Подарок для Саске

Черные глаза завороженно смотрят на уверенные, ленивые движения. Дыхание учащается, судорожно вырывается из приоткрытых губ, а выступающая горбинка кадыка дергается, перекатываясь под бледной кожей. Саске сейчас выглядит так, будто перед ним на алтаре священник разложил ангела; он зачарованно смотрит на то, как перед ним обнажаются бледные стройные голени. Сначала одна, потом другая; наверное, он хотел бы, чтобы это происходило медленнее и волнительнее, но изображать стриптиз Итачи не собирается. Хватит того, что он и так потакает этой извращенной страсти брата. — Давай, — устало говорит старший, закончив закатывать вторую штанину, и опускается обратно в кресло. Саске сглатывает и приближается, садясь на колени перед ним. Кончики холодных пальцев осторожно касаются нежной кожи, а потом уже смелее проводят от колена до самой ступни. Для него это словно какой-то ритуал; каждый раз он начинает медленно, словно боясь, что брат передумает и уйдет, а потом все смелеет и смелеет, уже не сдерживая жадных ласк и возбужденных стонов. Итачи никогда его не понимал: как можно вот так сходить с ума от одного вида, от одного прикосновения к чьим-то ногам, настолько, чтобы совершенно терять рассудок, беспорядочно водить по ним ладонями, прижиматься щекой и тереться носом, не скрывая болезненных выдохов из пересохшего рта, касаться губами и чуть прикусывать, а потом неизменно краснеть, когда брат встает с решительным "хватит", и уходить ласкать себя в ванную. Итачи не может этого понять, но все равно потакает его извращенному влечению. Он слишком любит своего брата, чтобы долго ему противостоять, и каждый раз, отказываясь выполнять очередную безумную просьбу, в глубине душе уже знает, что все равно скоро сдастся. Кажется, Саске уже дошел до того момента, когда надо бы прекратить затянувшийся фарс, и старший осторожно, но неумолимо выдирает ногу из его жадных рук. — Тебе хватит, — уже привычно произносит он, и младший, давя разочарованный вздох, послушно встает и направляется к двери. Итачи облегченно выдыхает, но тут его брат останавливается, и он понимает, что рано праздновал победу. — Нии-сан, — укоризненно смотрят на него черные глаза, и старший, уже откинувший голову в предвкушении получаса покоя, открывает глаза. — Я не забыл. Знай, если ты мне откажешь, то у меня не будет больше брата. Саске уходит, оставляя Итачи одного; тот слышит, как хлопает дверь в ванную, и устало вздыхает. Да что за бес в голове у этого мелкого придурка? Ну не может он выполнить эту безумную просьбу, не может… — Добрый день, Учиха-сан, — приветливо улыбается Наоки, и Итачи отмечает, что она сделала сегодня очень удачную прическу. Закрученные локоны покоятся прямо на вырезе блузки, и можно оправдаться тем, что восхищался красотой ее волос, если она заметит восторженный взгляд на своем шикарном бюсте. — Президент как раз о вас спрашивал, у него есть важное дело. — Спасибо, Наоки, — улыбается Итачи и, кивнув ей, заходит в лифт. Провожая взглядом стройные ножки сотрудницы, он сразу вспоминает о вчерашнем разговоре с братом, и его настроение резко падает. Саске, наверное, совсем рехнулся, если требует от него такое; нет, он, конечно, всегда был странным, но вот только его странности, похоже, растут вместе с ним. Лифт плавно тормозит, и Итачи ступает на звонкий кафель коридора. Этот этаж выглядит гораздо представительнее остальных: еще бы, здесь находятся зал переговоров и кабинет самого президента. Сотрудников тут ходит гораздо меньше, и все они, как один, почтительно кланяются, когда проходят мимо безразличного Учихи. — Добрый день, отец, — произносит с порога Итачи, и президент поднимает взгляд от лежащих перед ним листов с устрашающими таблицами. — Ты очень вовремя, я уже хотел звонить. Я понимаю, что