Нерв

— Ты был знаком с убитой? — Нет, мы никогда прежде не встречались. В комнате для свиданий находились двое: обвиняемый и его адвокат. Небольшое, тесное помещение, со старой мебелью и въевшимся запахом табака — наследие тех времен, когда курение в кабинетах и внутри здания не было запрещено. — В полицейском отчете сказано, что твою машину видели в промежутке с двух до трех часов ночи в том районе, где находилась квартира убитой. Зачем ты направился туда ночью? — Я возвращался домой после деловой поездки. Через этот район добраться можно быстрее всего. Долгий, тяжелый взгляд из-под нахмуренных бровей. В воздухе повисло невысказанное: «Ты лжешь». Напрасно он увиливает, и пытается его обмануть. Он сам прекрасно знает, как устроена эта система, техника допросов, а его адвокат — человек с огромным опытом, за его плечами сотни арестов. Будь он хоть немного изворотливее, как его собеседник, они бы до сих пор были коллегами. Но наломав дров в прошлом, их пути разошлись, а теперь они находятся по разные стороны баррикад. — У нас 38 минут, чтобы начать сначала, — адвокат покосился на свои наручные часы. — Про «деловую поездку» ты можешь заливать кому-нибудь другому, если собираешься ближайшие 15 лет гнить за решеткой. Как и ожидалось. Дешевая попытка, он на такое не ведется. Возможно, стоило с самого начала, рассказать правду?.. Нет, только не местным недоумкам-полицейским. Они ни черта не поймут, да ему и не нужны лишние проблемы и слухи. Только сидящий перед ним человек достоин доверия. Однажды, давно, он уже отмазал его от тюрьмы. И сейчас, только ему под силу сделать это снова. — Это продолжалось несколько месяцев… — Связь с той женщиной? — Нет. Кто-то пытался меня шантажировать. Его освобождают в зале суда. Адвокат пришел на заседание с твердым намерением выиграть дело, и вскоре, все увидели не подозреваемого в убийстве, а очередную жертву шантажа и мошенничества, подстроенного конкурентами. Союзники его поздравляют, кто-то пожимает руку, похлопывает по спине. «Это победа!», радостно верещат его партнеры по бизнесу. «Это расплата», крутится у него в голове. Расплата за его грехи. Он не был верующим человеком, слишком многое ему пришлось повидать на своем веку, чтобы утратить веру. Но он знал, что рано или поздно, кара настигнет его. Наказание за его бездействие будет таким же жестоким, как и он сам когда-то. Время от времени его тяготило чувство вины, но сейчас, он ощущал его особенно остро. Сможет ли он сам когда-нибудь себя простить за то, что ничего не сделал?.. Так или иначе, жизнь выставила ему счет. Ведь если задуматься, он действительно, прожил ее в долг. «За все надо платить» — ему приходит сообщение с зашифрованного номера. Он убирает телефон в карман пиджака. Угрозы его не напугают, он и без них знает, что цена будет слишком высока.

***

Где-то вдалеке виднеется парусник, пара чаек кружит над поверхностью воды, поднимаясь все выше и выше к безоблачному небу. Плеск волн, ступни утопают в теплом песке — на пляже нет никого кроме них двоих. К этой части острова есть доступ только у них и обслуживающего персонала. Элитный курорт премиум-класса, их персональный эдем, в который не проникают трудности и грязь из внешнего мира. Все заботы и суета остались там, в покрытой смогом и осенними дождями Конохе. А здесь, в Нами но Куни, в стране волн — вечное лето, тишина и покой. Какузу смотрит на выходящего из моря Хидана — тот любит воду, и готов не вылезать из нее сутками, поэтому даже вопроса не встало о том, куда они поедут, когда «закончится вся эта жуть». — Сходи, искупайся, — Хидан в мокрых плавках плюхнулся на шезлонг. — Вода просто кайф, — он укладывается на живот, и вытягивается во весь рост, подставляя покрытую каплями воды