Сто пятьдесят килограмм счастья Султана Ибрагима

— Ну что же, — Хюмашах предвкушающее улыбнулась. — Иди за мной, хатун. Солнце ещё высоко, а сундуки с моими вещами ещё не разобраны! Я молча поплелась вслед за беременной фавориткой султана Ибрагима, надеясь, что смогу с достоинством вынести своё наказание. Мы зашли в большие красивые покои, полностью заставленные сундуками. Я грустно вздохнула, осознавая, что Хюмашах перебралась в Топкапы на ПМЖ. Между тем хатун расхаживала по комнате и размышляла, с какого сундука лучше всего начать. — Открой! — хатун пальцем указала на деревянный сундук с искусной резьбой. Я открыла крышку и чуть не ослепла от блеска золота, едва помещавшегося в сундук. — Это моё жалование за все эти месяцы, что я отсутствовала во дворце, — оправдывающимся тоном пояснила Хюмашах. — Нужно разложить их по тридцать золотых, а после рассортировать по небольшим мешочкам. — Хатун открыла очередной сундук и продолжила. — Здесь найдёшь ткань, сошьёшь мешочки и всё сделаешь в точности так, как я сказала! — фаворитка прошлась по комнате и приоткрыла небольшой сундучок. — Здесь драгоценности, их не трогай, просто убери в шкаф дальней комнаты. В остальных сундуках одежда и соболя, аккуратно развесь их в гардеробной. После этого вели агам унести из покоев ненужные сундуки. Я приду к вечеру и всё проверю, Шивекяр! Не смей спихивать свою работу на рабынь! Иначе я скажу повелителю, и тогда тебе не поздоровится! — Хюмашах фыркнула напоследок и вышла из покоев. Я же начала выполнять поручение, стараясь не думать о том, какие сказки эта хатун сейчас распространяет в ташлыке среди наложниц и рабынь. Я закончила к восьми часам вечера, когда весь дворец уже готовился ко сну. Хюмашах уже три часа сидела надо мной и наслаждалась представлением. Ещё часами ранее, эта хатун чуть не экскурсии сюда водила, чтобы девушки в гареме воочию убедились в словах вернувшейся в Топкапы фаворитки. — Я закончила, Хюмашах Хатун! Мне ещё нужно успеть на кухню, я могу идти? — Да, так уж и быть, можешь идти, Шивекяр Хатун, но не забудь, что завтра тебе нужно быть у меня ровно в семь утра! Опоздаешь хоть на минуту, я тебя накажу! Я молча кивнула и вышла из покоев фаворитки. До кухни добралась быстро, так как очень хотелось кушать, а судя по запаху, ужин был не так давно. Аги, работавшие на кухне, моему появлению не обрадовались. Они итак меня подозревали в краже их пилафа все эти месяцы, а теперь, когда правда вышла наружу, смотрели на меня аги… Нет, не с осуждением и не со злобой, что удивительно. А с жалостью и сожалением. В гареме все знают, что султан Ибрагим души во мне не чает, Кёсем Султан меня уважает, да и Турхан Султан препятствий на жизненном пути не чинит. Поэтому у многих нет сомнений в том, что наказание моё рано или поздно закончится, тогда я снова буду в фаворе. Но, не думаю, что аги и калфы боятся мести. За эти месяцы я никогда не проявляла неуважение или беспричинный гнев в адрес служителей гарема. Характер у меня был мягкий, а когда я села на диету и стала в десять раз меньше есть, так и вообще повара мне памятник чуть не поставили, так как у них поубавилось работы. Да хазнедар, урезав бюджет на закупку продовольствия, всегда улыбалась, как только я появлялась в поле её зрения. В старом дворце у меня была вынужденная диета, там сорваться было практически невозможно. Как только я вернулась в Топкапы, вопрос стал ребром. После моего тактического отступления из главных покоев в одной простыне, повелитель в меня едой не кидался, но мне самой было тяжело сдерживать желания своего тела. Думаю, окружающие это видели и меня не провоцировали, даже уважать начали за силу воли. Как жаль, что в августе я сорвалась на пилафе янычар… — Шивекяр Хатун! — Лалезар встала из-за стола. — А вот и ты! Будешь ужинать? Я молча кивнула и нерешительно присела за стол с хазнедар. Мы быстро поужинали овощным супом, после чего женщина ушла проверить девушек в ташлыке, я же прошла в небольшую комнатку, где меня уже ждала посуда. Две сотни тарелок, столько же стаканов и кастрюли. Ночь обещала быть долгой… Первым делом я поставила кастрюли с холодной водой на огонь, чтобы быстрее и тщательнее смыть весь жир с посуды. За то время, что посуда грелась, я сгребла остатки еды с тарелок в одно большое ведро, которое ага, оставшийся присматривать за мной, сразу же унёс на задний двор Топкапы, где содержалась живность, кормившая жителей этого дворца. Как только вода вскипела, я надела фартук и приступила к мытью чашек. Так прошёл час. После этого я тщательно вымыла тарелки, и уже потом быстро почистила кастрюли. Я закончила к двум часам под удивлённые