И живые позавидуют мертвым

Из всей прошлой жизни Бен оставил себе только фото Рей. Кто-то щелкнул их на пикнике у его родителей вместе. Рей в безразмерной футболке и коротеньких шортах, с этими своими пучками волос на голове, держала бумажный стакан с соком и размахивала свободной рукой. Себя на второй половине фотографии Бен отрезал. Фото, аккуратно вставленное в серебряную рамку, стояло на его темном, идеально отполированном письменном столе рядом с черной кружкой без логотипа. Больше ничего, хоть отдаленно намекающего на личность хозяина, в апартаментах не было. Серые стены и потолок, серый пол, квадратная кровать с темным бельем. Бен лежал на спине, обнаженный, смотрел на мигающие красные лампочки сигнализации. Жаль, что мертвые не спят — он не отказался бы снова увидеть Рей во сне. Бен давно, еще живым, перестал гадать, за что Рей его так ненавидит. Ей все в нем было не то и не так. Словно именно Бен должен был ответить за грехи страны и предков. Наверное, самым безобидным, что она говорила, были шутки про внешность. Бен твердо знал, что не красив, но и не уродлив. Но Рей высмеивала его рост, нос, физическую силу. Словно именно носом он угрожал угнетенным женщинам и мужчинам слабее него. Рей говорила, что привычка заниматься спортом и ходить в качалку проистекает от токсичной маскулинности. Поскольку вместо травмирующей штанги все, кто идет в ногу со временем, выберут йогу или танцы. Бен не спорил и продолжал отжиматься, бегать, подтягиваться и приседать со штангой. Рутина между командировками умиротворяла. Более жестокими были монологи Рей про еду. Она специально для Бена держала в телефоне видео, где ноунеймы жестоко забивали коров, свежевали еще живых кроликов, разделывали дельфинов. В этом всем тоже были виноваты Бен и все те, кто ел мясо, пил молоко, носил натуральные мех и кожу. Сначала Бен пытался ей объяснить, что обувь с гортеком лучше любых кожаных ботинок, а дельфинов он не ест. Тоже приносил видео с эко-фермы своего дяди, где вполне довольные жизнью коровы давали молоко. Но Рей затыкала его потоком насмешек и передергиваний. Он не умел соображать так быстро, и поэтому замолкал. Не говорить же в сотый раз, что мясо — это белок, и замены белку еще не придумали. Вместе с лекциями о правильном питании (веганском, несомненно) шли рассуждения о том, как лечиться. Рей верила, что организм сам выводит шлаки, и чем меньше в нем всякой посторонней химии, тем лучше. К вредным веществам она относила не только условные наркотики, алкоголь, никотин и кофе, но и, например, антибиотики и вакцины. У Бена не хватило духу в тот вечер, когда все вокруг пили и танцевали, а она кричала на него, возразить, что она не болела серьезно лишь потому, что о ней заботились родители, а вокруг все были привиты. Возможно, если б дело было только в питании, они бы сошлись рано или поздно. Бен ничего не имел против рыбы, Рей, как ни странно, тоже не считала мидий и форель за «полноценных» животных с правами. И по крайней мере она не запрещала лечиться другим — только по мозгам ездила с проповедями. Однако у Бена с ней было куда больше непреодолимых барьеров, чем могло показаться на первый взгляд. Что дальше? А дальше вера. Бен исправно ходил в церковь. В отличие от матери, он не мог назвать себя верующим. Но он привык искать в церкви спокойствия, тишины и пространства для мыслей. Когда он сидел в прохладной нише полутемного придела и смотрел, как в желтых солнечных лучах танцуют пылинки, то на него снисходило умиротворение. Мир казался ему в такие моменты упорядоченным творением, у которого есть смысл и высшая цель. Рей ненавидела религию со всем упоением юного протеста. Она могла часами рассказывать, насколько религия унижает женщин, как развращены на самом деле священники, почему это все дурман для несчастных людей, не могущих бороться за свои слова. Тут Бен молчал без всяких попыток возразить, хотя однажды его мать услышала разглагольствования Рей и достаточно строго ей сказала, что неуважение чужого выбора такая же дискриминация, а за веру люди страдали и становились мучениками. Рей замолчала, но только до следующего раза. Правда, теперь она рассуждала о патриархальности и религиозном репродуктивном насилии только там, где Лея не могла ее услышать. Видимо, не хотела снова прилюдного унижения от бывшей консервативной федеральной судьи. На самом деле Рей могла говорить часами — ярко, зажигательно, хоть