Пустая трата времени

— Геральт, возьмёшь ещё одного? Он хмурится и поднимает взгляд от кипы своих бумаг. Трисс стоит рядом, протягивая ему какую-то папку. Ещё один подопечный. Приняв папку из её рук, он вынимает первый документ. Имя, фамилия. История болезни. Дата рождения. Совсем молодой парнишка. Всего двадцать два. — Зови его Лютиком, — усмехается Трисс. — К нему в больнице все так обращались. Это по словам Шани. Она передала мне его документы. — Что с ним случилось? — Авария. Ехал на машине с другом. Другу повезло, ему — нет. Он не парализован, но ноги отказали. Геральт лишь хмурится и вздыхает. Ему безумно жаль этого паренька. Обычно они работают со стариками, с теми, кто уже успел сделать многое в жизни. А этот… — Я возьму его, — коротко кивает Геральт. *** Когда он звонит в дверь, то ожидает увидеть на пороге сиделку, мать, девушку, — словом, кого угодно, но никак не статного молодого человека в дорогом костюме… и в инвалидной коляске. Обычно… его подопечные не открывают сами. С ними всегда кто-то есть. — Привет, — улыбается Геральт, решив начать знакомство с привычной и такой нужной теплоты. — Я из агентства… — Да знаю я, кто вы такой, — резко отвечает парень. — И я уже сказал: мне не нужна сиделка. Он разворачивает коляску и отъезжает прочь от двери, даже не взглянув на Геральта. — Я не сиделка, — возражает тот. — Наше агентство занимается… — Можете не тратить своё время. И моё тоже. — Стой, подожди! — Геральт, забывшись, идёт вслед за ним — и тут же натыкается на гневный, полный ненависти взгляд. — Ты же Лютик, верно? — Юлиан, — жёстко поправляет он. — Я не разрешал обращаться ко мне иначе. И на «ты» мы с вами не переходили. Геральт в замешательстве. Да, разумеется, люди часто бывают травмированы не только физически, но и морально, и их состояние порой оставляет желать лучшего, но ещё ни разу не было такого, чтобы человек так резко с ним разговаривал. Его всегда ждут. Хотя бы — просто как помощника. — Прошу прощения, — Геральт откашливается. — Мне говорили, что в больнице к вам обращались именно так. — Это с его подачи, — равнодушно отзывается Юлиан. — Он приходил, когда я валялся в реанимации. Поговорить. Медсестра услышала, как он меня называет. Вам я такого права не давал. Геральт решает не спрашивать, кто этот таинственный «он». Он здесь по другой причине. И с другой целью. Впрочем, этот парень уже начинает его бесить. — Юлиан, послушайте. Даже если вы считаете, что вам не нужна помощь, это не так. Я мог бы… — Я уже сказал вам, — в его голосе — сплошной металл. — Мне. Не нужна. Помощь. Я абсолютно здоровый человек. А потому — оставьте меня в покое. Бесполезно. Геральт понимает это. И, с одной стороны, он даже чувствует некое облегчение, потому что работа была бы чересчур сложной, а вот отказ от неё на его оклад никак не повлияет, но с другой… Что-то не даёт ему покоя. Он буквально видит, как на самом деле сломлен этот человек. И всё-таки… Нет. Бесполезно. — Ну, что ж, — наконец пожимает плечами Геральт. — Рад был познакомиться. — Не ждите взаимности, — холодно отвечает Юлиан. — И закройте за собой дверь. *** Уже вечером, устроившись на диване поудобнее, Геральт набирает номер Трисс, чтобы сказать, что с новым подопечным не сложилось. Как его фамилия, кстати?.. Уже приложив к уху телефон, он второй рукой листает документы из той самой папки. Леттенхоф, значит. Красиво звучит. — Привет, Геральт, — Трисс берёт трубку. — Ты что-то хотел? — Да. Леттенхоф. У нас с ним… Расскажи о нём побольше. Всё, что знаешь. Эти слова вылетают против его воли. Какого чёрта? Он действительно собирался сказать «у нас с ним не заладилось», но вместо этого — теперь вынужден слушать рассказ Трисс, которую сам же и попросил о нём. Ну не идиот ли? А Трисс любит поболтать. И посплетничать. И наверняка будет трещать сейчас не меньше получаса. — Он живёт один, насколько я знаю. Но денег у него куча, — начинает она. — Девушки нет, вроде бы. Шани говорила, что в реанимацию к нему пару раз приходил какой-то парень, потом, когда его уже перевели в палату, ещё несколько ребят было, а вот родители ни разу не заглянули. — Чем он занимался? До аварии. И снова вопрос, сорвавшийся с губ сам собой. И какое ему дело до этого… Юлиана? — Музыкой. У него, кажется, даже своя группа была. Они как раз из аэропорта ехали тогда. С гастролей. Трисс что-то ещё болтает, и Геральт слышит отдельные слова: «богатство», «одиночество», «у него наверняка никого нет»… И, когда её рассказ, наконец, подходит к концу, вдруг произносит, так и не озвучив того, зачем позвонил: — Спасибо, Трисс. Я пойду. Спокойной ночи. Попрощавшись с ней, он прикрывает глаза и вспоминает. Он тоже был одинок. Именно поэтому он сейчас здесь. Геральт устроился в агентство, оказывающее помощь инвалидам, как раз после того, как вернулся из горячей точки. На его глазах умирали его друзья. Сам он несколько раз находился на волосок от смерти. Был ранен. Был избит. Вернувшись домой, он долго не мог привыкнуть к обычной жизни. Но рядом не было никого, кто мог бы помочь: родители умерли несколько лет назад, друзья — разъехались кто куда