взгляды аги. Евнух не верил своим глазам! Как же! Любимица падишаха моет кастрюли как заправская посудомойка! Без капризов и истерик! И даже помощи не просит! Потная, уставшая, голодная и невыспавшаяся я посетила едва тёплый хамам и поплелась в свои покои. Елена и Сафие так и не легли спать, всё ждали моего прихода. Я их слегка отругала и отправила по комнатам с наставлением разбудить меня полседьмого, сама же завалилась на кровать и тот час же уснула. Так полетели дни за днями. Хюмашах нещадно меня эксплуатировала, а я молча подчинялась, терпела все её заскоки с умиротворением буддийского монаха. Положение дел усугубляла беременность фаворитки. Хатун порой требовала от меня невозможного. Вот где я должна в декабре искать селёдку с клубникой? С рыбой проблем не было, благо Босфор под носом, а вот клубника… Короче, было трудно. А позже ещё и выяснилось, что и рыба ей не рыба, но об этом позже. Хюмашах ни в чём себе не отказывала, она получала хорошее жалование и тратила свои сбережения направо и налево, совершено не думая о завтрашнем дне. Хотя как по мне тратить половину сундука с золотом на пошивку платьев, которые через несколько месяцев будут велики — глупо. Разумеется, у хатун были на то свои причины. Повелитель совсем не обращал внимания на свою фаворитку, как бы Хюмашах не наряжалась и не обвешивалась украшениями, Ибрагиму было всё равно. Как самка хатун падишаха не интересовала от слова совсем. Из-за беременности девушки на хальвет ту всё равно бы не пустили. В гареме Хюмашах хорошо общалась только с сестрой повелителя — Атике Султан. Османская принцесса не так давно поняла, что Зарифе и Осман в ближайшем будущем в Топкапы не вернутся, поэтому султанша переключилась на Хюмашах Хатун, в надежде, что в будущем эта инвестиция окупится многократно. Та как раз была совсем не против заиметь себе такого союзника, ведь Кёсем Султан беременную фаворитку просто игнорировала, а Турхан тихо ненавидела. Атике же со всех сторон охаживала Хюмашах, наставляла ту и всячески поддерживала. А ещё османская принцесса любила наблюдать за тем, как я днями напролёт прислуживаю женщине её брата. После нашего последнего разговора султанша обходила меня десятой дорогой в плане дружелюбности и вежливости, очевидно на неё не повлиял даже разговор с Валиде Кёсем Султан. Атике вбила себе в голову, что я её враг и что от меня обязательно надо избавиться. Ей везде мерещились интриги и заговоры, от чего я даже стала подумывать о том, что и султанше не помешает помощь хорошего психотерапевта. Но, позже, когда Атике стала вместе с Хюмашах издеваться надо мной, я поняла, что у османской принцессы «интрига головного мозга» и в помощи моей она не нуждается. А нуждается Атике Султан во власти своего брата-повелителя. Заступалась за меня только Турхан Султан, так как мы с ней были в нормальных отношениях. Я с самого начала не таила на главную хасеки обиду или злость, я не видела в ней врага, даже когда султанша устроила мне «курорт» в старом дворце, я не обиделась. А после того, как я спасла Турхан от унижения и нападок Ибрагима, султанша и вовсе стала делать вид, что мы с ней никогда не враждовали. Султанша часто вступалась за меня, когда выходки Хюмашах становились совсем бесноватыми. Так однажды беременной фаворитке захотелось свежепойманной рыбы. Рыба, что ей принесли с кухни, хатун не устроила, тогда девушка дала мне деньги и отправила на пристань. И я бы даже слова не сказала, если бы на дворе не стоял морозный декабрьский вечер. Я шла к запряжённой карете и размышляла над тем, где я сейчас найду рыбака, который мне продаст рыбу в такое время, когда навстречу мне вышла Турхан Султан. — Ты куда в такой час, Шивекяр? Гулять собралась? Не боишься замёрзнуть? — Если бы… — я не хотела жаловаться, но на улице так жалобно подвывал ветер, да и снега порядком намело… — Хюмашах Хатун отправила меня за рыбой на пристань, султанша. Турхан выпучила глаза от удивления и, бросив напоследок «задержись на пять минут», умчалась в сторону покоев Валиде Султан. Кёсем не подвела, заступаться за меня прилюдно не стала, но вот приказ, запрещающий мне покидать стены Топкапы, издала. Мол, а посуду вечером кто будет драить, если Шивекяр по дороге потеряется и замёрзнет или вдруг её засыплет снегом? Короче, в тот вечер я никуда не поехала, за что была искренне благодарна Турхан. Также хоть я и была официально наказана, моя личная и семейная жизнь изменений не претерпела. Я была очень удивлена, когда султан Ибрагим пришёл ко мне на третью ночь наказания со словами: — Это ты наказана, а не я. Так что ты сегодня сверху, Шивекяр! Хюмашах об этом и понятия не