермиона не сомневалась, порвётся под давлением её столь же непослушных волос. Хмурое выражение на лице Питера превратилось в радостную ухмылку, когда он заметил шоколадный торт, расположенный на их кофейном столике. Он настойчиво тянул Гермиону до тех пор, пока ей не осталось ничего другого, кроме как быстрее бежать за ним. Когда они дошли до восхитительного десерта, Питер оторвался от неё и сел прямо перед тортом. — Не сейчас, дорогуша, — предостерегала Аня, взглянув на сына, который уже собирался украсть небольшой кусок. Затем она посмотрела на Гермиону и нежно улыбнулась дочери. — С Рождеством, Гермиона. — С Рождеством, мамочка, — ответила она, принимая теплые объятия женщины. Родители Гермионы — из прошлой жизни — не отличались откровенной любовью. Она знала, что её родители-дантисты бесконечно любили её, это было видно по их улыбкам и словам, но они были не из тех, кто крепко обнимает и осыпает поцелуями макушку. Но Аня Петтигрю показывала свою любовь ласковыми прикосновениями или тёплыми объятиями. Это была приятная перемена, и хотя она была матерью Гермионы всего два года, девочка знала, что очень, очень любит её. — Мы сможем открыть подарки сейчас? — спросил Питер с надеждой в синих глазах. Улыбка Ани немного померкла. — Мы должны сначала дождаться папу, Питер, хорошо? — сказала она. В глазах Питера промелькнула вспышка страха, но он не ответил. Он наклонился вперёд и уставился на торт. — Я бы хотел, чтобы он просто исчез, —пробормотал он себе под нос. — Питер! — возмущённо ахнула Аня. Мальчик нахмурился, глядя на мать, и раздражённо скрестил руки на груди. Гермиона молча потянулась к брату и сжала его руку. Питер смягчился, убрал скрещенные на груди руки и взял сестру за руку. — Не грусти, Пити, — мягко сказала она. — Рождество ведь. Гермиона целенаправленно проигнорировала то, как заблестели глаза Ани от её слов, или как она отчаянно скрывала ужасный синяк на запястье рукавом своей очаровательной блузки. — Хорошо, ты права, Миона, — сказал Питер, решительно кивнув и сжав её руку в ответ. Пока Аня спешила сделать последние приготовления к их маленькому празднованию Рождества, Гермиона потратила это время на то, чтобы оглядеть дом, который быстро стал ей родным. Полки их маленькой гостиной были украшены множеством неподвижных фотографий, на которых были изображены они с Питером. Семья Петтигрю жила комфортно, и хотя они не были так хорошо обеспечены, как Грейнджеры, Аня компенсировала это факт тем, что украсила каждый уголок своей маленькой квартирки с любовью и теплом. Но Гермиону всё ещё беспокоило то, что ее мать, чистокровная ведьма, решила жить в небольшом маггловском городке, чтобы создать семью с их отцом-магглом. Если Аня была солнцем в их жизни, то Тимоти Петтигрю был грозой. Каждый раз, когда он был дома, он оставлял после себя разрушения. Он был достаточно ответственным, чтобы в одиночку прокормить семью, но любовь к алкоголю всё же превзошла его любовь к ним. Гермиона слышала, как Аня бормотала себе под нос, снова и снова убеждая себя, что он не хотел ударить её по лицу, что это её вина, что он взорвался, как вулкан, и что он любит её — любит свою семью — что бы он ни делал. Гермиона взглянула на Питера и подумала, приходилось ли ему в её мире терпеть гнев Тимоти Петтигрю. Её взгляд снова переместился на мать, и она задалась вопросом, почему Аня ни разу не использовала магию, чтобы защитить себя от жестокого мужа. Гермиона никогда не видела, чтобы её мама использовала палочку, когда Тимоти был дома, и считала, что её отец не совсем поддерживал их магическое прошлое. Гермиона не могла представить, что живёт с кем-то, кто запрещает ей использовать её магию — именно по этой причине она всё ещё жива. Но было ясно, что Аня очень сильно, даже слишком сильно любит своего мужа, и Гермиона каждую ночь молилась, чтобы её мать однажды осознала, что её и Питера будет для неё достаточно. Внезапно она напряглась, услышав резкий стук дверной ручки. Аня вытянулась по струнке, пригладила платье и подождала, пока её пьяный муж окажется внутри, крепко сжимая в руке янтарную бутылку. — Привет, Тим, — поприветствовала она его. — Как прошёл твой день? Тимоти фыркнул и сделал несколько глотков пива. — Как и