спину солнечным лучам. — Твоей рыбе надо чаще попадать в неприятности, чтобы у нас был такой шикарный отдых, — Хидан широко, заразительно зевает, и прикрывает глаза. Какузу не отвечает. Он давно обещал ему этот отпуск, а проблемы с законом у одного его старого знакомого только сыграли на руку. Раньше Кисаме, как и он, работал в полиции, но проворовался, попался на коррупции, и был с позором уволен. Какузу удалось замести следы, и уголовное дело на него тогда не завели. Позже Кисаме широко развернулся, заняв нишу в туристическом бизнесе, превратив богом забытый остров в райский уголок. Деньги полились рекой, местные боготворили его за постоянную занятость, остров стал престижным местом, где отдыхают мировые звезды и политики. Не всем нравятся его успехи: козни конкурентов едва не усадили его за решетку, Кисаме обвинили в убийстве девушки, которое тот не совершал. Когда Кисаме попросил защищать его в суде — он уже не работал в полиции, а занялся частной практикой юриста. За годы службы Какузу заработал репутацию последней сволочи: жестокий и непреклонный, на его счету 9 служебных расследований из-за превышения полномочий, его не раз отстраняли от дел и грозили уволить к чертовой матери. Во время задержаний он часто распускал руки, его методы не отличались гуманностью, но приносили результат. Именно поэтому, он смог доработать практически до пенсии: не смотря на все свои недостатки, он был лучшим в своем деле. Даже после увольнения его просили вернуться, обещали, что замнут очередное служебное расследование, заманивали повышениями и прибавками к зарплате, но он отказался. В своей битве со злом он проиграл, и предпочел остаться на стороне победителей. Какузу невольно разглядывает задремавшего Хидана. Отросшие, светлые волосы собраны сзади в неаккуратный, короткий хвост, несколько мокрых прядей падает на лицо. Едва выступающий под шеей седьмой позвонок: Какузу ловит себя на мысли, что хочет вцепиться в него зубами. Вечером, в своем бунгало можно будет себе позволить не только это. Взгляд скользит по изгибам позвоночника вниз, задерживается на обтянутой мокрыми плавками заднице, приятные округлости плавно перетекают в бедра… а потом взгляд натыкается на сетку шрамов покрывающих место под коленом, и мысли о сексе улетучиваются, уступая место злости. Последнее дело в его карьере полицейского: семь лет он и его коллеги выслеживали серийного убийцу, орудовавшего с особой жестокостью. Расчаленные трупы и развешанные на месте преступления гирлянды из внутренностей стали его визитной карточкой. Сукин сын был хитер и осторожен, не оставлял следов, но Какузу удалось его вычислить. И это едва не стоило Хидану ноги. Всю свою жизнь Какузу сознательно провел в одиночестве. Завести семью, детей — такие мысли никогда не приходили ему в голову. Связи делают тебя зависимым, уязвимым, ты больше не можешь действовать без оглядки на тех, на кого могут повлиять твои решения. Сколько раз жен и детей его коллег убивали, похищали, калечили — твои родственники становятся орудием мести тебе же. Какузу считал себя выше этого. Ему нечего терять, кроме себя самого, с ним никогда такого не случится, он не провалит расследование, пойдя на сделку с убийцей ради сохранения жизни своих близких. Его высокомерие сыграло с ним злую шутку. С Хиданом они встречались около двух лет, если секс без обязательств можно вообще назвать отношениями. Какузу неплохо проводил время, Хидан, вроде бы тоже, но все ближе наступал момент, когда тот собирался задать сакральный вопрос, который должен был все разрушить: «А что дальше?» А дальше этого быть ничего не могло. Их знакомство состоялось очень-очень давно, Какузу сейчас даже навскидку не мог вспомнить, какой это был год. Стояла зима, он