Волна и камень

Не самый худший ужин на памяти Чуи, хотя уж кто, а он, как уважающий себя студент — беспризорник, в жизни перепробовал немало полуфабрикатов. Дазай-сан вел себя на удивление смирно, когда Чуя практически пинком отправил его на стул, справедливо полагая, что нервы не выдержат еще одной экстремальной перевязки. Бутерброды получились чудо, как хороши, несмотря на то, что просты до приторности. В самом деле, кто бы не смог нашинковать все то, что они купили, засунуть между двух кусочков хлеба и поставить в микроволновку? Вот и Чуя считал, что он с тем же успехом мог бы податься в шеф-повара, потому что под пронизывающим взглядом Дазай-сана, неотрывно сопровождавшего в процессе, все валилось из рук. Накахара удивлен, что не нарезал ломтиками свой палец вместо сыра. Чего он уставился? Мог бы сказать что-нибудь, пошутить, разрядить обстановку хоть как-нибудь, но нет — судья, кажется, намеренно нагнетал, а Чуя понимал все меньше. Вот, разделываясь с маленькими помидорками, думал, что это неплохой шанс для них узнать друг друга, а в следующий момент мысленно посыпал голову пеплом за то, что согласился. Будто все гормоны решили разом взбеситься, завывая в голове тревожной сиреной и не давая толком сосредоточиться ни на чем конкретном. А Дазай, казалось, мог с легкостью читать мысли, потому что в моменты, когда редкие взгляды Чуи достигали его искрящихся весельем глаз, он наклонял голову и, лукаво прищурившись, улыбался. Жаль, улыбки его, как показывала практика, мало что значили. — Приятного аппетита. — Нервно пожелал Накахара, усаживаясь напротив и подвигая к Дазаю тарелку с парой дымящихся горячих бутербродов. Да, уж, романтикой тут и не пахло. Сидят вдвоем в совершенно темной квартире с одной лишь лампочкой, ровно освещающей кухонный остров, смотрят друг на друга и молчат. Сложно сказать, что не так с Осаму, но вот Чуя попросту не знал, что сказать. Он же не был никогда на свиданиях, ну, или то, что ими зовется. В голове крутились только до отвратительного бестактные вопросы о попытках навредить себе, к которым обстановка не располагала, да и уровень доверия, в общем-то, тоже. А говорить о погоде совсем глупо и неловко. — Что ж. — Судья криво улыбнулся, поднявшись со своего места. — Я, кажется, обещал свечи. И прежде, чем Чуя успел сказать хоть что-нибудь, он проворно скрылся во тьме гостиной, мелькнув смазанным силуэтом. Свечи? Серьезно? Кажется, обстановка станет еще более напряженной, если добавить в нее хоть каплю «свидания». По крайней мере, Накахара собирался сгореть от стыда в этом неловком молчании. Что не так? У них вроде не возникало проблем с разговорами. В общем, волновался он так тщательно и добросовестно, что очнулся только от тихого смешка над самым ухом, с удивлением обнаружив перед собой небольшой канделябр с тремя мерцающими огоньками. Накахара коснулся пластикового пламени пальцем — и правда, электронные. — Надо же, я что, сорвал куш? — Продолжал тихий голос, и Чуя полуобернулся к замершему за спиной судье, смотря на него снизу вверх. — В смысле? — Как вышло, что такое очаровательное создание, как ты, никогда не было на свиданиях? — Прямо в точку, Чуя незаметно поджал губы, но заставил себя сидеть на месте. Стоит этому клоуну убедиться в своих догадках, он потом не отстанет до конца жизни. Или месяца. — Что за чушь? — Накахара самодовольно хмыкнул, всем своим видом показывая уверенность и независимость. Ну, пытался, потому что Дазай-сан совсем не выглядел убежденным. Тот не сказал ни слова, только шире улыбнувшись и, положив руки на плечи Чуи, развернул его обратно к столу. Накахара даже опешил на несколько мгновений, потому что в его картине мира между ужином и прикосновениями должно было находиться что-то важное. Ах да! Попытки поговорить нормально, что в их случае просто необходимо. Ладони на плечах сдвинулись, огладив основание шеи, и прошлись вниз по спине, чуть надавливая, казалось, в самых нужных местах. Не иначе, Дазай-сан кроме судейской, еще и массажной практикой занимался, потому