Я не я, и Коноха не моя

Клан Учиха. Гордый, воинственный, а когда-то казалось и непримиримый. Внутри него давно зрел раскол. Давным-давно большая часть клана устала от постоянных сражений и потерь в войнах против Сенджу. После именно эти соклановцы предали Мадару и его учение. Они предпочли остаться в Конохе, в которой их положение основателей не просто пошатнулось… Оно ушло. Было растоптано. В том числе и не смирившимся со второй ролью главой клана. Мадара буквально выжег страхом сердца жителей Конохи. Клан Учиха боялись, Сенджу же боготворили… И хотя Первый хокаге прилагал усилия по реабилитации клана-основателей, даже «богам порой не под силу обелить похеренную репутацию». Им не доверяли. Ждали подвоха. Ведь и Мадара когда-то стоял вровень с Хаширамой, как гарант мира. Правда, тянулись всегда больше к Первому, потому-то его и избрали хокаге. Можно долго и упорно обвинять Второго, что, очевидно, так и не простил давних кровных врагов, но… Тот со своей паранойей навредил скорее своему клану. Сенджу прикрывали собой все образующиеся дыры, в результате чего, именно, они, а не отвергнутые и сосланные на охрану внутреннего правопорядка Учиха оказались на грани вымирания. При работе в полиции смертность в клане достигла рекордно низких показателей. Если раньше в тридцать пять — ты был долгожителем и очень сильным шиноби, раз тебя до сих пор не убили Сенджу, то сейчас… Появились первые седые Учиха. Первые соклановцы, что избрали для себя путь не ниндзя, а… булочника. Или аптекаря. Тот же шаринган стал пробуждаться не у всех. Канули в лету воспоминания о мангекё шаринганах, а также о таких техниках, как изанами и изанаги. Наступили сытые и относительно спокойные времена, которые не могли не сказаться на клане. Не в лучшую сторону. Кто-то обрюзг и заплыл жирком, кто-то за всю жизнь так и ни разу и не активировал шаринган. Единственное, что осталось неизменным — это уязвленная гордость. Причем, чем сильнее клан мельчал, тем болезненнее становилась тяга и ностальгия по «былому величию». Ушли в мир иной свидетели того, «как Коноха строилась». Хотя порой и находились древние старухи, что заявляли, будто бы в молодости знавали Великого Мадару и даже имели от него детей… Конечно же, это были пустые слова. Тем старухам в дни жизни Мадары было в лучшем случае по пять-десять лет, а уж кем-кем, а педофилом тот, при всей демонизации его облика, не был. Впрочем, и последнее явление постепенно сходило на нет. Не осталось более в живых тех, чьи братья и сестры не доживали до подросткового возраста, пополняя ряды жертв непрекращающейся войны двух кланов. Новые поколения не ведали, что недоверие деревни и натянутые отношения с «не-Учиха» — небольшая цена за мир, который даже в самом худом виде, представлялся всё же лучше бесконечных сражений. Последней каплей стало нападение Девятихвостого Лиса на Коноху, и как следствие тронувшийся умом Четвёртый хокаге. И вновь тень Мадары легла на весь клан. Это ведь не было секретом… Имя того, кто мог контролировать Кьюби. А уж слова Намикадзе о шарингане в прорезях маске… Многие поверили. В том числе и в самом клане. Поборники за восстановления былого величия, предположили, что кто-то, наконец, решил напомнить этой опостылевшей деревне, кто здесь самый сильный шиноби! Шиноби в маске восхищались… В тайне, разумеется. И лишь малая часть клана. Остальные понимали в сколь большую бездну они скатывались. Ненависть и недоверие порождают ещё большее отторжение и мстительность. А уж с горячей кровью Учиха… Обстановка накалялась. Раскол становился всё заметнее. И в основном те, кто были за мир — и шаринган-то не пробуждали. Сплошь — торговцы да ремесленники. И некоторые молодые шиноби. Впрочем, тех, кто был готов на восстание было много меньше, чем в целом, недовольных. Многим доставало разума понять, что ни к чему хорошему это не приведёт. А вот если устроить Четвёртому «несчастный» случай… На последнее же, к удивлению, прочих оказался не согласен Фугаку, аргументировав это тем, что тогда власть захватит Орочимару, что будет много хуже Желтой Молнии либо же Хиаши Хьюга, что было даже нежелательнее змеиного саннина. Устранить же верхушку клана Хьюга, Намикадзе и Орочимару — одновременно — задача не из легких, к реализации которой они так и не успели подойти. А всё почему? Старший сын главы клана оказался предателем, поставившим верность деревне выше семьи. Как результат — всех активных и реально опасных сторонников движения «за восстановления былой славы» постигла смерть. Остальные подверглись массовой промывке мозгов. Правда, техника минула, как