Подарок для Саске

У меня неожиданно нарисовался такой вот бонус. Спасибо за это одному замечательному человеку, у которого сейчас проблемы с интернетом, но который, надеюсь, все же сможет это увидеть. P.S. Вот теперь у меня точно появится фетиш на ноги :D Когда Итачи заходит в комнату отото, глаза Саске загораются. Он даже привстает со своей кровати, чтобы лучше видеть брата, закутанного в махровый халат; старший смотрит на его светящееся лицо и думает, что от произошедшего, может быть, и есть хоть какая-то польза. — Напомни мне, чтобы я никогда больше не велся на твои провокации, — угрюмо произносит Итачи и устало опускается на мягко крутанувшийся под ним стул. От этих слов лицо Саске становится таким, словно он сейчас расплачется, и аники понимает, что, скорее всего, и сам забудет в следующий раз себе об этом сказать. — Но в этом же не было ничего страшного, Нии-сан, — почти жалобно произносит младший и как-то жадно уставляется на ноги брата, теперь идеально гладкие и с парой совершенно неэстетичных порезов от бритвы. Итачи мучился, наверное, минут двадцать, прежде чем смог закончить эту изуверскую процедуру, и теперь в полной мере ощущает на себе ее неуютные последствия. Ноги слегка покалывает, и прохладный комнатный воздух непривычно обвевает их, касаясь голой, еще чуть влажной кожи. Ничего страшного, как же. Хорошо еще, что Итачи не имеет привычки ходить в коротких брюках, а то его появление на работе отца с бритыми ногами вызвало бы необычайный резонанс. Саске все же отрывает взгляд от такой заманчивой гладкой кожи и вскакивает с кровати. Он залезает головой в платяной шкаф, стоящий возле стола, и аники понимает, что сидеть ему осталось недолго. — Вот, Нии-сан, — улыбаясь во всю свою довольную рожицу, взъерошенный младший показывается из-за приоткрытой дверцы и протягивает брату темно-красный сверток. Итачи берет его с какой-то опаской, хотя и так вроде бы знает, что там должно быть. Но от этого засранца можно ожидать чего угодно, и тот спокойно может подложить вместо чулок, скажем, кружевной лифчик. И потом посмотреть на аники своими исполненными мольбы глазами, и тот просто не сможет возразить, что они договаривались совсем не на это. — Выйдешь? — спрашивает старший, и Саске, слегка помедлив, все же кивает и покидает комнату. Дверь он, впрочем, прикрывает неплотно, и в этой щелке тут же возникает внимательный черный глаз. Итачи вздыхает и, поднявшись со стула, развязывает халат. Чего уж там его отото не видел; отбрасывая махровую ткань на кровать, он стягивает с себя родные боксеры. В полученном от брата свертке он обнаруживает темно-вишневые трусы — плотные, с низкой посадкой, состоящие, кажется, из одних оборок. Учиха старается не думать о том, как его братец выбирал их в магазине; ему так и представляются горящий взгляд маньяка и испуганно замершие за стойкой продавщицы. С размером отото, пожалуй, угадал, но Итачи не сомневается, что с того сталось бы спросить у консультанток, какое белье из их ассортимента налезет на двадцатидвухлетнего парня. Бордовые трусы плотно облегают тело, и Учиха, стараясь не замечать лезущего в поле зрения красного пятна, ворошит дальше проклятый сверток. Он уже садится на край кровати и поднимает ногу, готовясь натянуть на себя адское орудие пыток, но тут обращает внимание на то, что сначала принял за просто обертку для этих фетишистских штучек братца. Но у этого извращенца ничего не бывает просто так. Итачи осторожно вытягивает руки с зажатой в них тканью, словно пытаясь поверить, что отото действительно хочет, чтобы он это надел. Черт, но они же… Не договаривались, конечно. Но когда такое волновало этого эгоистичного засранца? Нии-сан медленно переводит взгляд на дверь, и глаз в узкой щелке вздрагивает. — А ну-ка иди сюда, мелкий паршивец. Саске сосредоточенно дышит сбоку, приподнимаясь на цыпочки и заканчивая колдовать с волосами аники. Итачи старательно смотрит в пол, избегая взглядом висящего у шкафа зеркала — он и так примерно знает, как сейчас выглядит, а если он увидит себя вот так разодетым, это точно пошатнет