Перевертыши

      Это было смешно и абсурдно, но Константин д`Орсей появился в жизни Фабьен де Сарде гораздо раньше, чем навт Визас.       Ей было шесть, когда господин де Курсийон посчитал нужным приобщить ее «к шедеврам серенского искусства на примере их великолепнейшего образца», как он выражался в обычной своей высокопарной манере, будто читая по невидимой книге. До того Фабьенн никогда не видела кафедральный собор Серены пустым: во время службы тут яблоку негде было упасть, и матушка всякий раз предостерегающе сжимала ее руку, когда Фабьенн начинала вертеться, пытаясь что-нибудь рассмотреть за чужими ногами и спинами.       Теперь же в соборе было восхитительно пусто; солнце лилось внутрь через высокие витражные окна, заливая теплым светом изваяния Озаренного и Осиянных Им, отчего бледный мрамор казался кремовым и розоватым, словно живая плоть, и господин де Курсийон даже позволил Фабьенн бегать по гулким каменным плитам, «ибо все мы дети в доме Его», неторопливо объясняя, чем пламенеющий свод отличается от звездчатого.       Фабьенн перебегала от статуи к статуе, задирала голову, чтобы рассмотреть очередную картину в пышной золоченой раме, но с особенным удовольствием читала высеченные на плитах под ногами надписи: девять поколений д`Орсеев покоились в крипте собора, оставив после себя только даты и имена. Фабьенн искренне радовалась, находя среди них детские: эти мальчики и девочки представлялись ей товарищами по судьбе единственного ребенка среди бесчисленных взрослых; того, что от них остались только кости и прах, она еще не понимала.       — Господин де Курсийон, подойдите! Ну подойдите, посмотрите же! — нетерпеливо закричала она при виде очередной плиты.       Это был не первый ребенок и не первый Константин д`Орсей, которого отыскала Фабьенн, но ее привлекли даты рождения и смерти.       — Не надо так кричать, дитя мое, — с упреком произнес господин де Курсийон. — Озаренный услышит самый тихий шепот вашего сердца, а наставник еще не поражен старческой глухотой.       — Но вы посмотрите! Этот мальчик всего на год раньше меня родился! А когда я родилась, он вдруг взял и умер...       — Да, это княжич Константин, ваш второй кузен, — господин де Курсийон потянул ее прочь от плиты. — К несчастью, лихорадка унесла его еще младенцем.       — А каким он был? У него уже выросли волосы? А говорить он умел? А на меня был похож?       — Помилуйте, как я могу знать об этом? Когда ребенок сосет грудь кормилицы, в услугах учителя еще нет нужды. Я никогда не видел княжича Константина. И убедительно прошу вас не поднимать эту тему в присутствии княгини и князя: нет большего горя для родителей, чем потерять свое дитя столь преждевременно, тем паче если их брак не благословлен новыми плодами.       Одно упоминание тетки заставило Фабьенн приумолкнуть. Княгиня д`Орсей казалось ей мачехой из сказки — той самой злой красавицей, второй женой короля, которая губит жизнь прекрасной принцессы. От всей души Фабьенн радовалась тому, что князь приходится ей только дядей, а не отцом, а то, наверное, ее бы тоже выгнали на улицу в одной грязной козьей шкуре или угостили отравленным яблоком.       И все-таки Константин д`Орсей не выходил у нее из головы. Фабьенн всегда хотелось иметь братьев и сестер, а кузен Филипп, белокурый гигант, изредка угощавший ее сладостями или сажавший в седло впереди себя, казался ей почти таким же старым, как сам князь, — и она без устали воображала светловолосого мальчика с разбитыми коленками, товарища по играм, неисправимого шалуна. Они были бы неразлучны; это бы она кормила его леденцами и цукатами и выручала из разных бед — дорогая кузина, благоразумная девочка, которую господину де Курсийону было бы совсем не за что ругать. Долгие годы призрачный Константин д`Орсей рос и взрослел вместе с ней: ему она приписывала свои проказы, мечты и ожидания. И даже когда Фабьенн, позврослев, отказалась от этой забавы, сколько раз она с улыбкой ловила себя на мысли: что бы сейчас сказал или сделал ее воображаемый кузен?       