Учиху, наложившего её, так и детей. Именно у подрастающего поколения накопилось слишком много «почему». Ситуация в клане оставалась опасной. Помнившие, чем закончилось так и не начавшееся восстание — боялись, но зрело и недовольство, которое и техникой Шисуи приглушить было не просто. От былой доблести остались лишь осколки. Учиха были опозорены, и это понимали все. Жажда мести прорывалась в юных сердцах, хоть они и не знали толком, что именно послужило причинной вечной грусти и страха их родителей и старших родственников. Однако слишком многие из них потеряли одного из родителей, либо и вовсе остались сиротами. И да — всё знали, чьим ставленником и другом является их текущий лидер. Альтернативы, впрочем, не было. Саске — был никчемен и замаран именем своего старшего брата. Почему так? Ни у кого не вызывал особого сочувствия опекаемый неприкасаемым предателем Шисуи мелкий сынишка главы клана. Ибо Фугаку облажался. Не так воспитал старшего. Потом ещё и сам проиграл хокаге в поединке один на один. Эта линия, очевидно, завела их в тупик. Шисуи, впрочем, тоже был из той же породы. Даром, что ли кузен Итачи и Саске. После чистки — он был самой близкой родней главной семьи. Не считая тех, кто путь шиноби давно оставил, что также не добавляло очков «главной ветви», от которой осталась одна лишь гнилая поросль. Впрочем, против Саске играл и его характер «всеми обиженного», «вечно недовольного», «надутого» юноши, что так и не вырос умом. Порывистый, раздираемый внутренними демонами мальчишка — вот кем он был. И существовала его полная противоположность — Рукия Учиха. Спокойная и рассудительная, для Учиха она была даже слишком тихой. Впрочем, то была подходящая роль для дочери одной из немногих восставших. Женщины, как ни крути, и в клане Учиха женщины. Будучи обремененным семьей и детьми, особо на штыки лезть не хочется. О том, кто являлся её отцом, ходили разные слухи. Ребёнок у незамужней, но сильной куноичи, хоть и был позором, но имел все шансы послужить клану. Незаконное же происхождение бросало тень на женатых мужчин клана. Потому, когда мать Рукии убили, все, затаив дыхание со злорадным интересом, наблюдали, кто же возьмет опеку над девочкой. Родных дядей или теть у девочки также не осталось, как и деда с бабушкой, умерших ещё раньше. Теоретически же остальной клан был для неё в практически равной степени родства. Следовательно, «пожалеть» сиротку и не дать пропасть додзюцу в местном приюте мог вызваться любой. Однако желающих не нашлось. Мужчин и без того осталось немного, а бросать на себя тень… Вдовы также не желали брать дитя позора, поскольку им и так приходилось нелегко — нужно было поднимать своих. Да и хватало и других сирот, без клейма в виде принесшей в подоле матери. В результате Рукия оказалась под опекой исполняющего обязанности главы клана Шисуи. У того ведь не было иного выбора. Дети клана Учиха не должны были расти, как в поле трава. Каким бы не было происхождение — она Учиха, которая уже пробудила шаринган. Рукия плохо помнила маму: как звучал её голос, как она улыбалась, и улыбалась ли вообще. На единственном сохранившемся фото была изображена миниатюрная женщина с тонкими чертами и миловидной внешностью, которую, впрочем, портила явная ожесточенность и яростный блеск в глазах. Никто так и не смог ответить Рукии достоверно, что послужило причиной столь пламенной ненависти к Конохе, но Хотэру Учиха была одной из самых ярых сторонниц восстания. И не только на словах. Ведь когда всё это началось, та сама выбежала навстречу смерти. И как сообщили позже, сумела убить нескольких чуунинов и даже одного Анбу. Последовавшая за ней в гущу дочь волновала Хотэру в меньшей степени… Точнее, не волновала совсем. Потому именно хладнокровно убивающая мать и послужила причиной пробуждения у Рукии шарингана в столь малом возрасте. Кажется, она пыталась её остановить. Но мама лишь посмотрела на неё страшными, налитыми кровью и ненавистью глазами с тремя томоэ, и грубо отшвырнула в сторону. Ещё долго Рукию будет преследовать этот взгляд во снах. Она плохо помнила маму: пела ли та ей колыбельную, обнимала ли хоть иногда, но этот взгляд останется с ней всегда. Потому как в тот момент казалось, что именно свою дочь Хотэру презирает и ненавидит… Заодно с Конохой, а может и наравне. Ужас, испытанный Рукией в тот день, навсегда отпечатался в её душе. Она находилась посреди хаоса, в котором лилась кровь и блестели обнаженные клинки и красные глаза представителей её клана. Целью этого сражения был вовсе не захват или плен — жажда убийств и крови, вот чем был пропитан воздух в ту