ты тоже занят, но тут я без твоей помощи не справлюсь. Проходи. Итачи приближается к столу и садится напротив отца. Фугаку выглядит, пожалуй, слишком молодо и энергично для своих лет, и не особенно горящий желанием занять его место старший сын надеется, что он еще долго будет таким же бодрым. — Вот, смотри, — отец разворачивает к нему те жуткие таблицы, и Итачи охватывает легкая паника. От цифр буквально рябит в глазах, и у него возникает серьезное подозрение, что Фугаку просто блефует, говоря, что не справится без его помощи. Сам старший сын не имеет никакого желания перенимать семейное дело, мечтая о путешествиях и командировках, но отец, похоже, твердо вознамерился постепенно переложить всю работу на плечи сына. Итачи невесело ухмыляется, думая о том, что подход Фугаку выбрал в корне неверный. Наверное, эти ужасные отчеты отпугнули бы и того, кто куда больше горел бы желанием взять управление фирмой в свои руки. — Ты не пугайся, — видя полное отсутствие энтузиазма на лице сына, говорит старший Учиха. — У тебя есть целая неделя, до шестнадцатого числа, и ты можешь попросить помощи у кого угодно. — Отлично, — растягивая уголки губ в насмешливой улыбке, говорит Итачи. — Тогда я прошу у тебя. Я в этом вообще ничего не смыслю, так что не разберусь даже за месяц. — Прости, сынок, но у меня много более важных дел, — снисходительно разводит руками Фугаку, показывая, что разговор окончен. И тут же хватается за зазвонивший телефон. Недовольно посмотрев на него, Итачи встает и подходит к двери. Но открыть ее он не успевает: кто-то с другой стороны опережает его, и на пороге прямо перед ним возникает Кисаме. "Черт возьми", — думает Учиха, смотря на сотрудника. И с этим человеком Саске хочет заставить его переспать; да брат и правда свихнулся! Хошигаки выше, чем он, как минимум на целую голову, старше его на добрых полтора десятка и не отличается особой красотой, и это если еще не говорить о том, что он мужчина! — О, здравствуйте, Итачи-сан, — расплывается Кисаме в искренней улыбке, которая на его суровом лице выглядит слегка устрашающе. — Чувствую, ваш отец опять завалил вас работенкой? Он может себе позволить не слишком формальное обращение, потому что они знакомы с Итачи уже давно. Когда еще много лет назад Фугаку привозил своего старшего сына в главный офис компании, Хошигаки угощал рассудительного мальчика конфетами, которые тот с благодарным кивком клал в карман, учил складывать самолетики из отчетов и катал его на стуле по коридору. Он тогда был еще только стажером, и в свои двадцать пять был намного более непоседливым, чем задумчивый десятилетний мальчишка. Отец потому и оставил тогда Кисаме, что они сдружились с его сыном, но за многие годы стараний Хошигаки сумел заслужить его искреннее уважение и доверие. — Здравствуй, Кисаме, — стараясь не смотреть ему в лицо, кивает Итачи. — Мне нужно идти, ты не мог бы… — Да, конечно, простите, — еще шире улыбается сотрудник и отступает назад, выпуская Учиху из кабинета. — Заходите как-нибудь, посидим, выпьем чаю. — Спасибо, обязательно зайду, — деликатно отвечает парень и натягивает вежливую улыбку. — До свидания. — До встречи, рад был вас увидеть, — скалится Хошигаки, и Итачи чувствует укол совести. Он правда хороший человек. Очень миролюбивый и искренне преданный начальству. Да как вообще у Саске язык повернулся попросить такое у брата… — Нии-сан, — раздается негромкий голос, и Итачи со вздохом откладывает листы со столбцами цифр. С одной стороны на него наседает Фугаку, заваливая его работой совершенно неинтересной ему фирмы, с другой — извращенец брат, который требует, чтобы он переспал с отцовским сотрудником… Неужели никому нет дела до того, что хочет он сам? А он хочет в Шотландию. И в Америку. И блондиночку в постель, а лучше