ещё после выпуска из института. Было только одно: пустота. Геральт выбирался самостоятельно. А, когда наконец выбрался, как-то вдруг решил для себя, что в качестве подработки непременно должен найти место, где будет помогать тем, кто выбраться не может. Вспоминая всё это, он так и засыпает на неразложенном диване. И, в общем-то, не слишком удивляется, когда на следующее утро обнаруживает себя снова звонящим в дверь дома номер десять по Сиреневой улице — дома, где живёт Юлиан Леттенхоф. — Опять вы. Юлиан, открыв дверь, смотрит на него прожигающим и немигающим взглядом. И Геральт понимает, что здесь просто нужна другая тактика. — Опять я, — соглашается он. — Нужно поговорить. Я могу войти? Юлиан закатывает глаза и чуть отъезжает вбок, позволяя ему пройти вперёд. — В гостиную. Располагайтесь. Чаю не предлагаю: разговор будет коротким. «А ты крепкий орешек, — думает Геральт. — Долго придётся раскалывать». Но вслух говорит: — Прежде всего снова напомню: я не сиделка. Наше агентство занимается помощью тем, кто попал в трудную жизненную ситуацию. Купить продукты, приготовить еду, помочь по хозяйству, просто поговорить по душам. Это — первое. Второе — вам ведь не нужно, чтобы я находился здесь, правда? Так вот знайте — мне это тоже не нужно. — Так убирайтесь, — пожимает плечами Юлиан. — Я вас сюда не звал. — Я бы убрался. Вот только меня уволят, а наше агентство, которое работает напрямую с государственными ресурсами, непременно подошлёт к вам кого-нибудь другого. Так кого вы больше хотите видеть? Меня, который вообще не станет с вами разговаривать и будет просто отсиживать положенные часы, или какую-нибудь слезливую девчонку, которая начнёт оплакивать ваше положение и относиться к вам, как к ребёнку? Геральт специально говорит так резко. Он знает, что это сработает. И Юлиана передёргивает. Он молчит несколько минут, потом тяжело вздыхает. — Что я должен сделать, чтобы меня оставили в покое? — Как минимум — жить с кем-то из родственников. — Суки, — тихо цедит Юлиан. — Вы знаете, что я живу один, и потому так и будете присылать мне чёртовых сиделок? — Очевидно, да, — хмыкает Геральт, игнорируя то, что его слова про «сиделку» снова пропустили мимо ушей. Между ними повисает молчание, после которого Юлиан снова устало вздыхает и произносит: — Вы будете приходить только на таких условиях: мы не будем общаться, вы не станете пытаться помочь мне в чём бы то ни было, вывозить меня на прогулки и совать мне ваши душеспасительные книжонки, которые вечно раздают всем и каждому в таких агентствах. Я совершенно здоровый человек, а потому в последний раз рекомендую: не тратьте ни моё, ни своё время. — Увы, такая работа. — Значит, нет. Что ж, условия вы слышали. У меня много дел. Гостиная в вашем распоряжении. Захотите чаю — сделайте его сами. Мне не до вас. Ванная комната вон там, слева. Я не трогаю вас, вы не трогаете меня. И Юлиан молча разворачивает коляску, явно машинально поправляет волосы и удаляется в кабинет. За открывшейся дверью Геральт успевает разглядеть что-то из музыкальных инструментов. Гитару, кажется. И фортепиано. А ещё — барабанную установку и компьютерный стол, заваленный какими-то нотами. Остаток дня проходит в полной тишине: Юлиан, по-видимому, работает у себя в кабинете, Геральт, устроившись на диване в гостиной, молча листает ленту Ютуба. И внезапно натыкается на кавер на какую-то песню. Ему совершенно плевать, что это за песня, — он её и не слышал никогда, — но брови его ползут вверх, дыхание почему-то чуть сбивается, однако не песня волнует его сейчас. А тот, кто её исполняет. Потому что на видео — не кто иной, как Юлиан, — красивый, улыбающийся и до безумия вдохновлённый, — бархатным голосом поющий что-то из эстрады восьмидесятых. На нём — какая-то винтажная рубашка цвета охры, его каштановые волосы взбиты в неряшливой укладке, его глаза полны азарта и открытости. Геральт даже не сразу его узнал. И, чёрт возьми, Геральт совершенно уверен, что на этом ролике видит Лютика. Потому что имя «Юлиан» абсолютно точно не подходит этому парнишке. Зато «Лютик» — это именно то, что описало бы его лучше всего. Да и название канала такое же. Геральт открывает сам канал и листает ролики. Кавер, кавер, влог с гастролей, снова кавер… Похоже, на этом канале — вся его жизнь, хоть и подписчиков пока мало. Только вот последнее видео было опубликовано четыре месяца тому назад. Как раз перед аварией. Сердце чуть заходится. Геральт открывает ролик — и видит улыбающегося Лютика, который болтает что-то на камеру в окружении своих друзей. Светловолосая девушка, парень с бородкой, ещё одна девушка — тоже блондинка, — все они куда-то идут по улице. И говорят о концертах, которые успели дать. И Лютик хохочет и шутит, и волосы его развеваются на ветру, а сам он одет в дурацкую радужную футболку. Он запрокидывает голову, когда смеётся. У него яркие синие глаза. И в ухе — серьга в виде скрипичного ключа. Геральт непременно хочет проверить, осталась ли эта серьга до сих пор. А ещё он ловит себя на мысли, что Лютик очень красив. И что он хотел бы увидеть его улыбку снова. Только уже вживую.