с навязанным ему напарником приехали в церковь «божьего знамения», как именовали ее приверженцы выдуманной конфессии. На деле это была очередная секта, ожидавшая «страшного суда», и появления спасителя. В перерывах между молитвами совершались оргии и жертвоприношения, а еще адепты не брезговали наркотиками, чтобы впасть в транс и «пообщаться с господом». Он успел вовремя: девушку только водрузили на жертвенный алтарь, та билась в корчах и рыдала, умоляя сохранить ей жизнь, обещала принять их веру… Вера. Как глупо. Чего только перед смертью не скажешь. Жертвоприношение все-таки состоялось: Какузу выстрелил в голову мерзавцу в капюшоне, который занес нож над девушкой. Шеф потом долго ездил ему по ушам, отчитывая: что мол, он наделал много ошибок, что можно было обойтись и без выстрела, что это уже не в первый раз… Какузу помнил, что отошел в сторону от каменного строения церкви устав от суетящегося возле освобожденной девицы напарника и закурил. Пар от дыхания смешивается с дымом, в воздухе порхают снежинки. Он задумчиво рассматривает небольшой деревянный сарайчик, на дверях которого висит амбарный замок. Что, если там кто-то спрятался, или внутри заперта очередная жертва? Еще один выстрел уничтожает крепления, и замок падет в снег. Внутри полумрак, стойла для животных пусты, в центре лежит ворох соломы. Какузу хочет уйти, но его останавливает тонкий, еле слышный голос: — Ты Джашин? Он опускает взгляд: перед ним стоит ребенок. Хотя, Какузу мог бы принять мальчишку за призрака — бледная кожа, светлые, пепельные волосы, истощенный и простуженный. Выглядит лет на пять, но может и старше. На улице мороз почти 30 градусов, а тот босой, на нем из одежды только мешковатая рубаха. — Понятия не имею, кто это, — Какузу берет его на руки, тот такой легкий, что, кажется, будто совсем ничего не весит, — но я не он, — мальчишка устраивается у него под курткой. — Джашин — это бог, — гнусавит тот с заложенным носом, пока Какузу идет к машине. — А бог — это ты, — он заходится лающим кашлем, сотрясающим все его тощее тело. Бог? Эти фанатики задурили голову неокрепшей мелюзге со своей религией. Какузу только лишний раз убеждается, что убийство лидера этой секты явно не то, о чем он будет сожалеть. Он отвозит мальчишку в больницу, дальше им будут заниматься социальные службы, больше он с ним не увидится. Но не тут-то было. Хидан стал сущим кошмаром: он отказывался от еды, вопил и закатывал истерики, что ему нужен «тот самый полицейский», когда ему сказали, что никакого Джашина не существует, а его спас служитель закона. Многие верили в счастливый финал этой истории. С Какузу несколько раз разговаривали медсестры, в надежде, что он оттает, заберет мальчишку к себе, вырастит, как собственного сына… Ага, щас, разбежался. Дети это сложно. И дорого. В жизни Какузу нет места ни для них, ни для кого бы то ни было еще. Поэтому «тот самый полицейский» продолжил влачить свое существование в одиночестве, а путь Хидана к обществу пролег через приемную семью. Хидан совершенно не желал мириться с таким положением вещей: из приемных семей он сбегал, его разыскивали, возвращали в приют, оттуда он снова попадал в приемную семью, из которой опять сбегал через пару месяцев. Он настойчиво искал встречи с «тем самым полицейским», и судьба, наконец, над ним сжалилась. Его приютила семья, которая жила на той же улице, где был расположен дом Какузу, и долгожданная встреча, наконец, состоялась. Хидан всегда старался заскочить к нему под разным предлогом. То он упадет с велосипеда прямо перед его домом, то, каким-то непостижимым образом его мяч залетает прямиком в открытое окно… Если бы Какузу бывал дома чаще, а не пропадал на работе сутками, Хидан бы наведывался каждый день. Но