сейчас завернуть в знамя протеста (любое) и на баррикады. Бен просто смотрел на ее сияющие глаза и раскрасневшиеся щеки, слушал звук голоса, не вдумываясь в слова, и иногда жалел, что в нем столько упрямства, что он не может просто поверить Рей и пойти за ней, словно за пророком, мессией нового счастливого будущего. Жалел, что не верит во всеобщее счастье. И переступить через себя не мог. Об искусстве Рей спорила редко — не владела, как она сама прямо признавалась, матчастью. Поэтому остановилась на мнении, что искусство прежних веков патриархально, объективизирует женщин, а значит в светлом будущем ему не будет места, и креативные творцы напишут новые книги, нарисуют новые картины и сложат новые песни, без следа унизительной сексуализации. Бен здесь чувствовал себя куда увереннее. Он специализировался как раз на искусстве до того, как решил круто изменить свою жизнь и отправиться в армию. Он много читал, а благодаря матери посетил чуть ли не все европейские знаменитые музеи еще школьником. Однако спорить с Рей на этот счет не хотелось. Хочет считать «Мону Лизу» переоцененной фигней — ее право. Только раз Бен против воли попал в спор, который касался современного искусства, продвигающего протесты. Рей была всем сердцем за, а Бен, попытавшийся объяснить, что протестное искусство коммерциализировано донельзя, получил стакан холодного пива прямо в лицо. На следующий день Рей протрезвела и даже извинилась — по телефону, хриплым и несчастным голосом. Бен простил, он все ей прощал. Но самым опасным минным полем была для них тема политики. Бен даже скрыл от всех, что ушел в армию — это мать не вытерпела и, вписавшись за своего консервативного протеже, разболтала, что ее сын служит как рядовой. Протеже Леи избрали в Сенат, а Бен поимел не только ненужное внимание прессы, но и почти ненависть Рей. Горячую, страстную ненависть — теперь Бену казалось, что Рей убила бы его, если б могла. Мать он не винил — просто перешел в «элитный штурмовой спецназ». Операции этих войск были секретными, а значит, никаких фото и видео в интернете. Почти никаких — когда Бен получал свою первую награду из рук самого Госсекретаря, фото облетели чуть ли не все полушарие. Спасение заложников в посольстве — что может быть почетней? Рей так не думала. Она впервые написала ему гневное письмо на электронную почту, где клеймила захватнические операции, хищнический империализм и что-то еще. Бен даже склонен был с ней согласиться, но чем виноваты дети посольских сотрудников, которым повстанцы не давали воды в жару, предлагая пить мочу? Он ответил на письмо Рей. Потратил целый день на обдумывание и в нескольких точных фразах описал свои причины, почему он выбрал для себя такое занятие. Про детей-заложников тоже рассказал. В ответ Рей его заблокировала. Но при следующий встрече через пару месяцев вела себя как обычно — спорила. В армии Бен лишился невинности. Ему даже не надо было обращаться к шлюхам — он нравился летчицам, поварихам, секретаршам, адъютанткам. И стал нравиться еще больше после того, как его показали по телевизору. Своей первой женщине Бен честно признался, что любит другую. «Если она еще не дала тебе, то она просто дура, милый!», — хмыкнула та рыжая красотка, и они провели вместе незабываемую ночь. Однако в постели с другими Бен частенько думал о Рей. Представлял ее, когда ласкал податливую женскую плоть. Ощущал стыд и вину перед другими женщинами, и поэтому не говорил им правды, не обижал отказом, но всегда держался на расстоянии и выбирал секс без обязательств. Если бы Рей знала, что ее проповеди имеют над ним огромную власть, то гордилась бы собой. Бен страстно мечтал стать достойным ее высоких моральных стандартов. По-настоящему изменить мир к лучшему, добиться, чтобы она глядела на него как на героя. В один из моментов отчаяния он даже предложил ей выйти за него замуж, но рассказать о своих мечтах не успел — Рей посмеялась над ним, и он позорно сбежал. Второй раз Бена по его просьбе награждали тайно. Тогда и предложили участвовать в секретнейшем эксперименте по созданию сверхлюдей. Бен повелся как последний дурак на рассказы о супергеройской силе, борьбе со старостью и неизлечимыми болезнями. Он вместе с другими добровольцами отправился на некую секретную испытательную базу. Там он ходил на инъекции секретной супергеройской вакцины месяц, в промежутках читал книги, занимался спортом, слушал