имела, что меня безумно веселило. Но, разумеется, нагрузка для меня слишком тяжела. С утра до вечера прислуживать беременной фаворитке, после драить посуду на кухню, а ночью развлекать султана? Больше похоже на трудовой лагерь с сексуальным подтекстом. Поэтому на десятый день своего наказания я выставила султана Ибрагима вон из своих покоев. Тот безумно рассердился и злой умчался в покои Турхан Султан. Узнав об этом, я лишь интригующе улыбнулась, но промолчала. С любопытством и научным интересом наблюдала за тем, как быстро потеплели отношения между султаншей и повелителем за всё то время, что я была наказана. Думаете, я мстила Ибрагиму? Нет! Как можно?! Ну, разве что самую малость… В феврале, когда у Хюмашах наступили роды, и та родила сына, моё наказание отменили. Шехзаде Орхан стал радостью для всех во дворце Топкапы, в том числе и для меня, так как Хюмашах сама, будучи в хорошем расположении духа, попросила султана Ибрагима отменить моё наказание! Казалось, повелитель только этого и ждал! В тот же вечер я отправилась на хальвет, и более кроме меня и Турхан никто с повелителем не был долгие месяцы. Ибрагим день за днём менялся в лучшую сторону. Он начал заниматься на мечах, полюбил верховую езду и государственные дела. Почти каждый месяц повелитель покидал столицу и отправлялся в Эдирне проверить и подбодрить свою новую армию. Налоги Дамаска всё также продолжали поступать на мой счёт все эти месяцы. Я же тайно переправляла деньги в Эдирне и другие регионы, где Ибрагим готовил свою новую постоянную армию. Также под этим видом султан часто одаривал меня всевозможными украшениями и имениями. И не только он. Даже Кёсем Султан под предлогом моего хорошего и примерного поведения (за службу Хюмашах) наградила меня деньгами и землями. Но, разумеется, мы с ней обе понимали, куда уйдут эти средства. Явно не мне на булавки. Наверное, за эти месяцы я стала самой богатой султаншей во всей Османской империи. Ходили в Стамбуле слухи, что я была даже богаче самой Валиде Кёсем Султан! Разумеется, всё это были только сплетни, и на самом деле у меня порой не было денег даже на то чтобы купить себе новое платье! Я щедро спонсировала новую армию султана Ибрагима, понятное дело в тайне, и во всём себя ограничивала, надеясь, что каждый сэкономленный акче сыграет свою роль в уничтожении зазнавшегося агрессивного сословия в лице янычар. Никто не знал, почему повелитель так щедр ко мне, почему за каждую ночь награждает килограммами золота, украшениями, землями и прочими плюшками. Также все гадали, куда я трачу такие баснословные деньги! В гареме даже шептались, что я всё золото словно дракон храню в своих покоях и чуть ли не плаваю в нём как в бассейне. Злые языки же просто дали мне клички «султанский хомячок» и «Хомяк Султан». Турхан Султан по этому поводу молчала, думаю, султанша догадывалась, что не просто так семья Османов меня подарками заваливает или вовсе Кёсем Султан всё рассказала невестке. Надеюсь только, что у главной хасеки хватит ума не натворить глупостей. В последние месяцы у Турхан и Ибрагима были странные отношения. Они много ночей проводили вместе, как муж и жена. Думаю, мужчине нравилось, как бы грубо это не звучало — «хальветить» султаншу. Турхан и вовсе питала к повелителю чувства. Не знаю, любила ли она его, но я уверена, что женщина ревновала Ибрагима к каждому столбу. Страсти между этими двумя бурлили нешуточные. Они всё также продолжали собачиться друг с другом, когда оставались наедине, но их ссоры всё чаще заканчивались бурным хальветом. Ревновала ли я? Не знаю. Хюмашах так сильно загрузила меня работой, что я об этом даже не думала. А если и возникали мысли подобного рода, то я с облегчением вздыхала от того, что с Ибрагимом Турхан, а не та же Хюмашах. Всё же в душе я восхищалась Турхан Султан и вообще рада, что у Ибрагима такой хороший вкус. И нет, я не боялась, что мужчина разлюбит меня! Когда бы мы ни встретились с ним в гареме, его глаза смотрели на меня. Я чувствовала на себе его взгляд, его тоску и желание. Он скучал по нашим хальветам и беседам, как и я. Но это вынужденное расставание лишь будоражило воображение и молодую кровь. Мы тайно наблюдали за жизнью друг друга, находясь порознь. — Повелитель! — я низко поклонилась и вошла в главные покои. Столько месяцев в разлуке, и вот я стою перед ним — в своём новом платье с глубоким декольте. Светлые волосы волнами ниспадают вдоль изящной талии. На лице улыбка, в глазах огонь, в крови бурлит адреналин. Не надо ворчать! Сама себя не похвалишь — никто не похвалит! Вот и Ибрагим ни слова не сказал… сразу уложил меня в горизонтальное положение. Варвар…