вскоре ему пришлось переехать, и с тех пор они больше не виделись, а Хидан не пытался его искать. Их повторная встреча произошла много лет спустя, и снова по воле случая. У Какузу очень сильно заболел зуб, так, что хоть на стенку лезь. Он пытался терпеть, игнорировать боль — носиться по больницам просто не хватало времени. Но с каждым днем становилось только хуже, и откладывать визит к врачу стало невозможно. — А я все ждал, когда же ты придешь, — Какузу устроился в кресле, а сидящий перед ним врач стянул вниз, на подбородок защитную маску. Какузу сразу узнал его. Хоть Хидан больше не был тощим, спасенным им когда-то заморухом, его лицо все равно сохранило знакомые, въевшиеся в память детские черты. Пока Хидан осматривал полость рта, и занимался лечением его зуба он все болтал без умолку, у Какузу несколько раз возникало желание встать и уйти — он терпеть не мог пустой треп непонятно о чем. Но он уже заплатил деньги, а потраченное время ему никто не вернет, поэтому стоически перенес процедуру до конца. — Можем посидеть где-нибудь в баре, выпить, — предлагает ему Хидан, когда они закончили. — Ты мой последний пациент на сегодня, — Какузу пришел к нему в конце смены. Какузу соглашается только потому, что ему хочется запить этот хреновый день, и даже общество Хидана не сделает его хуже. Сидя за стойкой в баре, лениво потягивая свой виски, он спрашивает у него, почему тот выбрал такую профессию. Он никогда бы не подумал, что взбалмошный и совершенно неусидчивый Хидан, коим он был в детстве, свяжет свою жизнь с медициной. Какузу ожидает услышать что-то банальное: про помощь людям, про семейные традиции — его усыновила пара врачей. Но ответ его обескураживает. — Страх. — Что? — Страх, — повторяет Хидан, глядя как бармен смешивает ему в стакане «отвертку». — Все эти люди, которые ко мне приходят — они до усрачки боятся сесть в кресло и открыть свой рот. Они боятся боли, боятся, что что-то пойдет не так. Но стоит с ними заговорить, как они тут же расцветают, отвлекаются от своего страха, послушно делают, что велят, абсолютно забывая о том, что я в любой момент могу причинить им боль. «Забыть» про анестезию, задеть бормашиной язык или проделать в их щеке дырку, он отпивает из своего стакана, глядя поверх него на Какузу. — Забавно, да? То, что я улыбаюсь и травлю всякие байки, вовсе не означает, что мне смешно, и я охренеть, как заинтересован в собеседнике с его лепрозорными зубами. Согласись, есть в этом что-то, приятно подогревать ощущение собственной власти. Выслушав это, Какузу понимает, что помимо забитого мальчишки, он вытащил на свет из того сарая человека с задатками серийного убийцы. Человека, похожего на него самого. В тот же вечер они занялись сексом в туалете того же бара. Хидан был ладно сложен, его нетипичная для этих мест внешность и манера держаться приковывали к себе взгляды, он мог себя преподнести, заставить хотеть себя. Хотя Какузу заставлять и не приходилось. Желание обладать им, подчинить себе эту странную, экзотическую красоту, возникло так же быстро, как Хидан стянул с себя медицинский халат в кабинете клиники. Приглушенный свет. Тесная кабинка. Придушенные стоны. Грязь. Царапины. Синяки. Менялись времена года, декорации, неизменной оставалась только ненасытная страсть, которая влекла их друг к другу. Их встречи были спонтанны, не существовало никакого графика, и, тем не менее, кое-кто заметил их постоянство, и этим воспользовался. Сексуальная привязанность — это тоже привязанность, так рассудил «мясник», орудовавший в городе на протяжении семи лет. Какузу до сих пор не понимал, как такое могло случиться. Хидана обманули, заманили в ловушку, всему виной его легковерность. Какузу прислал ему сообщение с предложением