***

             ...У нее не было никаких предчувствий в тот день — ни плохих, ни хороших. Только волнение, бескрайнее, как океан, накатывающее такими же тяжелыми волнами и отступающее, оставляя после себя песок и шевелящихся на нем тварей. Она отправится на удивительный Тир-Фради. Никогда больше не увидит матушку. Забудет как страшный сон стук молотков, которыми заколачивают вымершие дома, и смрадный дым погребальных костров. Окажется вдали от родных и друзей в неизведанных странных землях.       И настоящий океан как будто смеялся над ней — солнце в зените, казалось, застыло, не спеша клониться к горизонту. Фабьенн измучилась от ожидания, от безделья; это и заставило ее спросить у капитана Васко, все ли в сборе и точно ли «Морской конек» отправится в путь до отлива.       Капитан руководил погрузкой: изнемогающие докеры, обливаясь потом под палящим солнцем, как раз тащили мраморные статуи и ящики с бесценным фарфором для наместницы Тир-Фради, госпожи Лорин де Моранж, и все же на красивом лице не мелькнуло ни тени раздражения. Он вообще был чересчур невозмутим, этот молодой и строгий навт.       — Как видите, госпожа де Сарде, еще не весь груз на борту. И не все люди, — добавил он после небольшой паузы.       — Мы еще кого-то ждем?       — Кока, мадам.       — Он такой важный член команды?       Эти слова вырвались у нее сами собой, и Фабьенн с досадой поморщилась, сознавая уже вторую свою промашку: сначала она задела гордость Васко, небрежно назвав «лодкой» его корабль, теперь заговорила, словно высокомерная дамочка, с отвращением нюхающая утыканный гвоздикой апельсин при разговоре с потной чернью.       — Нет, просто повар. Даже в многомесячном плавании мы прекрасно обойдемся без него: боцман тоже немного умеет стряпать.       Теперь он откровенно смеялся над ней, сохраняя всю внешнюю почтительность. Фабьенн вздохнула.       — Вы ведь отпускаете команду на берег? Быть может, он просто загулял перед отплытием. Стоит послать кого-нибудь проверить таверны и...       — Его не видели уже более двух суток.       — И что же? Давайте, я его поищу, если ваши люди все заняты.       Впервые ей удалось добиться от Васко эмоций — пожалуй, он выглядел немного озадаченным ее предложением помощи. На самом деле, Фабьенн было все равно, кого искать: пропавшего кока, юнгу или комнатную собачонку — радовала сама возможность выйти из круга изнуряющих мыслей.       — Как выглядит ваш кок? — не отступалась она.       — Худой. Светловолосый. Молодой. — Капитан ронял каждое слово так, словно ему нечасто приходилось описывать чью-то внешность. — На лице... хотя нет, вы не различите наши знаки, госпожа де Сарде.       — Были у него приятели в Серене? Друзья среди экипажа? Могу я с кем-нибудь поговорить о нем?       — Приятели на берегу? Вряд ли. Что до экипажа... Пожалуй, Флавия и Лауро. Я не могу назвать их близкими друзьями, но они выпивали вместе в ту ночь.       — Отлично.       Фабьенн уже отошла от Васко, когда услышала запоздалое, словно капитан только сейчас сообразил, что от этой информации будет какой-то толк:       — Его зовут Визас, мадам.       Конечно же, ее сердце не екнуло. Чем это имя отличалось от прочих навтских имен?       — Не хочу говорить этого капитану, но я думаю, что Визас сбежал, — даже не пытаясь скрыть своего осуждения, сказала Флавия. — Он чудной... от него всего ждать можно.       — Даже дезертирства?       Флавия передернула острыми плечами.       — Он слишком любит сушу. Горюет всякий раз, когда приходится ее покидать. Противно думать, что он мог так поступить с нами, но это больше похоже на правду, чем похищение, о котором нравится болтать Лауро. Каким бандитам нужен кок?       — Может быть, очень голодным? — с улыбкой предположила Фабьенн, но Флавия посмотрела на нее с упреком.       — Мы тут все одна семья, госпожа эмиссар, но Визас — тут я врать не хочу — не из лучших братьев.       — Эти молодчики схватили его за руки и в мгновение ока скрутили, как колбасу! — дыша в лицо Фабьенн свежим перегаром, мрачно клялся Лауро. — Я бы пришел на помощь Визасу, но та клятая пинта... или две... решили дело. И откуда взялась та канава? Вы Флавии не верьте, что я лишку тогда хватил. Это у меня ноги слабые, а не голова. На голову-то я был трезв, как стеклышко! Я и вчера в таверну пошел только на случай, если туда снова эти головорезы заявятся. Уж я бы им трепку задал на этот раз, в момент бы нам Визаса вернули! А выпить пришлось для сердца, оно ж у меня кровью обливается, понимаете? Вот верьте или нет, до сих пор слышу его голос над Большим каналом...       