его самооценку. И так постоянно скачущую благодаря стараниям его братца. И когда же он научится говорить этому кровопийце твердое "нет"? Учиха хочет вздохнуть, но в его ребра тут же впиваются металлические пластины. За ту четверть часа, которую отото возится с его волосами, Итачи успел уже почти привыкнуть к ощущению сдавленного корсетом тела, но все равно каждый раз забывает о том, что ему лучше не делать сейчас резких движений. — Ты скоро там? — не выдерживая, взмаливается наконец Учиха, и Саске с печальным выдохом оставляет его волосы в покое. — Все, — перебросив два низких хвоста с вплетенными в них лентами на грудь брата, отото отходит на шаг и с восхищением смотрит на наряженного как модель из рекламы нижнего белья Нии-сана. Женского нижнего белья. На нем сейчас только чулки, подвязанные к прозрачному поясу, затянутый корсет и трусы, и по восторженному вздоху брата Итачи понимает, что он сейчас выглядит для него как ожившая эротическая фантазия. Учиха только устало прикрывает глаза; ну почему этот извращенец прилип именно к нему? Мало, что ли, девушек, которые с гораздо большей охотой согласились бы такое надеть, да и корсет с чулками на них смотрелись бы не в пример лучше… Итачи представляет себе одетую в подобный наряд блондинку, но сейчас это вызывает у него скорее печальную жалость. Черт возьми, да если теперь какая-нибудь девушка попробует ради него так нарядиться, он сорвет с нее эти орудия пыток и выкинет ко всем чертям, что бы она про него ни подумала. — Вот, Нии-сан, — голос Саске просто исходит счастьем, и Итачи, открывая глаза, готовится к самому худшему. Он прекрасно понимает, что такую неподдельную радость у этого фетишиста могло вызвать только что-то совсем ужасное, но все равно вид красных туфель на кошмарном тонком каблуке заставляет его содрогнуться. — Только через мой труп, — невольно вырывается у него; это безумие перешагнуло всякие границы, чтобы он и дальше шел на поводу у этого мерзавца. Черт возьми, да если Итачи сейчас наденет эти туфли, он еще долго не сможет смотреть на стройные женские ножки на шпильках, сразу вспоминая о том, как ему самому пришлось в таких пощеголять. При всей своей любви к брату на подобную жертву он идти не намерен, и, видимо, прочитав эту неумолимость в глазах своего аники, Саске заметно сникает, но все же засовывает новейший аналог испанского сапога обратно под кровать. — Давай скорее делай, что хотел, и я сниму с себя эту… это, — Итачи в последний момент удерживается от слова "гадость", понимая, что оно может задеть его впечатлительного отото. Младший насупленно дышит, но все же ничего не отвечает. Он лезет в карман своих домашних штанов и, неожиданно извлекая оттуда фотоаппарат, быстро нажимает на кнопку. Дьявол, вот ведь… Знает же, что Итачи был бы против; наверняка потом распечатает и спрячет фотографию под подушку, чтобы ублажать себя, смотря на нее, в постели. Черт возьми, а если она кому-то попадется? По грозному взгляду аники Саске, кажется, понимает, что его фотоаппарату сейчас просто почистят память, потому что стремительно бросается к шкафу и зарывает его в гору тряпья. — Пожалуйста, Нии-сан, честное слово, никто не увидит… — лепечет он, выглядя при этом настолько напуганным, что брату на мгновение становится его жалко. Отобрать с таким трудом полученную игрушку у этого большого ребенка, пожалуй, слишком жестоко, и Учиха, едва дыша сдавленными корсетом легкими, пытается утешить себя тем, что такую бесценную вещь его отото уж точно хорошо спрячет. Саске, видя, что его аники уже успокаивается, осторожно шагает ближе, с молчаливым вопросом смотря на брата. Итачи, последний раз глубоко выдохнув, уже совершенно спокойно кивает, и парень недоверчиво касается темно-вишневого корсета. Нии-сану он, пожалуй, не по фигуре, чему старший Учиха только искренне рад, но его брата это ничуть не волнует. Он осторожно обходит аники кругом, ведя ладонью по плотной ткани, а потом кладет обе руки на стянутую талию; Итачи тут же надеется, что тот поскорее их оттуда уберет, потому что дышать ему и так слишком