двух. — Я тебе уже говорил, Саске, — устало произносит он. — Я не буду этого делать. Ты с каждым разом заходишь все дальше и дальше; неужели тебе мало того, что меня бросила Мико, когда узнала, что я позволял тебе за нами подглядывать? Или что мать отказывалась говорить со мной до самой смерти, когда увидела, как ты слюнявишь мои ноги? Саске смотрит на него насупленно, почти обиженно, словно готов даже выдавить слезы, чтобы брат пошел у него на поводу. Этот взгляд всегда сильно действует на Итачи, поэтому он прикрывает глаза, чтобы не поддаться этому чертову эксплуататору. — Нии-сан, но у меня же день рождения, — жалобно тянет младший. — Неужели тебе жалко сделать такую мелочь, чтобы порадовать своего любимого братика? Мне же не каждый месяц исполняется семнадцать. — Это не мелочь, Саске, — мягко, но настойчиво возражает Итачи. — Даже если забыть о том, что я совершенно не горю желанием это делать, то подумай хотя бы о чувствах Кисаме. Как ты думаешь, приятно ли ему будет, если его вот так используют? — Не волнуйся об этом, Нии-сан, — улыбается Саске, приближаясь к брату, и тот начинает слегка нервничать от пришедшей ему на ум аналогии младшего с маньяком. — Он не такой красивый, чтобы с ним кто-нибудь хотел переспать. А любому мужчине нужен секс. — Кроме тебя, да, — усмехается Итачи. — Ты только со своими ручками им и занимаешься. Неужели тебя не привлекает ничто более нормальное, чем чьи-то ноги и подсматривание за другими людьми? — М… — Саске, кажется, всерьез задумывается над этим вопросом. — Ну, скажем, кружевные чулки… — Ну вот! — обрадованно восклицает Итачи, и младший поднимает на него светящиеся глаза. — Тебе тоже нравится, Нии-сан? Хорошо, я завтра же куплю, — широко улыбается он, но натыкается на мгновенно помрачневшее лицо брата. — Нет, нет, даже не думай, — Итачи старательно мотает головой, чертыхаясь про себя. И как он мог забыть, что этому фетишисту ничего нормального в голову прийти не может. — Я не буду их надевать. Саске на миг сникает, но потом снова оживляется. — Тогда ты переспишь с Кисаме. И я забываю о чулках. Идет? Итачи понимает, что эта битва проиграна. Черт бы побрал этого извращенца с одними тараканами в башке. Он слишком хорошо играет на слабостях своего брата, изображая доброго и наивного ребенка. Разве можно ему отказать, смотря в эти лучистые глаза? Черт бы побрал младших братьев. — Знаете, я не ожидал от вас такого приглашения, — во все лицо улыбается Кисаме, проходя в просторную прихожую Учих. — Я уж думал, вы совсем забыли своего старого товарища, с которым подкладывали телефонистам соль в кофе… — Нет, что ты, — старается улыбаться Итачи, а сам в это время мысленно проклинает свою безвольность. Вот какого хрена он пошел на поводу у мелкого извращенца? Далеко не самый красивый из всех его знакомых, Хошигаки не вызывает у него даже малейшего желания. Но теперь, если он отступит, Саске еще долго ему этого не простит. Одной отдачей на растерзание своих ног Итачи не отделается, и только бог фетишистов знает, что младшему придет в голову потребовать с брата за подобный обман. — Я надеялся, что ты поможешь мне с этими бумагами, которые всучил мне отец. Я совершенно не представляю, как в них разобраться. А они нужны ему послезавтра. Хошигаки слегка сникает, словно понимая, что его сюда позвали вовсе не по дружбе, но все равно улыбается и кивает. — Конечно, Итачи-сан, вместе мы расправимся с ними за один вечер! Пропуская вперед жизнерадостного мужчину и на ходу предлагая ему чай, Учиха вздыхает. Надо было все же собрать всю волю в кулак и ответить младшему брату отказом. Но на что тот тогда бы пошел, чтобы уговорить-таки Нии-сана, не знает никто. — Здесь так же, как и в той таблице: вот этот столбик — выручка по дням в процентах, ее мы умножаем… Итачи