***

             Фабьенн и сама услышала этот голос — высокий и резкий, а еще десяток весьма похабных моряцких песен, пока пробиралась через пугающе пустые кварталы, где почти на каждом здании виднелась роковая буква «М», «малихор», прежде чем обнаружить пропавшего кока запертым, точно принцесса в башне, на мансарде брошенного жилища, под охраной двух до зубов вооруженных головорезов. Роль принца-жениха Фабьенн еще никогда не приходилось примерять, — впрочем, это именно спасенный вышагивал рядом с ней горделиво, словно истинный герой: златовласый, стройный, в порванной на груди рубахе, с пурпурным синяком под левым глазом.       — Тот, кто пьет, бессмертен и в землю не уйдет... — продолжал Визас мурлыкать себе под нос, не забывая приподнимать треуголку перед всеми симпатичными девицами. — Спасенье на дне бочки всегда себе найдет... Вы ведь скажете капитану, что я дрался с похитителями, как сотня львов, госпожа эмиссар?       — Сотня? Что же не тысяча? Или ты считаешь по количеству разбитых тобой бутылок?       — Я был уверен, что наношу этим моральный ущерб врагу!       — Странно, что они сами не вернули тебя на борт «Морского конька», с заткнутым кляпом ртом и горстью цехинов — за беспокойство. И еще страннее, что ты отделался только порванной рубахой.       — А как же гордость навта, мадам? Вы не считаете, что она бесценна? — Визас беззащитным жестом прижал руку к сердцу.       — Так бандиты просто продержали тебя под замком двое суток? Приносили еду, предоставили в твое распоряжение ящик вина, выслушивали твои вопли, чтобы... ничего?       — Может, они готовили меня к чему-то ужасному? Какому-нибудь омерзительному ритуалу? Я слышал, колдуны высоко ценят кровь прекрасных белокурых юношей. Конечно, жертве лучше быть девственной, но где такую найдешь по нынешним временам!       Фабьенн только головой покачала. Возможно, Визас проигрался в пух и прах в карточной игре или привлек внимание какой-нибудь скучающей супруги богатого негоцианта. Или же кто-то хотел навредить непосредственно капитану Васко, похитив его кока. При всем желании у нее не было времени разобраться в хитросплетениях этого курьезного дела: до отлива оставалось не больше часа.       Они спешили через порт, суета в котором и не думала утихать, лавируя между грузчиками и пассажирами, перепрыгивая через канатные бухты, пробираясь между штабелями бочек. Похоже, опасения Флавии были напрасны: Визас не пытался отстать или дать деру, наоборот, первым указал Фабьенн на стройные мачты «Морского конька». Пройти оставалось совсем немного...       — Берегись! Тварь проснулась!       Отчаянный вопль над их головами перекрыл на мгновение повседневный шум порта и тут же был заглушен треском досок. Словно в кошмарном сне, борт стоявшего на приколе корабля вспучился, брызнул острой щепой. Фабьенн внезапно обнаружила себя среди перепуганной толпы: окровавленные лица с выпученными глазами и распяленными в крике ртами проносились мимо нее, чьи-то плечи толкали, отшвыривали, как марионетку, — и так же стремительно они с Визасом оказались одни на опустевшем причале.       