Пламя

      Грей не узнает парня перед собой. Опустившееся лицо, выцветшие волосы из ярко-розового, былого кислотного и раздражающего, в тёмно-бордовый, почти червлёный цвет. У Драгнила даже появилась щетина — брюнет никогда бы не вспомнил, что, будучи подростком, она у него была. После объективно нецелесообразно потраченных шесть лет Грей вернулся в гильдию с задания и ему стоило ожидать, что все будут жить дальше — один он остался с детскими обидами на собственную судьбу и напрасными мыслями о фантастической несправедливости его жизни. Он злится почему-то, до скрипа в зубах, когда видит такого счастливого и радостного Драгнила перед собой — сам не понимал почему, но, возможно, его просто сжирала зависть. Даже беззаботный, безответственный и совершенно глупый Нацу обрёл собственное счастье в семье — буквально, а не в гильдии, поженился с Хартфилией и стал отцом. Грей был настолько поражен, узнав это — во взгляде лучшего друга еще с детства он видел только бушующее пламя, вольное, смелое, не подчиняющееся никому, которое не утихомирится даже при всемирном потопе, и в одиночестве он никогда не останется, оно ему чуждо — пламя будет неистово гореть, яростно плавить и греть только своего хозяина всегда. Оказывается, он не прав — огонь подчиняется звездам и космическому холоду. Но не холоду зимы и льда.       — Ну и как оно, Грей? — Драгнил улыбается совершенно по-чужому, Грей не узнает его даже в прежних клыках. На рассеченной губе новый шрам, и брюнет уже не знал откуда, в отличие от тех давних времен, когда невольно помнил все. Фуллбастер по старой привычке хочет дерзить в ответ — «получше твоего» — но это же такая наглая ложь, что даже не смешно будет, да и Нацу уже не тот, вроде, чтоб на очередную шутку парня обнажить клыки в разгневанном оскале, вызвать подраться или рассмеяться во все горло. Он даже говорит тише, словно тресканье оставшихся дров в затухающем камине — вполголоса, чтоб никто не услышал. Грей улыбается натянуто, грустно.       — Ты же знаешь.       Фуллбастер не надеется, что Нацу поймет, но тот не лишился памяти, а просто изменился, потому и чётко помнит слова Грея семилетней, если не больше, давности, когда тот в пьяном бреду делился мечтами сбежать от всех куда подальше, что, впрочем, позже и сделал, и они оба прекрасно помнили предостережения Драгнила.       Нацу говорил, что это очень глупо и что он напрасно потратит время. Упустит все возможности. Грей посылал парня куда подальше, злобно стукая бутылками и бокалами о стол. Почему ему понадобилось сделать все по-своему только для понимания его правоты?       Грей считал, что Нацу инфантильный эгоист и самоуверенный идиот. Он рвался первым в драки, когда объективно их гильдии можно было только пожелать лучшего. И, безусловно, проигрывал. Но чем же он лучше, если Драгнил в прошлом мог отделаться только парочкой синих пятен на теле и сломанными костями, а Грей — шестью потраченными впустую годами, наполненными только безрезультатными размышлениями о жизни и навязанными чувством вины? Он вовсе не Зереф, что загадочно брёл по лесам, скучал на острове Тенрю и думал о способах самоубийства — у него нет ни бессмертия, ни глобальных планов, вроде как создания империи. Но рассудка он лишился не хуже великого темного мага. Он видит жалкий проницательный взгляд Драгнила на себе, который еще никогда от него не ощущал — это лед должен обжигать холодом и заставлять дрожать, это он всегда колил и ранил других, так почему же он только плавится теперь?

Он проебал свою жизнь еще тогда, когда посчитал предостережения Драгнила упрямой завистью, глупостью.

      Нацу другой и даже глаза его не горят, как прежде — в них отражаются звезды и чужой свет. Но злил он Фуллбастера все также умело, может, даже пуще прежнего, ведь кисти леденеют и трясутся вовсе не из-за магии. Брюнет рывком обходит стол и хватает парня за шарф так крепко, что пальцы колит, а на сбитых костяшках натянулась кожа до белесого цвета. Он столько времени не видел этот назойливый драконий шарф, что сейчас он даже не мозолит глаза. От Драгнила не пахло пеплом, как семь лет назад. От него пахнет детьми, хотя брюнету неоткуда было знать этот запах. Их лица до неприличия близки, но никто не смущен. Нацу смотрел сначала так сочувствующе, так жалко, что Грей хотел удушить сам себя буквально на этом самом шарфу; но когда парень дышит ему в лицо, запыхавшись от собственного гнева, Драгнил бездушно опускает веки, чтоб моргнуть и посмотреть на парня по-прежнему бесстрастно. Он безучастно кривит губы, просит отпустить, смотрит так выжидающе, так отвратительно сдержанно, что Грея передергивает. Его кожа по-прежнему смуглая и горячая, обжигает даже с виду, но сам он не плавит своим, казалось, бессмертным запалом. Грей мечтал унять его живучую прыть, но когда Драгнил не смеётся во весь голос и не оттаскивает чужие грубые руки от себя — брюнет жалеет о своих желаниях вообще.       — Не смотри на меня так. — Фуллбастер чеканит угрожающе злобно каждое слово, но Нацу слышит его срывающийся голос. Смотрит по-прежнему спокойно, пытается улыбнуться, но выходит так натянуто и тускло, блёкло, что Грей почти сдаётся. Он пришел из своего нелепого и бессмысленного странствия, в поиске себя, ничего не нашел, вернулся и оказывается — потерял одно из самых ценных, что имел. Своё пламя. Он не знает, как разжечь огромнейший былой костер, если греют только оставшиеся догорающие дрова. Словно как Вечный огонь из Деревни Солнца, что заморозился из-за льда, оставалось зажечь его только еще большим обжигающим пламенем, но у Грея его нет. Он безнадежно вздыхает, смотрит долго вниз, Нацу покорно ждет непонятно чего — раньше бы оттолкнул, ударил, обжег. Фуллбастер внезапно поднимает взгляд и тянется к рассеченным губам, так и не узнав, по-прежнему ли они горячи — Нацу отталкивает его мгновенно и грубо.       Предсказуемо, очевидно, только не ясно — почему беспощадное вновь раскалённое пламя теперь обжигает даже своих.