сложно. Но Саске, конечно, не слышит мысленные мольбы своего брата, продолжая ощупывать и поглаживать со всех сторон это устройство для ломки ребер; лишь через долгие несколько минут, показавшиеся для старшего вечностью, он соскальзывает пальцами на пояс для чулок и, заметно задержавшись на нем, по подвязкам доходит наконец до своего главного объекта вожделения. Вот тут смирившийся с предстоящей экзекуцией Итачи терпеливо прикрывает глаза. Дорвавшийся до так давно желаемого Саске точно закончит нескоро; он медленно опускается на колени и с благоговением проводит подушечками пальцев по затянутой бордовым кружевом коже. Из его рта вырывается какой-то совсем непристойно восторженный выдох, и Учиха молча готовится к долгому истязанию. И Саске, кажется, намерен с лихвой оправдать это печальное ожидание брата. Он приступает к своим неподтребствам неспеша и со вкусом: медленно гладит ладонями твердые икры, словно пытаясь расслабить напряженные мышцы, спускается по крепким лодыжкам, скользит к затянутым бордовой тканью ступням. Итачи думает, что надо было бы, наверное, надеть тапки, а то стоять голыми ногами на полу, пожалуй, все же прохладно, но теперь уже поздно об этом жалеть. Брат бережно поднимает одну обхваченную кружевом ногу и мягко трется об нее щекой, и кажется, что он сейчас просто замурлычет от наслаждения. Он выглядит настолько довольным, что старший, с трудом удерживая равновесие, все же не возражает и терпеливо ждет, пока его отото удовлетворит свои извращенные фантазии. И тот пользуется этим молчаливым разрешением сполна; он склоняется к обтянутой прозрачной тканью лодыжке, с едва слышным стоном прижимается к ней губами, придерживая ступню разгоряченной ладонью. Спускается сухими поцелуями к пальцам и неожиданно замирает, уставившись на ногу в своих руках недовольным взглядом. — Нии-сан… — почти скорбно тянет Саске, и Итачи смотрит на его жалобное лицо. — Чего тебе опять не так? — устало спрашивает он, нисколько не сомневаясь, что внезапное уныние его брата опять связано с каким-то нелепым извращением. — Я забыл покрасить ногти, — так же печально отвечает младший, и кажется, что он сейчас просто расплачется. Учиха понимает, что где-то в его воспитании он все же допустил чудовищную ошибку; какие к черту ногти, да что тот решил сделать из нормального взрослого парня?! Итачи вырывает ступню из жадных рук брата и с облегчением твердо становится на пол. — Никаких ногтей, — решительно отрезает он и тянется к завязкам корсета, чтобы снять с себя наконец это адское орудие и нормально вдохнуть. — Найди себе уже девушку… — Нет, пожалуйста, Нии-сан! — отото вскакивает и вцепляется в запястья брата мертвой хваткой. — Я еще не… — Хватит, Саске, — негромко почти просит Учиха. — Я и в самом деле… Младший жалобно смотрит на него, и Итачи понимает, что его решимость тает ко всем чертям. Наверное, он все же слишком избаловал своего отото. — Без всяких ногтей, — обессиленно произносит он и позволяет брату усесться на пол, крепко прижав к себе его ногу. Через тонкую ткань чулок он снова чувствует прикосновение теплых губ и измученно думает, что, кажется, ему стоит завтра же закупиться ацетоном… *** Черт возьми, чего только не найдешь у этого засранца. Итачи устало выдыхает и заталкивает очередную коробку под кровать брата. Самому Саске, похоже, наплевать, в каком бедламе он живет; больше того, его протесту не было бы предела, если б он узнал, что задумал его аники. Но старший, в очередной раз измученный расползающимся по дому беспорядком, сумел впихнуть братца в кроссовки и отправить на часок в магазин, вознамерившись уложиться в это время с уборкой. Итачи выключает ногой пылесос и сгребает в охапку собранное с пола тряпье. Шкаф он открывает не с первого раза, с трудом удерживая руками со следами плохо стертого лака на ногтях кучу одежды, но тут же с досадой захлопывает его. Чертову дверцу он сразу подпирает спиной, словно боится, что она снова откроется и явит его взору свою обратную сторону. Ту самую, на которой наклеена огромная фотография. Вот ведь мелкий паршивец.