смотрит мутными глазами на расплывающиеся столбики цифр и понимает, что если он не выполнит задуманное сейчас, то не выполнит уже никогда, потому что просто уронит голову на стол и уснет. Жаль, что придется прервать закопавшегося в расчеты Кисаме; Итачи предпочел бы отвлечь его уже после того, как он закончит всю работу. Но выбора у него нет, поэтому он стряхивает с себя сонливость и придвигает свой стул поближе к товарищу. — Да, понимаю… — невпопад произносит он и как бы невзначай проводит пальцами по руке Кисаме, забирая у него бумаги. — Знаешь, я очень устал; давай передохнем пока, выпьем чая… посидим на диване… Соблазнительный тон дается ему хорошо, а последние слова он произносит с легким придыханием, но Хошигаки этого словно не замечает. С радостной улыбкой он соглашается сделать перерыв, и они оба встают и пересаживаются на кожаный диван. После твердого стула он кажется до невозможности удобным, и Итачи с трудом подавляет в себе желание развалиться и забыть обо всем на пару часов. — А где ваш маленький братик? — дружелюбно спрашивает Кисаме, и Учиха стискивает складку на брюках. — Ушел к друзьям, — равнодушно лжет он, а в мыслях отвешивает брату подзатыльник. К друзьям, как же. Да он собственными руками за десять минут до прихода сотрудника запихнул этого мелкого вуайериста в шкаф. В темный кедровый шкаф с приоткрытой дверцей, стоящий всего в паре метров от этого чертова дивана. Итачи даже сам подвинул его, чтобы тот находился прямо напротив поля действий, и сам протер смоченной маслом салфеткой скрипящие петли, чтобы этому извращенному засранцу было удобнее смотреть, как взрослый плечистый мужчина трахает его брата. — Жалко, я бы не отказался посмотреть, как он вырос, — сникает Кисаме. — Он же совсем не приходит в компанию, я даже забыл его голос. Я ж его совсем крохой помню, с такой упрямой рожицей и огромными черными глазками… Угу, которые сейчас будут жадно смотреть на то, как ты имеешь меня в задницу, мрачно думает Итачи. Он понимает, что уже пора переходить к более активным действиям, но плохо представляет себе, с чего начать. — Вы так мило выглядели вдвоем, когда ты водил его за ручку по коридорам… Ну, для начала он, пожалуй, остановит этот полный ностальгии поток слов. А потом… ну, потом будет импровизировать. — Кисаме… — мягко перебивает Итачи увлеченно предающегося воспоминаниям собеседника. Тот умолкает и удивленно смотрит на парня. Наверное, надо было бы сказать что-нибудь еще, но Учиха еще никогда не склонял к сексу мужчин, к тому же давно с ним знакомых, поэтому просто кладет ему руку на колено и медленно ведет ее вверх. — Итачи… сан?.. — словно отказываясь верить в то, что происходит, выдавливает Хошигаки, но, к счастью для Учихи, вырываться и его бить не собирается. Поэтому Итачи смелеет и мягко опрокидывает его на диван, обхватив крепкие бедра коленями и опершись ладонями по бокам от его головы. — Я давно тебя хочу… — старательно скрывая полное отсутствие энтузиазма за притворным желанием, шепчет он. — Пожалуйста, трахни меня… — Простите?.. — недоуменно бормочет Кисаме, никак не проявляя согласия или протеста, но Учиха наклоняется и касается его губ мягким поцелуем. Наверное, он все же не гей, думает Итачи. Но братик прав, вряд ли женщины балуют вниманием странноватого и не слишком красивого мужчину, и мускулистое тело радостно откликается на непривычные ласки. Итачи прекрасно владеет собой, разыгрывая настоящую страсть, поэтому у Кисаме вряд ли возникает желание отказаться от так настойчиво ему предлагаемого молодого красивого тела. Брюнет медленно усиливает напор, лаская кончиком языка сомкнутые губы, и Хошигаки поддается. Он приоткрывает рот и пускает туда язык Итачи, он начинает сам отвечать, и Учиха мысленно усмехается. Он почти чувствует на себе