Что-то продолжало биться в борт корабля, проламывая себе путь наружу, и в первый момент Фабьенн показалось, что из трюма вываливается громадный старый пень: она видела узловатые корни, ошметки коры... а потом — и чудовищную зубастую пасть. Это существо, остро пахнущее трухлявым деревом и прелой листвой, не могло быть живым, но оно двигалось, ревело, поднималось во весь рост, закрывая собой полнеба...       Из оцепенения Фабьенн вывел рывок у пояса: Визас выдернул пистоль из ее кобуры, взвел курок. Она вдруг перестала узнавать дурашливого навта: сами его волосы, казалось, утратили блеск, сделавшись такими же серыми, как и лицо, и все же он навел пистоль на чудовище.       От душераздирающего скрипа завибрировали даже зубы в деснах; Фабьенн показалось, что это кричит в гневе и ярости раненая тварь, но это наклонялась, неотвратимо заваливаясь, грот-мачта.       — Бежим! — опомнившись, крикнула Фабьенн.       Она потащила Визаса за собой, не оглядываясь, не думая, что теперь значат звуки позади, потом земля вздрогнула, уходя из-под их ног. Фабьенн рухнула на брусчатку и, даже не почувствовав боли в стесанных ладонях и подбородке, перекатилась на спину, нашаривая рукой камень, палку, что угодно... Но тварь под обломками грот-мачты лежала неподвижно, раскинув корявые корни-лапы. Фабьенн кинула панический взгляд в сторону и с облегчением выдохнула: Визас, такой же ошеломленный и засыпанный трухой, как и она, медленно поднимался с земли.       Затопотали по брусчатке сапоги: капитан Васко несся к ним со всех ног.       — Госпожа эмиссар, вы в порядке? — Казалось, он был готов схватить Фабьенн и вертеть во все стороны, ощупывая, словно куклу.       — Да... я... в порядке, — она все еще была оглушена падением. — Но что это было? Какое-то... животное с Тир-Фради?       Лицо капитана исказилось в гримасе откровенного отвращения.       — Альянсовские алхимики клялись, что тварь проспит еще долго! Будьте уверены, за это они понесут наказание. Чудо, что никто не погиб.       — И чудо, что за славная битва!       Похоже, суровый Визас с плотно сжатыми серыми губами просто померещился Фабьенн — он снова сиял улыбкой, энергично вытряхивая сор из волос, прежде чем напялить на голову свою треуголку.       — И... я прибыл в ваше распоряжение, капитан! Госпожа эмиссар может подтвердить, что я...       — Сражался, как тысяча львов, — кивнула Фабьенн. — И дал яростный отпор своим похитителям.       — Похитителям? — повторил Васко. Его красиво очерченные брови сошлись на переносице.       Фабьенн развела руками, чувствуя, что бессовестно подражает Визасу.       — Долгая и странная история, капитан.       — Что ж... добро пожаловать обратно, Визас.       Тот ответил на сдержанное приветствие таким же сдержанным кивком, но едва они оказались возле борта «Морского конька», навтовского достоинства как не бывало. Как вихрь, Визас пронесся по трапу мимо Фабьенн и Васко, взлетела в воздух подброшенная треуголка, прежде чем ловко приземлиться на голову хозяина.       — Дом, наконец-то милый дом! — завопил Визас и закружился по палубе, раскинув руки, явно наслаждаясь всеобщими оторопелыми взглядами.       Фабьенн закусила щеку, пытаясь подавить невольную улыбку, и с удивлением обнаружила, что сдержанный и суровый капитан делает то же самое.       