встречи, и тот, естественно, согласился, даже не задумавшись, что Какузу не признает электронных сообщений, предпочитая телефонные звонки. Звонок последовал потом, позже. Ублюдок позвонил ему с номера Хидана, чтобы он послушал, как тот будет орать, пока он отпиливает ему ногу. И этот, разрывающий барабанные перепонки крик, жужжание бензопилы на заднем фоне, окончательно добили Какузу. Заставили признать, что Хидан это не очередная безликая жертва, не просто дырка на ночь. Хидан уже давно отделился от серой массы людей, на которых Какузу плевать хотел, и стал для него чем-то большим. Чем именно большим — Какузу для себя не решил, но определенно тем, ради кого стоит убивать. Какузу успел вовремя: опоздай он на несколько минут, ногу было уже не спасти, а сам Хидан умер бы от потери крови. Операция, несколько месяцев в больнице, реабилитация… Какузу тогда отстранили от расследования, да он и сам решил, что пора уходить. Начальство и сослуживцы его достали, с него хватит, пора отправляться в свободное плаванье. Он давно собирался это сделать, а произошедшее с Хиданом окончательно подтолкнуло его к этому шагу. Они не разговаривали о случившемся, Хидан никогда не обвинял его в том, что по его милости едва не стал инвалидом. В самом деле, наверно стоило его предупредить, сказать, чтобы был осторожнее. Прояви он хоть самую малость заботы тогда, ему не пришлось расплачиваться за это сейчас. Но тогда он считал, что все под контролем, что эта связь его ни к чему не обязывает, и уж точно, ее нельзя использовать против него. Эта ошибка стоила ему очень дорого. И, тем не менее, он приобрел гораздо больше, чем потерял. Он не застал Хидана в палате, когда его выписали. Хотел подвезти, оказать поддержку, показать, что ему не все равно. Навещал он его редко, будто боялся признать себе, что бледный, лежащий на больничной койке человек с перебинтованной правой ногой не пустое место, а что-то для него значит. А тут… глядя на застеленную, пустую, постель он понимает, что поздно спохватился. Что вел себя как последний кусок дерьма, и что порвать с ним — правильное решение. У Хидана еще вся жизнь впереди, незачем тратить ее на ворчливого старика. Когда он подходит к своей квартире, то замечает, что в лестничном пролете, ведущем на следующий этаж, притаился неясный силуэт. Какузу отходит к стене, готовясь отразить нападение, угол обзора становится больше, и тут он видит, что это Хидан. Сидит на ступеньках вместе с вещами, вытянув вперед больную ногу, хмурит белесые брови, рассматривая бетонный пол, и не поднимая на него взгляд произносит: — Теперь нас двое. И все тут. Ультиматум. Глядя на его ссутулившуюся фигуру Какузу думает, что не только ему было не просто пересмотреть приоритеты и выбирать, куда двигаться дальше. Как был эгоистом, так он им и остался — не задумывался даже, что сам Хидан по поводу всего этого думает. Он открывает дверь, пропуская его в квартиру. Им предстоит познакомиться заново, ведь за два года, они встречались только в постели, и имели очень отдаленные представления о личностях друг друга, которые скрывались за ведомыми инстинктами оболочками. Горничная приносит поднос с напитками и свежую газету. Какузу кивает ей, и она уходит, отвесив почтительный поклон. Закинув ногу на ногу, он лениво пролистывает страницы. Как и в прошлом номере, заголовки одни и те же: грядущие выборы, война в Суне… Какузу пробегает глазами по статье: сам он был родом оттуда, но еще в детстве, во время гражданской войны его с матерью и другими беженцами перевезли в Такигакуре. Сунийцев от других наций отличали рыжие волосы и смуглая кожа. Какузу был метисом: его мать, статная, с огненно-рыжими волосами была ярким представителем своего народа. Отца он никогда не видел, но