жадный взгляд брата, и он специально чуть поворачивается, чтобы ему было лучше видно. Целовать несимпатичного мужчину не слишком приятно, но на то он и старший брат, чтобы баловать младшего. Ладони Итачи медленно поднимаются по телу Кисаме и начинают расстегивать пуговицы рубашки. Как же отличается плотный широкий торс от тонкой талии с мягкими округлостями грудей, которые он привык чувствовать под своими руками! Но выбора нет, и Итачи распахивает расстегнутую рубашку мужчины и склоняется к правому соску. Вот так, слегка прикусить и коснуться языком, чуть отодвинуться, чтобы натянулась и лопнула тонкая ниточка слюны, чтобы сорвать хриплый выдох с губ Кисаме, чтобы у напряженно следящего за его действиями Саске уже точно встал. Усесться пахом на бедра и призывно потереться, коснуться пуговиц на своей рубашке и медленно, напоказ, обнажить по сантиметру светлую кожу. Напоказ не для Кисаме, для брата; раз уж он взялся — то доставит ему настоящее удовольствие, чтобы тот не пенял ему потом за недостаточные старания. Кисаме кладет большие горячие ладони на пояс Итачи, водит ими по спине, жарко и нежно, и Учиха чувствует, что тоже наконец начинает возбуждаться. В конце концов, секс есть секс, и Итачи уже искреннее прижимается губами к шее мужчины, касаясь грудью его живота, и мягко втягивает в себя плотную кожу, посасывает, оставляя темный синяк. Его руки, лаская напряженный пресс, проползают между их телами и расстегивают звякающий ремень. Мужчина приподнимается, позволяя ему вытянуть из своих штанов широкую кожаную полоску, и Итачи, ухмыляясь, протягивает ему сомкнутые запястья. — Свяжи меня, — требует он, и Кисаме подчиняется; он берет ремень и обматывает им изящные руки, закрепляет концы, а потом поднимает глаза и смотрит на улыбающегося Учиху. Да, Итачи прекрасно знает, как это заводит его брата; сам он тоже уже возбужден от горячей близости чужого тела, поэтому наклоняется, ложась животом на мужчину, и вытягивает из-под дивана черную свернутую ткань. Взявшись за торчащий конец, неловкими движениями из-за обхватывающего его запястья ремня он встряхивает платок, и на грудь Кисаме выпадает тюбик смазки. — Завяжи мне глаза, — наклонившись к самому уху мужчины, шепчет Итачи, и мужчина послушно сворачивает ткань и закрывает ей опущенные веки Учихи. Он не спрашивает, зачем ему это понадобилось, и Итачи молча этому радуется. Теперь он хотя бы может представить себе на месте Кисаме кого-то другого, пусть и не грудастую блондинку, но, по крайней мере, симпатичного парня; да и брат сейчас точно в возбуждении кусает губы. Итачи приподнимается на коленях и позволяет Хошигаки стянуть с него штаны, а потом, закинув связанные запястья за голову, закусывает припухшую губу и ждет, пока мужчина разденется сам. Он слышит, как Кисаме выдавливает из тюбика смазку, и искренне надеется, что тот ее не пожалел. Скользкие, пахнущие синтетическим гелем руки ложатся на бедра Итачи и мягко притягивают его поближе. Парень чувствует, как в его анус упирается что-то большое и твердое и, мысленно выдохнув, начинает медленно опускаться. Как же хорошо, что он решил сделать все именно в этой позе! Член Кисаме просто огромен, и Итачи становится по-настоящему больно. Он не сдерживает громких стонов, не стесняется опираться едва ли расставленными из-за ремня локтями о грудь мужчины и касаться головой его ключиц, громко выдыхая раскрытым ртом. Он должен двигаться как можно более развратно и красиво, так, чтобы Саске был просто изнеможен после этой сцены и отстал от него хотя бы на один вечер. И он двигается; он прекрасно представляет, что надо делать, чтобы со стороны это смотрелось безумно горячо, и он продолжает опускаться на огромный член, и тело медленно и неохотно пускает его в себя, но все же поддается. Итачи уже не