***

             Злобный крик чайки прозвучал совсем близко, и Фабьенн с Визасом одновременно пригнули головы, после чего посмотрели друг на друга и захихикали, точно дети: первый привет Тир-Фради был еще свеж в памяти и на одежде. Фабьенн от всей души надеялась, что господину де Курсийону не придет в голову занести в хронику путешествия столь живописный факт: "...Когда благословенный остров выступил перед флотилией в дымке нежного тумана, пронизанного золотыми нитями рассветных лучей, и усталые путешественники были готовы приветствовать его ликующими криками, сама природа обрушила свой гнев — и чаячий помет — им на головы..." Она уже не надеялась спасти любимую шляпу, да и кое-как оттертый камзол хотелось сменить как можно быстрее.       — Я буду скучать по тебе, Визас, — сказала она, все еще улыбаясь.       — По мне или по моим кулинарным шедеврам? Я умею готовить сто пятьдесят блюд из солонины с сухарями и маринованным луком, а вы отведали только девяносто три!       — По тебе, твоим шедеврам и твоему снадобью от качки, рецепт которого я по-прежнему не желаю знать... — Фабьенн мимолетно дотронулась до его обнаженной выше локтя руки. — Я в самом деле очень рада, что вы еще не отправляетесь обратно на Гакан.       Взгляд Визаса метнулся к месту, которого она только что коснулась, словно пальцы Фабьенн могли оставить на нем осязаемый след, и все же уголки губ вновь дернулись в беспечной улыбке, глаза засияли. Казалось, он был готов пройтись по пирсу колесом — прямо за спинами капитана и адмирала, полностью увлеченных разговором.       — А уж я-то как рад! Ждите меня, прелестные уголки и места наслаждений этого чудесного города!       — А если их не найдется? Я слышала, Новая Серена основана всего около пятнадцати лет назад: будь она женщиной, то не вошла бы еще в брачный возраст.       Визас лукаво склонил голову.       — Ха, поверьте моему опыту, госпожа эмиссар: их всегда можно создать самому!       Фабьенн невольно задержала взгляд на стройной шее в распахнутом вороте рубашки, мускулистых руках. Она не сомневалась: в любом портовом городе, даже возникшем только вчера, найдется хотя бы один бордель. Собирался ли Визас отправиться прямиком туда? Эта мысль вовсе не обрадовала Фабьенн. Она невольно облизнула губы, обдумывая иные возможности, и все же отказалась от них. Посланник, который на первом месте службы прежде всего подыскивает себе мужчину для постели, едва ли произведет хорошее впечатление.       — Что ж, желаю тебе хорошо провести время... — произнесла Фабьенн вслух, как ей показалось — к некоторому разочарованию Визаса, но громкий нарочитый кашель за спиной не дал ей договорить.       Васко вернулся — и вид у него был еще более неприступный, чем обычно. Он остановил Фабьенн, но сам смотрел только на Визаса.       — Ты останешься на берегу, — по его голосу, как и по лицу, невозможно было ничего прочесть. — Приказ адмирала Кабрал.       — Но... — Улыбка Визаса растаяла, словно весенний снег. Он перевел растерянный взгляд с капитана на прямую, как мачта, фигуру суровой женщины, которая уходила с пирса, заложив руки за спину, казалось, совершенно поглощенная разгрузкой кораблей.       — Я сообщил адмиралу, что госпожа де Сарде оказалась полностью довольна плаванием и твоими услугами в том числе, и она приняла решение оставить тебя в распоряжении госпожи эмиссара на какое-то время. Можешь гордиться оказанной тебе честью.       Облагодетельствованный, скорее, выглядел так, словно его выгнали босиком в морозную ночь, и Фабьенн уже была готова вмешаться, заверив, что так далеко заходящая любезность адмирала Кабрал ей не нужна, но к Визасу вновь вернулся его беспечный и даже немного вызывающий вид.       — Не посрамлю морской чести, капитан! — отрапортовал он, прищелкнув каблуками.       К еще большему удивлению Фабьенн, Васко дружески положил руку на плечо уже бывшего кока.       — И не забывай, что мы по-прежнему твоя семья, Визас. Команда «Морского конька» всегда будет ждать тебя обратно.       Казалось, тот совершенно не ожидал это услышать, был удивлен и тронут одновременно, и все же с трудом удерживался от того, чтобы сбросить руку Васко. Он даже не повернулся, чтобы посмотреть вслед уходящему капитану. Сияющая улыбка стала кривой, подбородок задрожал. Фабьенн не могла поручиться, что точно разобрала свистящий шепот Визаса, но кажется, он пробормотал: «Семья, как же».       Однако он выглядел именно беспутным сыном, выброшенным из дома, где остались братья и сестры, в большей мере оправдавшие надежды взыскательного отца.       