именно благодаря его генам, он родился зеленоглазым, и без огненной шевелюры. В газете писали о том, что количество жертв, среди мирных жителей растет, что союзные войска вошли в Суну слишком поздно, что конфликта можно было бы избежать, вмешайся совет в политику соседних государств… Суна богата нефтью и полезными ископаемыми, и, вместо того, чтобы налаживать торговые отношения, соседи решили завоевать ее. Какузу откладывает газету в сторону. В мире как всегда неспокойно, но беды соотечественников его не касаются. Он хочет последовать совету Хидана и искупаться. Тот, похоже, заснул, его совсем разморило. Какузу встает с шезлонга и, прежде чем отправится к морю, набрасывает на плечи Хидану полотенце. Бледнокожий по своей природе — Хидан на солнце мгновенно сгорает, загар к нему не прилипает, он просто краснеет, как кусок мяса, если долго просидит на солнцепеке. Какузу не хочет весь вечер выслушивать гундеж, что там у него болит, тут у него чешется, и почему это Какузу такой спокойный, ему что, его не жалко? Уживаться с Хиданом ему было невыносимо тяжело, и дело было даже не из-за разницы в возрасте. У них разные привычки, разный режим дня, да они просто говорят на разных языках. Во время общения Какузу передает своему собеседнику информацию. Какие-то факты, рассуждения, выводы. Он так устроен, привык, все его окружение в полиции общается на языке фактов, отсекая все лишнее. Хидан же наоборот, ему важно передать эмоции. Поделиться своим настроением, показать отношение к ситуации. «Нет, ну ты представляешь, в бизнес-классе самолета пахнет гнилыми зубами!» «Фильм неинтересный, для кого это снимали?» Какузу всегда ждал, что за этим последует что-то важное, по делу, но нет, смысловой нагрузки в его болтовне не было, он просто не может держать это в себе, ему надо высказаться. Какузу замкнут и недоверчив — Хидан единственный, кого он подпустил к себе так близко. Хидан, напротив, открытый, у него полно знакомых, целый багаж историй про то как «у подруги друга был друг», его постоянно приглашают на какие-то сходки и вечеринки. Залогом их мирного совместного сосуществования стало максимальное разделение зон личного пространства. Какузу чувствовал себя комфортно, когда слышал, что Хидан где-то рядом, существует в его мире, перемещается по квартире, смотрит телевизор в соседней комнате, но не заходит к нему в кабинет, не отвлекает, не мешает работать. Поначалу, Хидану было тяжело принять это. Как это так, находится с человеком под одной крышей и почти с ним не пересекаться, нет, это решительно невозможно! Он систематически нарушал это правило, заваливался к нему в самый неподходящий момент, за что неминуемо огребал. Они ссорились, Хидан обижался и злился, а потом смирился с тем, что даже если они теперь вместе живут, есть границы, которые нарушать все равно нельзя. Какузу выныривает на поверхность: Хидан прав, вода как парное молоко, ему даже жаль уезжать отсюда. Он выходит на берег: Хидан все еще спит. Какузу опускается на свой шезлонг, берет со столика покрытый испариной бокал с коктейлем, и прислоняет его холодным боком к виску Хидана. Тот морщит нос и разлепляет покрытые красной сеткой сосудов сонные глаза. — Че случилось? — он садится, жмурится, стараясь стряхнуть с себя остатки сна, кутается в полотенце и забирает у Какузу свой бокал. — Не забудь собрать вещи, — Какузу отжимает мокрые волосы. — Сегодня вечером мы улетаем. — Да давай еще останемся, — Хидан отпивает половину своей «голубой лагуны». — Куда спешить, далась тебе эта Коноха. В прошлый раз Хидан уже уговорил его на лишнюю неделю отдыха, и Какузу решил ему уступить. У них тут полный пансион, все оплачено, они могут оставаться здесь, сколько пожелают, но Какузу не хочет