в первый раз радуется, что подготовил себя перед приходом мужчины, иначе, скорее всего, у него вообще ничего бы не получилось; но, издав болезненный стон, он начинает подниматься, чтобы закончить наконец это все поскорее, и Кисаме под ним громко выдыхает. Ну как, братец, тебе нравится? Для тебя же стараюсь, засранец, только попробуй потом сказать, что ты недоволен… Ощути сначала сам в заднице восьмидюймовое бревно, а уже потом суди старшего брата. Итачи, уже почти привыкнув к тянущей боли, начинает медленно двигаться. Он впускает в себя налитый кровью член до самого основания, закидывает голову и с показным наслаждением дышит раскрытым ртом, поднимая к лицу связанные руки и зарываясь в темные волосы, и он ощущает на себе сразу два ненасытных взгляда, и это невыносимо его заводит; он выглядит сейчас до умопомрачения развратно, и ему это нравится, нравится, что его алчно пожирают глазами сразу двое, и он продолжает трахать себя членом Кисаме. Тот уже близок к оргазму; всего несколько движений — и мужчина, сжав ладони на поясе Итачи, хрипло стонет и вскидывает бедра, с силой толкаясь внутрь горячего тела. Учиха болезненно вскрикивает и отстраняется, с облегчением выпуская его из себя, а потом ложится на другую сторону дивана, закидывая за голову связанные запястья. — Давай, возьми его в рот, — хрипло требует он, и Кисаме несколько секунд возится, пересаживаясь, а потом Итачи чувствует на своем члене влажные губы. Да, наконец-то он это чувствует, самое приятное во всем этом спектакле. Из-за плотно обхватывающего руки ремня Итачи не может зарыться в волосы Хошигаки, не может заставить его двигаться в нужном темпе, поэтому он только закусывает губу, выгибается и наконец громко стонет, когда от медленных неумелых движений его охватывает сладкая истома оргазма. Несколько минут Итачи просто лежит, давая отдых своему измученному телу. Он чувствует, как сильные руки освобождают его запястья и снимают повязку с глаз, и теперь Учихе остается сделать только одно: поскорее выставить Хошигаки. Братик вряд ли долго просидит в шкафу, поэтому надо увести Кисаме как можно скорее. Да и сам Итачи не горит желанием продолжать их общение. — Слушай, скоро Саске вернется, — говорит он, приоткрывая глаза и смотря в расслабленное лицо мужчины. — А работать сегодня уже не получится, так что… Кисаме понимает все сразу; кивнув, он поднимается с дивана и находит на полу свою одежду. Натянув ее на грязное тело, он вымученно улыбается и, пробормотав что-то похожее на "до свидания", выходит из кабинета. Итачи слышит, как через минуту хлопает входная дверь, и тут же из шкафа вываливается довольный Саске. — Ну что, ты счастлив? — глядя на него, приподнимает уголки губ старший, и его брат, широко улыбаясь в ответ, энергично кивает. — Да, ты был прекрасен, Нии-сан! — он сейчас очень похож на кота, объевшегося сметаны. Такая же лучащаяся довольством мордочка. И Итачи тоже чувствует гордость и удовлетворение. — Ну вот, с Днем рождения тебя, глупый маленький брат, — он треплет Саске липкой от смазки и спермы рукой по волосам и, поднявшись с дивана, направляется в сторону душа. Да, он снова выполнил очередную безумную прихоть брата. И будет выполнять их и дальше, хоть и пытаясь сопротивляться, но все равно неизменно сдаваясь после недолгих уговоров. Все же Саске — это Саске, он может вертеть своим Аники как хочет, и Итачи всегда будет идти у него на поводу. И будет чувствовать себя счастливым, глядя, как расцветает на глазах лицо младшего брата. — Нии-сан… Как ты примешь душ, можно я?.. Конечно, можно, Саске. Когда я мог тебе в чем-то отказать. И ноги отдам в твое распоряжение, и чулки надену, и снова пересплю с мужчиной. Все, что ни взбредет в твою дурную голову. Ведь что только ни сделаешь для любимого младшего брата.