что другого объяснения его точным касаниям Чуя найти не мог. — Расслабься. — Прошелестело над ухом, пока ладони судьи переместились на предплечья, чуть сжав. — Это ужин, а не эшафот. — Очевидно. — Чуя фыркнул. Неуместно. Как же это все было неуместно. Сама ситуация, точнее он в ней — как чуждый элемент, который саботирует работу всего механизма. Дазай-сан вон и свечи принес, и, кажется, пытается быть нормальным, а он слова из себя выдавить не может. — Очевидно. — Эхом повторил судья со смешком в голосе, и Чуя, не сдержавшись, закинул голову назад, оказавшись со склонившимся Осаму лицом к лицу. — Я обещал не приставать, и я не буду ничего делать. — Я… — Накахара смутился. Переживания его были направлены совсем в иную сторону. — Не из-за этого. — Тогда что не так? — Продолжая мягко поглаживать, Дазай наклонился чуть ближе, так, что кончики его кудрявых волос невесомо щекотали алые от смущения щеки. — Ага, вам скажи, потом не отвяжетесь… — Я хочу, чтобы тебе было комфортно. О да, «комфорт» — определенно не про их дерганные, острые со всех сторон отношения. В них все, что угодно, но не это. А жаль, Чуя был бы не против, знай он, чего ждать, хотя бы изредка. Первый шаг в этом направлении сделан, и отнюдь не им самим, так что, скрепя сердце и собрав волю в кулак, выдохнул: — Я просто…не знаю, что говорить. — Было что-то до дрожи интимное в том, что они не отрывали друг от друга взгляда. — Что обычно делают на… — Чуя неуверенно замялся. — Свиданиях? — Судья невинно потерся кончиком своего носа о его. — Если честно, я сам не в курсе. Разве это важно? — Не знаю. — Накахара мысленно поразился чужой уверенности. Ни следа сомнений. — Тогда мы можем просто…поесть? — И выпить. — Да. — Чуя неуверенно улыбнулся, чуть вздрогнув, когда мужчина, быстро склонившись, поцеловал его куда-то в висок, а потом как ни в чем не бывало сел на свое место, оставив Накахару пылать и думать, что это такое только что было, в одиночестве. Недолго музыка играла, и вот уже в следующее мгновение щекочущее нервы напряжение между ними двоими лопнуло, словно воздушный шарик, стоило Дазай-сану привычно легкомысленно улыбнуться и впиться зубами в бутерброд. Красный соус тут же брызнул с другой стороны и потек по пальцам — похоже, с кетчупом все же перебор. *** Время давно перевалило за полночь, а они все сидели. Давно и ужин закончился, и даже бутылка любимого вина, только вот половина шоколадных конфет еще ждала своей участи в шелестящей коробке, и Чуя был намерен урвать их побольше. Не то, чтобы Дазай возражал — думал, Накахара не видит, как он подвинул к нему ближе коробку, и после на сладости вообще не смотрел. Первый бокал вина подарил вечеру немного непринужденности, но сделал кухонные стулья такими неудобными, что не было никаких сил там оставаться, а потому они, недолго думая, переместились вместе с выпивкой и конфетами на диван. Не сказать, чтобы Чуя слишком опьянел — совсем нет, всего-то сделался менее нервным, там бутылки-то на два бокала каждому, но почти трезвое состояние не помешало, однако, притереться к раскинувшемуся на диване судье и как так и надо опустить голову на чужое плечо. Хорошо, что Дазай очень даже не был против и среагировал до того, как Чуя успел накрутить себя и передумать. И теперь они лежали, Осаму — удобно устроив голову на подлокотнике дивана, а Накахара на нем, сложив руки под подбородком для удобства. Тишина уже не казалась гнетущей, пока Чуя молча рассматривал чужое лицо из-под ресниц, а мужчина задумчиво перебирал его спутанные пряди. Идиллия. — Ладно. — Наконец выдохнул судья, закатывая глаза, и выглядело это так, будто он готовился к очень неприятному прыжку в ледяную воду. — Спрашивай. — Что? — Умиротворенно переспросил Чуя. Он уже почти погрузился в блаженную полудрему, окутанный уютом и ласковыми объятиями, но Дазай выглядел серьезным. Тряхнув головой, чтобы выгнать туман из головы, Накахара посмотрел на судью более осмысленно. Он не мог говорить о том, о чем Чуя думает. Не мог же? — Я… — Начал он пересохшими от