пользоваться гостеприимством Кисаме слишком долго. — Хидан, — Какузу наблюдает, как движется его кадык, пока тот допивает свой коктейль. — Билеты уже куплены, решение окончательное. Деньги сами себя не заработают, — он отводит назад влажные волосы, — особенно в твоем случае. Хидан пропускает шпильку в свой адрес мимо ушей. Ставит пустой бокал на столик, косится на Какузу так, будто тот ему чем-то обязан по гроб жизни. Сейчас, он дождется более эффектного момента, чтобы подпустить яду, и обязательно вылепит в ответ что-то не менее едкое. Какузу успел изучить его повадки, и читал Хидана как открытую книгу. Тот идет в сторону бунгало, но останавливается на полпути, оборачивается, с прищуром глядя на Какузу. — Ну, и че ты расселся? Секс у стариков редкое явление, — он осклабился, — особенно в твоем случае. Блестяще. Внутренне Какузу ему даже поаплодировал. Он поднимается с лежака, и идет вслед за ним, оставляя мокрые следы на песке. Коноха встречает их неприветливым серым утром, холодным ветром и моросящим дождем. Хидан бросает сумку и тут же уматывает на встречу с другом. Какузу рад, что может побыть в одиночестве: разобрать почту, ознакомиться с лентой новостей. За месяц скопилась куча писем: но внимание Какузу привлекает мейл, отправленный с анонимного адреса: 12:00 Ресторан «Лабиринт». Приходите один. Плачу наличными. «Лабиринт» — фешенебельный дорогой ресторан в центре города. Обычные люди там не обедают, тот кто пригласил его туда — при деньгах и не хочет светить свое имя, желая сохранить встречу в тайне. Наверняка какая-нибудь жена очередного олигарха, желающая получить развод, и отжать у мужа половину состояния. Или ему надо отмазать от тюрьмы попавшихся с наркотиками или на вождении в нетрезвом виде детишек местных политиканов. После ухода из полиции Какузу в основном занимался такими делами. Разнообразием они не блистали, но платили за них более, чем неплохо, так что, он не жаловался. В ресторане официантка проводит его в VIP-зал. Уютная, небольшая комната с кожаными креслами, диваном, спокойной, ненавязчивой музыкой и столиком на двоих. К неудовольствию Какузу даже тут курение запрещено, пока он ждет клиента то мог бы сделать пару затяжек… — Я извиняюсь, — раздается звучный голос в дверях, посетитель проходит, и садится в кресло напротив Какузу. — Вы не против, если я буду говорить на вашем родном языке? Какузу медленно кивает. Ему знаком этот прием, он и сам его использовал во время допросов: родная речь сближает, располагает к себе, срабатывает чувство солидарности, и человек охотнее тебе раскрывается. — Я, кажется, не представился, — разговор продолжился на сунийском, Какузу не отводит от сидящего перед ним человека взгляд. Огненно рыжий, с пирсингом на лице — это Пейн, лидер новой политической партии «Рассвет», которая намерена побороться на выборах за свое место в парламенте. Его имя было у всех на слуху, аналитики пророчат ему и его фракции неплохие результаты, конкуренцию ему могут составить только Учихи. «Рассвет» уже подмял под себя половину страны, многие госструктуры поддерживались ими, что вполне могло обеспечить им отличный результат на выборах. У Пейна имеется все: деньги, связи… Непонятно только, зачем он обратился к Какузу. — Это деликатное дело, поэтому, я настоятельно попросил полицию пока не освещать его в прессе, — Пейн вытаскивает из внутреннего кармана пальто фотографию, и протягивает ее Какузу. — Пропала моя племянница, Кушина. Вчера вечером ее не было на перекличке в интернате для девочек, где она учится, и полиция до сих пор не может ее найти. С фотографии на Какузу смотрела улыбающаяся курносая рыжая девчушка в школьной форме. На вид ей 12, длинные волосы, серые глаза… Никакая она не племянница, внешнее