ночь. Удушливая волна десятка воспалившихся Ки прижала Рукию к стене, где она сидела, обхватив колени и дрожа. Они все — и соклановцы, и шиноби в зеленых жилетках, шиноби в звериных масках — казались ей чудовищами. И среди них — её мать, выглядевшая безумнее прочих. Растрепанные длинные волосы, налитые злобой глаза, дикий оскал на лице и брызги чужой крови на бледной коже — такой её запомнила Рукия. Она не видела её смерти. Появившийся яркой солнечной вспышкой Четвёртый хокаге вытащил её из этого ада. Желтая молния Конохи — этот ненавидимый её соклановцами мужчина с покрытыми мелкими чернильными пятнышками руками, пропахший железом и потом, доставил её до госпиталя, исчезнув также неожиданно, как и появившись. Если физически Рукия была невредима, то травма психологическая заставила её отключится прямо у стойки регистрации… Позже, когда она придет в себя, то заметит, как шепчутся, но ничего ей не говорят медсестры. Кто-то будет смотреть на Рукию со страхом, кто-то с отвращением — ко всем этим взглядам она начнёт привыкать. Но не к одиночеству, что навалилось тяжкой волной и преследовало картинами той ночи. Спустя четыре дня за ней придет Шисуи-сама, который и расскажет ей о случившемся, прямо без обиняков, не щадя, о том, какова была её мать. И что она и другие восставшие едва не разрушили их клан, и что теперь Рукия должна очень постараться, чтобы восстановить доброе имя и своё и Учиха, в целом. Исполняющий главы стал её опекуном, но жил отдельно. Впрочем, раз в день заглядывая к ней. Шисуи-сама приносил еду, одежду и следил за тем, чтобы Рукия посещала занятия в подготовительном классе клана Учиха, где учили читать, писать и примитивным ниндзюцу. Больше всего в это обязательной школе делали упор на историю, где старательно объясняли, почему важно охранять мир. Рукия слушала всё это, а перед глазами её пробегали отмытые ныне улицы, где лилась горячая кровь и летели головы, руки и ноги зазевавшихся шиноби. Пожалуй, она запомнила всё слишком хорошо, чтобы желать повторения. Позже она узнает от горьких пьяниц, некогда полицейских, что в тот день Шисуи-сама подвергнул воздействию своей особой, промывающей мозги техники всех членов клана, кто пробудил шаринган… Кроме неё и Саске, потому что о них узнали слишком поздно… И оттого что Рукия в тот момент была доставлена господином Четвертым в больницу. Это объясняло повышенный интерес Шисуи к ней. Он предпочел проследить лично за возможно весьма проблемным ребёнком, но Рукия его удивила. Она не доставляла проблем. Никаких. Совершенно. И скорее умерла, чем попросила бы что-нибудь. Почти полная противоположность Саске, за которым исполняющий обязанности также старался следить. И Шисуи решил это использовать. Казалось бы — девчонка с сомнительным происхождением, у который отец мог быть хоть Инузукой (остальными вряд ли: такие кланы Акимичи, Нара, Хьюга и Абураме обладали «сильной кровью»), хоть кем-то из согрешивших Учих или бесклановых. Да хоть сантехником без намека на развитый очаг чакры. И всё же Рукия смогла бы стать компромиссом для двух разрозненных сторон клана. Для так и не оставивших в сердце пламя восстания — она дочь непримиримой Хотэру, для поджавших хвост — крайне рассудительная и спокойная девушка. Рукия из дитя позора постепенно превращалась в ту, что осторожно начали продвигать в жены Саске, надеясь, что её удивительный для их клана характер обуздает его. На воспитанницу Шисуи обращали внимание. За пробудившей шаринган практически в возрасте Итачи девочкой следили. И её прыжки через классы в Академии, наравне с Хару Сенджу, и одинаковый возраст становления чуунином с действующим номинальным главой Саске — всё это было отыгранными у сомнительного происхождения очками. Благодаря своей покладистости и нестандартному мышлению в четырнадцать Рукия Учиха получила звание джоунина. Пока «невыездной» Саске Учиха был лишен этого шанса на повышение. Вокруг миниатюрной головки Рукии сгущались тучи интриг. Одни, видя, как легко та находит общий язык со всеми, в том числе не из клана Учиха, намеренно твердили ей, что самолично видели, как хокаге расправился с её матерью. Другие, что ей следует выйти замуж за Саске, родить от него ребёнка, а после убить, а тело уничтожить, заявив о том, что тот добился желаемого — сбежал из опостылевшей деревни. После её становления джоунином в год находилось хотя бы три мужчины клана Учиха, решившие признаться в отцовстве. И если сначала сердце Рукии замирало, готовое взорваться, то позже она уже не была наивной дурой. Может, она и была скромна, но посылать очередного «папашу» в пешее