волнения губами. — Я не буду спрашивать, если вы не хотите. Мужчина дергано улыбнулся, заронив в голову Накахары мысль, что, возможно, он хочет поделиться, просто не знает, как. Или нет — Дазая пойди пойми. Он постарается. — Осаму. — Судья нервно сглотнул. — Мы же… не на работе. — Да. Осаму… Подчиняясь секундному порыву, он выпростал руку и мягко повернул смотрящего в сторону Дазая на себя. Погладил, успокаивая, насколько может человек, знакомый с эмпатией только лишь заочно. Судя по благодарному взгляду, угадал. — Я выслушаю все, что ты готов рассказать. — Как мог осторожно начал Чуя, нутром ощущая, по какой опасной территории ходит. Чужая душа — потемки, особенно такая раненая, как у человека, доверчиво прижимающегося к его ладони. Один неверный шаг, чуть больше давления — и они вновь окажутся по разные стороны запертой на все замки двери. Накахара — в одиночестве, с завявшим бутоном только-только начавшего зарождаться чувства, а Осаму — вероятно, в луже собственной крови. — И не буду спрашивать, если ты не готов. — Чуя неуверенно улыбнулся. — Ладно? — Я… — Судья сглотнул, помедлил, решая у себя в голове что-то важное, а после переплел их пальцы, чуть сжав, и совершенно неожиданно поцеловал костяшки чужих пальцев. — Спасибо. Я…не знаю, с чего начать, так что просто…спрашивай, хорошо? — Ладно. Ответственность момента пробрала его до самого сердца. Дабы скрыть возникшую внезапно нервозность, Чуя скатился с судьи, удобно примостившись между ним и спинкой, и обнял его почти полностью скрытую бинтами ладонь двумя своими. Было бы неплохо, сойди этот жест за поддержку. — Тогда… — Накахара на мгновение задумался. Прыгать сразу с места в карьер, спрашивая о шрамах и нестандартных увлечениях — худшая из идей, хоть они и не смогут игнорировать слона в комнате вечно. — Ты из Токио, верно? — Оу, да… — Тогда, какой была твоя жизнь, скажем, в университете? — Чуя ткнул пальцем в небо, но очень надеялся на нейтральность вопроса. В любом случае, он хотел узнать человека Осаму, а не судью Дазай-сана. — Ну, я был тем еще раздолбаем. — Судья криво ухмыльнулся и хихикнул. Развернувшись к Чуе боком, он улегся рядом, практически касаясь лба своим и накрыл их сплетенные ладони. Настолько близко, что они почти делили одно дыхание, но Накахара не был против. Не сейчас. — На первых курсах вообще на пары не ходил, все клубы в городе изучил, мог рассказать про любой в алфавитном порядке, но едва ли знал хотя бы десяток законов. Это было так ску-у-учно. — Тогда зачем вообще поступил на юридический? — Подчиняясь порыву, Чуя осторожно заправил темную кудрявую прядь за ухо. — У нас вроде как династия, знаешь, я судья в третьем поколении, вообще-то. — Проскользнувшие в голосе нотки наигранного высокомерия заставили улыбнуться. — Мне уже падать ниц? — Нет, спасибо, меня все устраивает. — Дазай чуть сжал его пальцы, замолчав на секунду, но после, решившись, все же продолжил. — Знаешь Юкичи Фукудзаву? — Да, как не знать. Он очень известен. — Это мой отец. Чуя нахмурился. Они рассматривали несколько дел Фукудзавы на прошлых курсах, и какое-то время Накахара даже несколько увлекся его биографией, но кто мы мог подумать, что у такого холодного с виду сдержанного человека может вырасти… Осаму. — Правда? — Брови удивленно взлетели. — Стой, но тогда почему у вас… — Накахара замялся. Вероятно, есть какая-то причина или даже история, скрытая за этим, и он не уверен, что это уместный вопрос. Как же сложно! — Разные фамилии? — Осаму наигранно хмыкнул, растянув губы в ухмылке, но поздновато — Чуя хоть и не понимал его настроение большую часть времени, но кое-что отличать уже научился. Тема задевала. — Дазай — фамилия моей матери. Я взял ее, когда маму убили. Почти поперхнувшись воздухом, Чуя в тяжелом молчании уставился на застывшего в неестественной улыбке судью. Понятно. Убийство — это ужасно, и какая бы история за тем не стояла, шестым чувством Накахара ощущал, что все рваные шрамы тянутся оттуда. И граничащая с ненормальностью претенциозность тоже. Потянувшись, он