сходство не утаилось от Какузу. Это дочь Пейна, которую принесла какая-нибудь брошенная им в юности идиотка. Пейн уехал из Суны в Коноху строить политическую карьеру, а внебрачный ребенок непонятно от кого никак не вязался с его имиджем. — Ваша «племянница», — Какузу с нажимом произносит это слово, — исчезает аккурат перед самыми выборами, — он бросает фотографию на стол. — Вы всерьез решили, что я куплюсь на подобную херню? — Понимаю, о чем вы думаете, — Пейн задерживает взгляд на шрамах покрывающих щеки Какузу, — но поверьте, это не какой-то пиар-ход, чтобы подогреть интерес публики. Возможно, — он вскидывается, — я не произвожу впечатление порядочного человека с высокими моральными принципами, но я не стал бы впутывать ребенка в политические игры. Девочке уже многое пришлось пережить: она шла с остальными беженцами к границе, и их поток угодил под обстрел. Вы ведь знаете про «песчаный котел»? «Песчаный котел» — так окрестили самое кровопролитное сражение у границ Конохи. Колонна беженцев и сопровождавшие их солдаты угодила в окружение и была зажата в кольцо, в котором творилась настоящая мясорубка из людей и бронетехники. Сотни погибших и раненых, сунийцев попросту перебили бы, если бы Коноха не приняла решение ввести в страну свои вооруженные силы. Кольцо окружения было прорвано, те немногие гражданские, что смогли уцелеть, были переправлены через границу. — Кушина была среди немногих выживших в результате этой операции, — продолжил Пейн, ожидая, что об этих событиях Какузу был просто обязан слышать, и уж точно, оказаться под впечатлением. Но Какузу особо не впечатлился: ему плевать на доводы Пейна, он не возьмется за это дело. — Чего вы от меня хотите? Я не занимаюсь поиском пропавших людей, — Какузу сцепляет пальцы в замок. — Дайте отмашку полиции: с их ресурсами они смогут отыскать девчонку в два счета. Наверняка это происки ваших политических соперников и… — Они не осмелятся! — голос у Пейна стал другим, угрожающим. — Если причинить зло моим близким, я за ценой не постою, и все мои соперники об этом знают! — он выходит из-за стола и начинает мерить шагами комнату. — Это сделал кто-то из своих, кто-то хочет подставить меня, нанести мне удар в спину, — продолжил он уже спокойнее. — Я не прошу вас найти предателя, я прошу вас найти ее, — он поднял со стола фотографию и вновь показал ее Какузу. — Лечение вашего партнера слишком дорого вам обходится, неужели вы упустите возможность поправить свое финансовое положение? — Пейн упирается ладонями в стол, и нависает над Какузу. Какузу чувствует, будто у него на горле смыкаются чужие руки. Пейн прав, случившееся с Хиданом, его лечение, реабилитация проделало огромную брешь в его финансах, заставив потратить почти все накопления. Хидан сидел на больничном, восстанавливаясь, Какузу приходилось содержать их двоих. Только сейчас уровень его доходов с критической отметки едва поднялся до «удовлетворительно». — Это вам на внезапные расходы, — Пейн кладет на стол толстый конверт с деньгами. — В течение часа вам на счет поступит аванс, а оставшаяся сумма утроится, когда вы отыщите Кушину. Какузу смотрит на фотографию, конверт с деньгами. Ему не оставляют выбора. Пейн человек, которому лучше не отказывать. Какузу не хочет остаток жизни провести в нищете, Пейн вполне может устроить так, что потом его не возьмут ни на одну работу. К тому же, его напрягает, что в поле зрения Пейна оказался и Хидан тоже. Какузу не готов так рисковать. Он уже не молод, чтобы держать удар со всех сторон, ему хочется спокойной старости. Он заслужил это! Хидан был прав, не нужно было сюда возвращаться. Какузу убирает деньги и фотографию во внутренний карман пиджака. Он отыщет девчонку, а потом будет думать над переездом.