***

             При виде растерянного лица Визаса Фабьенн не смогла сдержать улыбки — похоже, Жизель, старшая горничная, потрепала его сильнее чаек, заставив обтереть уличную пыль с сапог и стащить с головы неизменную треуголку. Однако даже в навтском бушлате, с застиранным, пусть и шелковым, платком на шее Визас вовсе не выглядел жалким: плечи у него были широкими, осанка — безупречной, и Фабьенн невольно подумала, что на этой фигуре не мог бы лучшим образом смотреться даже шитый золотом камзол.       — По вашему приказанию прибыл, госпожа эмиссар! — отрапортовал он чересчур браво.       — Фабьенн, — она протянула ему руку, точно собираясь познакомиться заново. — Или, по крайней мере, де Сарде. Не люблю чрезмерной официальности между... соратниками.       — Соратниками? А я-то думал, вам нужен хороший повар.       — Едва ли у меня будет много времени устраивать званые обеды в Новой Серене. Я намереваюсь объехать весь Тир-Фради. Едва ли, конечно, мы будем делать это на пустой желудок, но в путешествиях мне больше пригодится человек, который не побоится выстрелить в гигантский живой пень из моего же пистоля. Ну так что? Де Сарде, Фабьенн?       — Фабьенн... — повторил Визас, будто смакуя это слово, и широко улыбнулся. — Мне нравится. Можете ни о чем не беспокоиться рядом со мной: я буду вашим защитником!       Казалось, на правах «соратника» ему хотелось устроить какую-нибудь экстравагантную выходку: завалиться с сапогами на мягкий диван, сцапать с блюда спелую грушу, но все же Визас не решился. Однако он с явным любопытством оглядывал кабинет и наконец задержал взгляд на небольшом портрете княгини де Сарде. Матушка была изображена на нем еще невестой, с жемчужной сеткой на пепельных волосах и в небесно-голубой мантилье поверх скромного девичьего платья; серые глаза смотрели близоруко и растерянно, лицу художник тщетно пытался придать выражение горделивого достоинства. Не самый удачный ее портрет, но самый дорогой для Фабьенн — именно его в своих путешествиях возил с собой отец, а теперь собиралась и она.       — Ваша... твоя родственница? — спросил Визас, заметив, что за ним наблюдают.       — Матушка.       Фабьенн не смогла добавить — «покойная»; безумная надежда на то, что малихор еще не пожрал окончательно тело княгини де Сарде, и она дождется чудодейственного лекарства, с расстоянием и отсутствием вестей только росла.       — О! Вы очень... — Он замялся и все-таки продолжил честно: — ...не похожи.       — Да, все говорят, я пошла в отца. Он был не из Содружества, а из вольных городов на Дальнем Юге. Когда-то именно там князь набирал наемников для защиты Серены. Отец служил у него генералом, и остался на севере из-за матушки.       — Хорошо, наверное, это знать. На кого ты похож, кто твои отец, мать... дед... двоюродная тетушка...       — А ты не знаешь?       Визас скорчил гримасу.       — Откуда бы мне? Я дарован морю в младенчестве. Мне известно только, что я вроде бы родом из Серены; во всяком случае, именно отсюда меня забрала адмирал Кабрал.       — Твое имя звучит не очень по-серенски.       — Так вовсе не его мне дали при рождении: у навта не должно остаться связи с сушей, даже если это только имя. Хотя, если подумать, разница невелика: отец и мать навязывают тебе его, пока ты не можешь ничего решать, а море так же отбирает и всучает новое. Может, оно и к лучшему. Как бы я жил, зная, что родители назвали меня Парамонимосом или Дайонизодором?       

***

             Даже на суше территория навтов в Новой Серене напоминала о кораблях: веревки для белья бились, как снасти, занавеси на окнах надувались, как паруса, двери скрипели, как доски в шторм, — впрочем, на город действительно надвигалась свирепая гроза. Ночная непогода играла на руку, задувая свечи в фонарях, скрывая фигуры в темноте, заглушая голоса воем ветра, но не делала менее безумной затею пробраться в архивы навтов, чтобы узнать настоящее имя Визаса. А может быть, эти два безумия дополняли друг друга.       Фабьенн думала о разоблачении, скандале, катастрофических последствиях для отношений Содружества с навтами, и в то же время, голова к голове склонившись с Визасом над целой горой старых документов, где навты фиксировали имена, даты, соглашения о передаче детей с таким же бесстрастием, как заметки о погоде, силе ветра, времени прилива и отлива.       — Вот он я, — хрипло прошептал Визас, царапая ногтем бумагу. — Мой год... Серена... Все схо...       Его голос пресекся, палец соскользнул с нужной строчки. При колеблющемся свете маленькой горняцкой лампы Фабьенн прочитала сама: "...Взамен рожденной морем дочери острова Тир-Фради, трех недель от роду, дарован морю Константин д`Орсей, сын князя Серены, одиннадцати месяцев от роду".