музыку и представлял, как на него взглянет Рей, если эксперимент с вакциной «от всех болезней» будет успешным. Кто же из добровольцев знал, что лекарство от всех болезней — это смерть? В первый раз Бен умер на той базе, на испытательном полигоне. Их в последний день срока просто выгнали в что-то вроде пустого бетонного бассейна и расстреляли из снайперских винтовок. Причем стрелки били очень аккуратно, чтобы не задеть головы. Последнее, что Бен запомнил в жизни — красные кляксы в серой пыли и тепло солнца на щеке. А последнее, что пожелал — увидеть Рей. Пришел в себя он внутри капсулы жизнеобеспечения, пристегнутый ремнями, весь исколотый, с катетерами, трубкой в горле. Внутри было холодно, как в могиле. Цветные огоньки непонятных кривых и числовых показателей побежали по экрану над капсулой, и Бен почувствовал, как аппаратура качает в него… что-то. Как потом выяснилось — искусственную кровь темно-вишневого цвета. Занимался его «воскрешением» Сноук — хмурый высоченный ученый, более всего напоминающий мумию, потерявшую бинты. Сноук сухо проинформировал, что Бен теперь бессмертен, при условии надлежащего техобслуживания, конечно. Так и сказал — техобслуживания, словно Бен стал просто механизмом, инструментом. Выжили не все из тридцати подопытных. Человек десять умерло окончательно, еще чертова дюжина стала полуживыми разлагающимися трупами со стремительно угасающим интеллектом и вечным голодом. А у Бена и еще шести счастливчиков, как выразился господин Сноук, то ли карма хорошая, то ли генетика. Им дали еще пару недель прийти в себя. И первое, с чем Бен столкнулся — он больше ничего не хотел и ни во что не верил. Мир стал серым. Бен равнодушно вставал по утрам, зачем-то выходил на пробежку, зачем-то посещал спортзал, зачем-то ел еду, не чувствуя ее вкуса, зачем-то брал в руки книги и часами смотрел на одну и ту же строчку. Словно тело затвердило перед смертью программу действий, но забыло, зачем они нужны. На девятый день, когда Бен снова вышел из приземистого здания биолаборатории и ощутил на лице солнечный луч, что-то изменилось. В голове будто сама собой возникла мысль, что Рей больше никогда не взглянет на него с восторгом. И тогда пришли настоящие боль и гнев, а с ними и другие чувства. Бен снова смог желать. Но теперь всего его помыслы были окрашены в черный, приправлены гневом и неутоленной страстью. Должно быть, совесть и душу заменило его последнее желание — увидеть Рей. Да не просто увидеть, а присвоить, забрать себе. А чтобы овладеть Рей, нужно сначала стать кем-то большим, чем подопытная крыса. В этот переломный момент Бена опять вызвал к себе Сноук. И предложил ни много ни мало — власть над всем миром. Пусть и на вторых ролях, как его правая рука. Бен согласился, не раздумывая. Власть над миром, где есть Рей — это прекрасно. После этого Бен под властью Сноука стал готовить переворот. В ослабленной экономическим кризисом и длительными протестами стране о «сильной руке» мечтали слишком многие. Сноук делал армию мертвецов, Бену пришлось умереть еще раз (на деле просто побыть в коме от пули на обычном задании). Так Сноук легализовал «вернувшихся», чтобы в назначенный час мертвецы встали за него и снесли продажное правительство. Процент отбраковки вернувшихся стал намного меньше, поскольку Сноук доработал вакцину. Теперь не более пяти процентов становились безмозглыми зомбаками, хотя иногда сбегали и даже иногда кого-то успевали сожрать. Бен следил за Рей. Он не виделся с ней больше, но отслеживал самые мельчайшие ее действия. Встречаться он не хотел, поскольку полагал, что его тайное страстное желание будет сильнее, чем установка «захватить власть», и дело кончится тем, что он запрет Рей в подвале. Правда, Бен справился с собой, когда Рей чуть не прибили во время протестов — побоялся, что если не поможет, то она попадет в предвариловку. А прошедшие программу «перезапуска» мертвецы до плоти ненасытны — во всех смыслах. С Рей разговора не вышло — как и всегда. Но военные послушались, когда Бен распорядился не трогать девчонку. Как-никак в мертвецкой иерархии, созданной Сноуком, Бен действительно был вторым. Переворот прошел гладко — даже слишком. Еще предстояло очень много дел, да и мировое сообщество запоздало возмутилось. Именно поэтому Рей удалось сбежать от группы захвата, которую послал Бен. Ничего — сколько веревочке ни виться, а конец будет. Бен найдет Рей.