всегда, — легкомысленно сказал он, наклоняясь вперёд, чтобы снять ботинки и отбросить их в сторону. — Что на ужин? — Курица и картофельное пюре, любимый, — сказала она с нерешительной улыбкой. Гермиона затаила дыхание, когда тёмная тень легла на лицо Тимоти. Затем он повернулся к Ане и впился в нее взглядом. — Я же говорил, что ненавижу курицу, — прорычал он. Плечи Ани напряглись, но она стойко выдержала взгляд мужа. — Но это же Рождество, — настаивала она. — Дети любят курицу. На его лице появилась уродливая усмешка. Он громко разбил свое пиво об пол с такой силой, что повсюду разлетелись осколки стекла. Питер вскрикнул, когда несколько осколков рассыпались по полу рядом с ним, при этом повредив ему ладонь. — Сколько раз мне нужно повторять тебе, Аня?! — прорычал Тимоти, пролетев через всю гостиную, пока не настиг её. Аня съёжилась от страха и попыталась вырваться, но он до синяков сжал её запястья, удерживая её на месте. Страх и гнев растеклись по венам Гермионы, и она начала громко плакать, просто чтобы отвлечь его внимание от своей прекрасной матери. Это сработало, поскольку Тим ослабил хватку, чтобы пристально посмотреть на плачущую Гермиону. — Заткнись! — прорычал он, поднимая руку для удара. Но Аня поймала его за запястье и зарыдала, умоляя его пощадить их детей и вместо этого ударить только её. Плач Гермионы усилился, она гадала, почему её мать не сопротивляется, почему она не взорвала его заклятием, просто чтобы их семья была счастлива. Питер решительно поднял её на ноги, и Гермионе не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним. Её брат молча провёл её в спальню, вздрагивая, когда снаружи раздавались громкий треск и крики. Её брат крепко обнял её и смахнул слезы. — Всё в порядке, Миона, — прошептал он голосом, полным слёз страха. — Всё в порядке. Здесь мы в безопасности. Мы в безопасности.-ooo-
25 июля 1966 года Гермиона посмотрела на зловещий синяк на шее матери и нахмурилась. — Мам, — сказала она, — тебе больно. — Хм-м? — ответила Аня, казавшаяся чем-то отвлеченной, погладила свою раненую шею и вернулась к приготовлению теплого какао. — Хочешь зефира, Гермиона? — Да, пожалуйста, — тихо ответила она, внутренне вздохнув, когда её мать сменила тему разговора. В то время как её родители-дантисты категорически отказывались баловать Гермиону сладостями даже в детстве, Аня без колебаний щедро удовлетворяла пристрастие сладкоежки. Гермионе было почти стыдно за эту страстную тягу к шоколаду и другим сладостям, но после того, как её так долго этого лишали, она просто не могла ничего с собой поделать. Особенно ей пришлись по душе ириски, быстро ставшие её самым любимым сладким лакомством. Чтобы компенсировать это, она благоговейно чистила зубы на ночь до тех пор, пока её десны почти не кровоточили, к большому ужасу Ани. Гермионе было уже пять лет, и она начала проявлять некоторые признаки магии. Аня была рада, что оба её ребенка обладают магией, но в то же время боялась гнева Тимоти. Она изо всех сил старалась скрыть этот секрет от их отца, но в какой-то момент все же произошли стихийные всплески. Когда их отец обнаружил, что у обоих его детей тоже есть дар, он просто взорвался и чуть не убил Аню. Гермиона умоляла свою мать бросить этого ублюдка, потому что она действительно полюбила и Аню, и Питера, и хотела, чтобы они были в безопасности. Но Аня только прижимала детей к груди, утешая их, несмотря на болезненное выражение лица. Она повернула голову на звук распахивающейся двери. Их маленькая кухня внезапно наполнилась громкими рыданиями Питера, когда он протопал в сторону их матери. Аня с удивлением взглянула на Питера, а потом взволнованно обняла его. — Что случилось, Питер? — обеспокоенно спросила она. — Почему ты плачешь? — Мои друзья ненавидят меня, мам, — плакал он, громко громко шмыгая носом и вытирая слёзы. Гермиона весело наблюдала, как сопли стекают с носа брата и капают на блузку Ани. Однако их мать, похоже, не возражала, поскольку была занята тем, что успокаивала его. — И почему ты так думаешь? — спросила Аня, поглаживая его спину, чтобы поддержать и утешить мальчика. — Они сказали… они сказали, что я урод! — запричитал он и уткнулся заплаканным лицом в шею Ани, не видя, как она вздрогнула, когда