выпутал свою руку и накрыл ладонями чужие щеки. С нажимом погладил подрагивающие уголки рта, буквально заставляя мышцы расслабиться, а радостную гримасу — стечь подобно расплавленному воску. Осаму больше не улыбался, он выглядел уставшим и очень несчастным, будто даже сейчас, спустя столько лет, все еще был тем потерянным несчастным мальчиком, нуждающимся в заботе. Чуя прижался к его груди, обнимая и успокаивающе поглаживая по спине, ощущая напряженное дыхание в макушку. Дазай ощущался как единый напряженный нерв, даже когда сдался и обнял в ответ, продолжая рассказ почти зарывшись носом в рыжие кудри. — Я не особо хотел продолжать отцовское дело до этого. Мы не ладим. — Осаму фыркнул, сжав в объятиях едва уловимо крепче. — Но… смерть мамы была очень… жестокой. И несправедливой. — Осаму замолчал на долгие несколько минут, и только он один представлял, что творилось в его голове. Чуя поддерживал, как мог, поглаживая по спине и не поторапливая. — Убийцу нашли. Не то, чтобы он особо скрывался. Но… адвоката, который его защищал, подкупили, так что он оправдал ублюдка. — Таких адвокатов самих сажать надо. — Порывисто произнес Чуя, только спустя мгновение осознав, что он-то, по сути, от них не слишком отличается. Ну, или не отличался всего каких-то несколько месяцев назад. Когда не было в его жизни Дазая с его навязчивыми жизненными уроками и воняющего криминалом бара «Элис». Двойные стандарты? Вполне возможно, Накахара с некоторых пор уже ни в чем не уверен, будто земля под ногами треснула и покрошилась, а он падает и падает непонятно куда, точно зная, что падение окончится смертью. Метафоричной, конечно, но муки совести — то еще испытание, особенно если переносить их с самим собой в одиночной камере. А именно ею, Чуя уверен, его жизненный путь и окончится, если не удастся ничего придумать в ближайшее время. — Точно. — Осаму над ухом хмыкнул. — Он был другом семьи. Раньше. Дазай замолк и, чуть сдвинувшись, сдавил Чую настолько сильно, что, казалось, старался вплавить в себя. Или найти успокоение. — Эй. — Накахара легонько пихнул судью в грудь, а тот на удивление покорно отстранился. Пришлось неудобно закинуть голову, чтобы смотреть Осаму прямо в глаза, но Накахара не жаловался. Ощущение, что ему доверили нечто настолько личное, что почти никому никогда не доверяли, заставляло задыхаться. Хоть он едва ли понимал каково это — терять родителей, сердце все равно обливалось кровью и неприятно сжималось от одного лишь взгляда на разбитое выражение лица Осаму, застывшего, словно в ожидании чего-то, что никогда не случится. Он выглядел бледным и настороженным, будто Чуя вот-вот должен был пнуть, рассмеяться прямо в лицо и обесценить все, только что сказанное. Какие глупости. — Мне жаль, что тебе пришлось пережить это. — Почти шепотом произнес он, вновь обхватив чужое лицо ладонями. Не потому, что Дазай пытался отвернуться или сбежать, нет, просто Чуя едва ли понимал, как именно поддержать в подобной ситуации. — Ты тут ни при чем. Таким несчастным Чуя этого человека не видел никогда. Казалось, еще чуть-чуть, и он отправиться прямиком в ванную на второй раунд самоповреждения, который, конечно же, не переживет. Накахара не мог этого допустить. И не знал, как предотвратить. Взгляд Осаму стекленел с каждой секундой все больше, вместе с сознанием, уходящим в болезненные воспоминания. Знай Чуя, чем все кончится, они бы легли спать после первого бокала. Он сделал единственное, что мог. Где-то слышал, что шоковая терапия отлично выводит из состояния апатии, а такого от него точно не ждут, так что, потянувшись, мягко коснулся чужих губ своими. Осаму рядом с ним вздрогнул, вскинулся, выдернутый из своих мыслей, и на мгновение застыл. В голову невовремя полезли мысли, что Чуя не то, чтобы эксперт в поцелуях, так — пару раз, а еще он мог поспешить или все неправильно понять, да и вообще, после всего произошедшего, это их первый поцелуй. Может, Дазай вообще от таких вещей не в восторге, а он тут… лезет. Накахара уже почти решился отстраниться, за