Люди с автоматами

Через день. Через каждый чертов день Есенин попадал в одно и то же отделение, раз за разом требуя отвести его не абы-куда, а к самому Владимиру Владимировичу. Как бы не убеждали парня, что отвлекать Маяковского от работы не стоит, он всегда каким-то образом пробирался именно в его кабинет и всегда садился на одно и то же кресло, сразу начиная вещать, что же он натворил. Чем только мужчина не пытался вытравить его: и просьбами, и угрозами, и даже сам за шкирку вытаскивал, цветноволосый, словно репейник, прилип к нему и уже не хотел отцепляться ну совсем никак. Примечательно, что Серёжа никогда не приходил самостоятельно. Раз за разом его притаскивали патрульные, иногда пьяного, иногда не очень, но, по словам остальных сотрудников, как только в поле зрения виднелся знакомый кабинет, Есенин тут же прекращал брыкаться и сам спокойно шёл туда. Что странно, это совсем не раздражало старшего. Скорее, смешило и заставляло дожидаться, что же будет дальше. А дальше было вот что. Тихий, спокойный рабочий день подходил к концу. Никаких пьяных дебоширов, никаких бытовых скандалов. Маяковский просто спокойно сидел в своём кабинете, попивая кофе, и внимания не обращал на всё то, что происходит вне его зоны комфорта, то есть за дверью. Было немного странное ощущения пустоты, будто не хватало чего-то (или кого-то), но, привычный сдерживать свои эмоции, Владимир глушил это чувство работой. Вечером, уже расписываясь в журнале безопасности, мужчина услышал какой-то шум. Будто кто-то очень маленький и хрупкий тащил за собой тяжёлый чемодан, попутно матерясь и роняя что-то. Темноволосый почувствовал, что что-то изменилось в нём, но так и не понял, что именно. — Ой, дядя мистер милиционер Владимир Владимирович, здрасьте. А я тут, к вам переезжаю. — кряхтит блондин, ставя чемодан на четыре колеса, чтоб можно было опереться хотя бы на него. — Решил сразу просыпаться в любимом месте? — приподнимает бровь Маяковский, полностью разворачиваясь к младшему. — Да неет, понимаете... Отчислили меня, ну и из общаги выгнали. Типа за все эти приводы. Якобы я позорю их университет. — вздыхает юноша, выводя носком кед какие-то только ему понятные узоры. — Понятно всё с тобой. А родители то куда смотрят? — А что родители? Я взрослый уже! Да и далеко они. Ну и всё равно им. У меня ещё две младшие сестры, ну а до меня... До меня никому нет дела. — И где ты жить собираешься? — приподнимает уже вторую бровь полицейский, понимая, что как-то слишком мало вещей у того, кого выгнали отовсюду. Так, чемодан да чехол с работами. Он в командировки с большим количеством вещей катается. — Ну, эту ночь здесь переночую, если позволите, а дальше придумаю что-нибудь. — вздыхает парень, но будто не очень расстроенно. Да и вообще, выглядел он не слишком подавленно. — Здесь, это где? — Где-где? В обезьяннике моём любимом. — Ладно, хрен с тобой, пошли. Отведу тебя. — вздыхает старший, всё никак не понимая, что же поменялось в его настроении. А изменилось вот что: С приходом Есенина чувство пустоты пропало. ➰ ➰ ➰ Почему-то мужчина наивно полагал, что именно в отделении Серёжа и проведёт всю ночь. И отчего-то его даже не смущает то, что юноши не было в отделении, когда Владимир пришёл на работу. Зато его смущает звонок из Московского метро и очередной рассказ о том, что какой-то Серёжа Есенин требует Маяковского сюда немедленно. — Что? Остался в метро после закрытия? — переспрашивает Маяковский, одновременно хватая ключи от машины, чтоб поехать уже за этим оболтусом. Возможно, другому бы сделали выговор, как минимум, за отсутствие на рабочем месте, но точно не Володе. Всё-таки отец — далеко не последний человек в России. А родители всегда хотят, чтоб их дети были счастливы, верно? Хоть Маяковский и старался не злоупотреблять своей властью, иногда, как например сейчас, по его мнению это было просто необходимо. — Да, да, не отпускайте его, я буду через... Где вы, ещё раз? Тверская? Да, буду через пятнадцать минут. — обещает Владимир, закрывая кабинет на ключ. Как и ожидалось, никто ему слова не сказал касательно того, что он уходит куда-то посреди рабочего дня. Да даже если и сказали бы, ему было бы не до этого. Он сам не понимал, зачем так мчал за каким-то оборванцем, который отвлекал его от важных дел, ещё и смел пользоваться положением старшего. Однако, смысла возвращаться уже не было. — Вот! Я же говорил, он меня знает и приедет!!! — не нужно даже вращать головой в поисках младшего, его и так становится слышно благодаря звонкому голосу и хорошей акустики метро. Именно по этому голосу Маяковский и пробирается сквозь толпу к небольшой охранной будочке, в которой сидел Серёжа, отчего-то закованный в наручники. — А они то зачем? — интересуется темноволосый у сотрудника, на что тот лишь пожимает плечами и протягивает ключ: — Сами ведь сказали, не пущать. Вот мы и не пущали. — Ну и чего тебе в отделении не спалось? — вздыхает мужчина, расстёгивая оковы на руках блондина. — Это всё дежурный ваш. — обиженно ворчит Серёжа, впервые за всё то время, что в будке стоял старший. — Подумал, что меня закрыл специально кто-то, ну и решил дело благое сделать, отпустить. А сам ебаться поехал, гад. Как его там, Михал Палыч? — Не матерись в общественных местах. А с этим Михаилом Павловичем я потом разберусь. — Владимир уже как-то устало благодарит сотрудника и, взяв чемодан в одну руку, а запястье Есенина в другую, выводит одного и вывозит другого из метро. — Ну что, куда теперь? Владимирский централ, ветер северный? — посмеивается Серёжа, замечая аж два забавных совпадения. — Всё, в чёрный Дельфин, голубчик. — усмехается в ответ темноволосый, вдыхая воздух, в котором уже чувствовался мороз. Конец ноября, как-никак. — Нет, правда, а куда мы сейчас? И зачем вы идёте к этой дорогой машине? Вы хотите её угнать и спихнуть всё на меня? — интересуется младший, причём совершенно непонятно, в шутку ли или он спрашивает серьёзно. — Какой угон? Это моя. — У вас тут всё ваше. Вроде век капитализма, а всё равно какой-то коммунизм. Вот ваше — это ваше. А моё — давайте разговаривать, товарищ. — Хватит уже, страшная оппозиция. Мы домой едем. — Так у меня ж нет дома. — Есенин с опаской смотрит на старшего, будто ожидая, что тот убьёт его прямо сейчас за такие вопросы. — А у меня есть. Кто сказал, что едем к тебе? — Решили в рабство меня отдать? — с прищуром спрашивает блондин, но в машину, тем не менее, садится, и ремень безопасности пристегивает. — Ну всё, хватит уже дурачиться. — выдыхает старший и заводит мотор. День обещает быть долгим.