эротическое научилась. Это было глупо. Признавать того, кто её бросил, кто обесчестил и свою семью и Хотэру. В конце-концов о своей матери Рукия предпочла бы и вовсе не знать, так зачем терзать себя, если отец может оказаться ещё более отвратительным субъектом? И всё же каждый раз что-то внутри обрывалась, и она в надежде вглядывалась в нахально смотрящего на «доченьку» мужчину. И никогда не видела того, что искала. А именно стыда, её отец, будь у него хоть капля совести — стыдился бы своего поступка. Порой Рукии казалось, что все они заблуждаются. С кланом Учиха у неё были стойкие неприятные ассоциации, ей было неуютно проходить по тем улицам, по которым, она помнила, лилась кровь. С соклановцами ей приходилось быть втрое осторожнее, чем со всеми остальными. Порой ей даже казалось, что её место не здесь. Естественно, Рукии не нравилась подготавливаемая ей некоторыми роль. Да и Саске ей нисколечки не нравился. Надменный и несчастный одновременно. Всеми презираемый. Опальный принц клана. В отличии, от его сокомандника — Хару. Вот уж с кем приятно было не только общаться, но и… Рукия покраснела. Тот с первого взгляда понравился ей, но, разве может Учиха сойтись с Сенджу? Тяжкий вздох потряс хрупкие плечи. И всё же Рукия была до чертиков рада увидеть его. Целого и невредимого, особенно после того, как Саске его чуть не убил. Настолько рада, что была готова отринуть все привитые кланом приличия и прямо в кафе и затискать. Недостойно Учихи. недостойно джоунина, но… Она сдержалась, чему и была рада. Завязался разговор, в начале которого Сакура тактично удалилась, делая притом страшные глаза, мол, не я одна в Учиху влюбилась, страдай тоже, Хару… Рукию вновь бросило в жар. А после она, как дурочка хихикала, охала и охала, выспрашивая Сенджу о их с отцом приключениях, по большей части курьезных, где тот огребал за отнюдь не невинные развлечения Джирайи-сана. Заказанная еда сиротливо остывала в кафе, и Рукия, и Хару — смущенные в практически одинаковой степени чувствовали, что им необходимо выбраться на воздух, подальше от любопытных глаз… И вообще… За разговором они и не заметили, как подошли к негласным границам квартала Учиха. Рукия глупо спалилась, что читала похабное творчество отца Хару, тот начал нести какую-то чушь… Или не совсем чушь. — Твоя… Твоя улыбка, Рукия, она прекрасна… Это… — он смущенно почесал в затылке.- Тебе надо чаще улыбаться! Ой! — Хару замахал руками. — Нет, нет! То есть, я не хотел сказать что ты бука, как Саске или что-то вроде… Да чтоб… Прости, — и неловко улыбнулся. Залившись краской, Учиха только и сумела, что сдавленно кивнуть, а после с жуткой неохотой попрощаться с Сенджу и двинуться в неприветливый дом. Клан лихорадило. Сначала Саске, потом странная смерть его матери… Нет, в квартал ноги не шли. Как и в зияющий одиночеством опрятный домик. Рукия была слишком погружена в себя (пыталась понять сильно ли большой дурой она была при разговоре с Хару!), чтобы заметить, как всё это время её провожала практически неразличимая тень. Шисуи, а это был он, видел достаточно. Он давно знал, что подопечная не шибко озабоченна кланом и конкретно Саске. Рукию не интересовала власть и не так просто было заставить… Они с Саске — были упущенными детьми, рано пробудившими шаринган, слишком свободными и опасными, но, если последний сам загнал себя угол, единственным выходом, из которого была тотальная промывка мозгов, то Рукия… Рукия могла послужить клану иначе. Если уж избрала такой путь. Брак с Сенджу лишал оппозицию и шанса сместить Шисуи, поставив во главу приобретшую странную популярность девчонку. Правда, для этого тем нужно было вернуть Саске и как-то заставить того плодиться… Но существовали способы. Особенно в клане мастеров гендзюцу. Впрочем, у тех, кто делал ставку на Рукию изначально не было и шанса, ведь Шисуи давно знал имя её отца. Он намеренно позволял клану играться, пусть думают, что могут что-то изменить… Если же хоть что-то предпримут, то правда вскружит их головы. Однако ему пока ни к чему было доставать свой козырь. Тем более, что брак с Хару Сенджу одновременно и протянул бы тоненькую пальмовую ветвь между настороженной, а сейчас и обозленной деревней и опальным кланом. Надо бы скорее распустить слух, что главный пострадавший от рук Саске спокойно милуется с представительницей клана Учиха… И Шисуи страшно ухмыльнулся, удовлетворенно пробормотав: — Нужно было искать менее порочащие способы извлечения информации, чем алкоголь и расшалившийся язык одной бездумно влюбленной в вас дурочки, хокаге-сама. Наблюдавшая за ним жаба подавилась комаром.