он прижался к её синяку. — Я сказал им, что могу заставить свой мяч летать, но они просто посмеялись надо мной, мама. И… и я был так зол, что сказал им: "Я могу!" — но они продолжали смеяться и… и… — Он сделал паузу и глотнул воздуха. Гермиона почти улыбнулась тому, как он запутался в словах. — А потом я заставил мяч полететь, и они закричали, назвали меня уродом и сказали, что они больше мне не друзья. — О, милый, — с лёгкой улыбкой вздохнула Аня. — Ты не урод. Ты особенный. Питер закрыл рот и зашмыгал, отрывая лицо от шеи матери, чтобы посмотреть на неё. — Ос-особенный? — заикнулся он. Аня решительно кивнула. — Да, ты особенный мальчик, — сказала она, взглянув поверх его головы и улыбнувшись Гермионе. Девочка ответила маме широкой улыбкой. — И Гермиона тоже. Вы оба особенные, хорошо? Потому что вы оба владеете магией. И когда вам исполнится одиннадцать, вы встретите других особенных людей, таких как вы, в Хогвартсе, и сможете попросить их стать вашими друзьями. — Смогу? — спросил он, широко раскрыв свои синие глаза с детским удивлением. — Да, дорогуша, сможешь, — ответила их мать с ослепительной улыбкой. Гермиона же, напротив, нахмурилась и вскочила со стула. — Нет! — воскликнула она, к их большому удивлению. — Нет, нет, никаких друзей. Аня в замешательстве нахмурила брови, не понимая, почему её дочь так себя ведёт. Лицо Питера снова сморщилось, и он опять начал громко плакать. — Ты права, ты права, никто не любит меня, — плакал он. — Гермиона, — предупредила Аня. Но Гермиона решила не отступать и двинулась по направлению к Питеру. Если эта странная альтернативная вселенная была почти такой же, как та, в которой она жила в прошлом, то Питер Петтигрю стал бы дружить с Джеймсом Поттером, Сириусом Блэком и Римусом Люпином. Если бы этого не произошло, возможно, Питер не стал бы предавать своих друзей. Если бы Питер не подружился с ними, Гарри Поттер смог бы жить с двумя вполне живыми родителями, которые любили бы его, одевали и кормили. — Нет, нет, я буду твоим другом, — продолжила Гермиона, хватая Питера за руку и заставляя его посмотреть ей в глаза. — Ты не можешь найти друзей в Хогвартсе, Питер. Нет. Я буду твоим другом… твоим лучшим другом. Глаза Ани расширились от удивления прежде, чем она весело улыбнулась своей дочери. К счастью, слёзы Питера утихли, но теперь он с отвращением морщил нос. — Но ты же девчонка, — сухо заметил он. — Я не могу быть лучшим другом девчонки. Девочки… противные. — Он сказал это так, как будто это была непоколебимая истина, и Гермиона нашла бы это забавным, но её сердце вместо этого возмутилось. — Я не противная! — воскликнула Гермиона в ответ. Она изо всех сил пыталась подобрать правильные слова, которые опровергли бы его утверждение, но её мозг, проклятый тем, что был интеллектуально моложе её настоящей 21-летней личности, был в состоянии только сказать: — Я чищу зубы и принимаю ванну. Я не противная! Она почти съёжилась от того жалкого опровержения, которое она выпалила. Аня рассмеялась, в то время как Питер сердито начал перечислять другие причины, по которым он считал, что девчонки противные, и почему он не хотел быть её лучшим другом. Гермиона в гневе топнула ногой. "Почему он не может понять?" — пронзительно воскликнула она про себя, с раздражением накручивая локон. Слёзы навернулись на её глаза — вместо этого она хотела быть его лучшим другом, просто чтобы спасти его от возможного злого пути и сделать Гарри Поттера и многих других счастливыми. Увидев абсолютную подавленность дочери, Аня испугалась слёз Гермионы. Даже Питер перестал плакать и осторожно посмотрел на плачущую сестру. К её удивлению, старший брат тяжело вздохнул и взял девочку за руку. — Хорошо, Миона, я буду твоим другом, — неохотно сказал он. — Только не плачь, пожалуйста. Не плачь. Гермиона кивнула и вытерла слёзы. Аня нежно посмотрела на своих детей и протянула руку, чтобы вытереть оставшиеся слёзы Гермионы. — Ладно, ладно, больше никаких ссор, — заявила их мать. — Почему бы вам обоим не сесть на стулья и не подождать, пока я приготовлю вам тёплое какао? И Питер, и Гермиона кивнули и забрались на свои места, забыв о своей детской ссоре, как только попробовали восхитительное тёплое какао, приготовленное Аней.