своими страхами так и не успев толком почувствовать ничего, но ему не дали. Осаму отмер как раз вовремя, чтобы сжать напряженное тело в объятиях и, чуть склонив голову, ответить так, что закружилась голова. Никто и никогда не целовал его так. Оно и понятно, едва ли случайные любовники могли бы подарить подобную бурю эмоций одними лишь губами, в отличие от Осаму, объятия которого ощущались слишком горячо даже сквозь два слоя одежды, да и весь он стал вдруг каким-то настолько своим, родным, что Чуя внезапно готов был ему полностью довериться, впустить не только в рот, но и в свою жизнь всего целиком, со всеми проблемами, шрамами и недостатками. Дыхание то прерывалось, то пускалось вскачь, пока Накахара пытался поймать в голове хоть одну связную мысль. Он быстро бросил затею за ненадобностью, сосредоточившись целиком на ощущении чужого горячего рта на своем собственном и том, что Дазай проделывал языком. Такого Чуя никогда не делал, но был полон энтузиазма научиться, так что, когда Осаму отстранился, тяжело дыша и совершенно развратно растянув между ними ниточку слюны, он не мог вымолвить и слова — только нещадно краснел, казалось, всем телом сразу, и силился втолкнуть в схлопнувшиеся легкие хоть сколько-нибудь воздуха. — Я… — Начал он спустя пару долгих минут молчаливого разглядывания друг друга. — Мне казалось, что тебе плохо. — Ты был прав. — Умиротворенно кивнул Осаму, вновь укладываясь рядом и, помедлив секунду, вновь коротко коснулся все еще пылающих губ. Стоило отдать должное — руки, как и было обещано, не спускались ниже талии, хотя Чуя сейчас и слова против не сказал бы. Отличный шанс, который Дазай добропорядочно не использовал. — Но сейчас все гораздо лучше. Не то, чтобы Чуя знал, что на такое ответить, но от него и не ждали. Едва ли удалось сделать вдох прежде, чем Осаму поцеловал его вновь, теперь увереннее, напористее, глубже. В какой-то момент стало казаться, что чужой язык уже вылизал его изнутри, изучил вдоль и поперек, а сам Чуя непонятно когда оказался притиснут в спинке дивана настолько тесно, что дышать теперь не мог в прямом смысле. Не только дышать, шевелиться в целом, застыв с запрокинутой вверх головой. Слишком тесно, слишком жарко, просто слишком для первого поцелуя, однако беспомощный и совершенно непроизвольно вырвавшийся всхлип был услышан, и ему тут же дали немного пространства. Ровно столько, сколько и требовалось, чтобы немного прийти в себя. Горячие ладони уютно обнимали за талию, пока Осаму молча наблюдал, как затуманенный взгляд Чуи бесцельно гуляет по его лицу, как мучительно медленно возвращается в него осмысленность. — Я и тут первый? — С легкой хрипотцой попытался пошутить судья, но Накахара не оценил, легонько пнув в плечо. — Нет! — Разомлевший, он не был способен сейчас на агрессию, так что Осаму повезло. — Но определенно самый… — Чуя замялся, стараясь подобрать правильное слово, чтобы не проколоться настолько после первого же поцелуя. А то мало ли… с Дазаем не все так очевидно. — Лучший. — Осаму расплылся в довольной улыбке и отклонился, когда Чуя попытался его ударить. Выудил непонятно откуда плед и укрыл их обоих. — Я шучу. Усталость накрыла неожиданно. Все же, день выдался насыщенный, и теперь, стоило им помолчать всего-то пару минут, Чуя настолько пригрелся, что глаза слипались сами собой. — Давай спать. — Едва слышно пробормотал он, утыкаясь в чужое плечо. — Угу… Как же оказывается приятно засыпать в чьих-то объятиях. Или просто дело в том, что Дазай ему нравится? Едва ли важно, главное, что завтра на работу позже, а все остальное как-нибудь образуется. Все точно будет хорошо, разве может что-то пойти не так? — Знаешь, как его звали? — Вдруг донеслось сквозь вату полудремы. — Кого? — Того адвоката, что нас продал. Кого? Чуе с трудом удалось выудить из отключившегося уже мозга воспоминания об их беседе и на них сосредоточиться. В сон клонило нещадно. — Как? — Интересно, почему Осаму вдруг решил заговорить об этом. Может, это очень важно… — Мори Огай. Сон как рукой сняло.