С Днём Рождения, господин Моор

Они нам дуло к виску Они нам вдребезги сердца, А мы за ними во тьму, А мы за ними в небеса…

— Слушай, слушай дальше! — Александр еле может говорить от смеха и наклоняется вперёд, сжимая предплечье Якушева. — И он выдаёт, что не позволит мне это сделать! Ты представляешь? Ещё серьёзно так, брови хмурит, — он, сквозь улыбку пытается скорчить недовольное лицо, изображая того, о ком рассказывает. Якушев смотрит на него, краснея от сдерживаемого смеха, а потом заходится, откидывая голову назад, и Моор, всё ещё смеясь, засматривается на него. Он любит смешить Володю. Тот, безусловно, красив, но ещё красивее, когда улыбается. От этого в душе у Александра что-то теплеет и он, кажется, готов завоевать мир для одного этого человека. В последнее время он видит эту улыбку всё реже. — Ничто в этой жизни не меняется, Саш. Главное это отвечать достойно, — Якушев смотрит мэру в глаза, — Ты, можно сказать, мою честь тут отстоял. Я благодарен. — Было бы, за что, — смущается Александр и чувствует, как розовеют уши. Приятно быть рыцарем, чёрт возьми. Он живёт одним только Володей уже шесть лет. Он считает. И помнит, как однажды, в две тысячи одиннадцатом, находясь на посту мэра Тюмени четыре месяца, он заметил, что у его начальника очень красивые голубые глаза. Просто заметил себе и всё, продолжил работать. А к вечеру того же дня зашёл к Якушеву попрощаться и ещё раз проверить, действительно ли глаза у того такие яркие, как показалось. И пропал. Проверил, называется. Александр, почему-то, ещё тогда понял, что Володя имеет совершенно определённую ориентацию. Это не было видно сразу, но Якушев, порой, чуть дольше, чем все остальные, чем натуралы, задерживал взгляд на красивых мужских предплечьях или подтянутой заднице собственных охранников. Он любил обниматься со спортсменами, фотографироваться с красивыми молодыми людьми в учебных заведениях, куда приезжал. И Моор всё это подмечал, складывал, как мозаику. И выходило всё одно: даже не смотря на безупречную репутацию семьянина, Якушев, почти наверняка, оказывался жертвой одного из самых осуждаемых в обществе пороков. — Мы будем работать сегодня или нет? — Володя, всё ещё улыбаясь, сгребает со стола бумаги. — Вопросов много, а времени, как известно… Его прерывает звонок мобильного. Особенный рингтон, не такой, каким обычно звонит телефон Якушева. И Саша знает, кто это. И от этого чувствует, как начинает болеть сердце. Володя смотрит на экран, меняется в лице и взволнованно машет рукой Моору. — Потом, Саш, завтра, подождут дела, иди, — быстро говорит он и смотрит как-то умоляюще. — Завтра, завтра, — ещё раз повторяет губернатор и нажимает на кнопку ответа. — Да, Сергей Семёнович. Александр вылетает из кабинета, даже не попрощавшись, впрочем, Якушев этого уже не замечает. Оказавшись в пустом коридоре, Моор с силой ударяет кулаком по стене. «Сука! Какая сука!», — Беззвучно кричит он и сгибается пополам, обхватывая себя руками. Всё шло так хорошо! Ему удалось наладить какой-то контакт с Владимиром. Снова, как раньше, просто говорить и видеть живой блеск в его глазах. В последнее время тот так редко был в хорошем настроении. В основном, Якушев находился, словно в своём мире. Он рассеяно кивал на совещаниях, слабо улыбался на шутки и сильно похудел. Однажды Александр заметил на его запястьях несколько почти чёрных синяков, как будто Володю кто-то избил по рукам. Моор только надеялся, что тот просто случайно упал, он старался не развивать догадок. Впрочем, и без догадок некоторые выводы уже давно напрашивались сами собой. Собянин, вот уже несколько лет, для Володи не просто начальник, не просто мэр Москвы и не просто предшественник. Частые визиты Сергея в Тюмень и Якушева в Москву уже некоторое время вызывают вопросы не только у Моора, но и у журналистов. Собянин холоден и сдержан. Он приезжает часто, неожиданно, и, совершенно не стесняясь, прерывает их с Владимиром совещания. Бросает на Моора равнодушный взгляд и коротко кивает. А потом, совсем не по-деловому, легко положив руку Володе на поясницу, выводит его из кабинета. Сжимая кулаки, Александр думает, что тот догадывается о его чувствах. Иначе, как объяснить такую демонстрацию собственности. Его тошнит от всей этой грязи, в которую он попал, в которую попал Якушев. Однако, поделать он ничего не может. *** — Ты вернулся? — Не поздоровавшись, спрашивает Моор, хватая трубку телефона. — Вернулся, — голос Володи уставший, он вздыхает. — Пришлось задержаться. Сергей Семёнович был кое-чем недоволен. — Чем? — Спрашивает Александр сквозь зубы, но Якушев не слышит его недовольства. — Не важно, Саш, я всё решил, — раздражённо отвечает он. — Встретимся? — Встретимся, — отвечает мэр и на душе у него становится горько. От весёлого и лёгкого в общении Володи снова ничего не осталось. Слегка надавливая на велосипедные тормоза, Моор аккуратно посматривает в сторону губернатора. Тот молча крутит педали и задумчиво глядит под колесо. — Всё хорошо? — Прерывает тишину Александр. — Да, всё нормально, — отвечает Володя, даже не повернувшись в его сторону. — Дел много, всё нужно обдумать, извини. Он ускоряется и уезжает чуть вперёд. А мэр чувствует разочарование вперемешку с обидой. Что же у них произошло с Собяниным, что Якушева невозможно разговорить? Он засматривается на сильную спину перед собой, как перекатываются мышцы под велосипедной толстовкой, на то, как двигаются широкие плечи. Он поднимает взгляд и видит на шее Володи четыре еле заметных синяка, как от пальцев, словно его кто-то душил. Александр в первый раз видит такие явные последствия встречи губернатора с Собяниным. В том, что отметины именно от пальцев Сергея, он не сомневается ни секунды. Он разгоняется вслед за Якушевым, пытаясь подъехать ближе и разглядеть. Он не смотрит на дорогу, поэтому не замечает ямы на асфальте, прямо перед поворотом. Не справившись с управлением, он вылетает с дорожки и, вместе с велосипедом, переваливается через ограду, сильно бьётся локтем и затылком. Он тихо материться, пытаясь вырвать из цепи застрявшую штанину, когда Якушев оставляет свой велосипед, подбегает и склоняется над ним. — Как ты? — Володя протягивает ему руку, помогая подняться. Моор отмечает, что Якушев, действительно, взволнован. — Нормально, цепь заело, — врёт, — спасибо, — он подаёт руку Володе и тот одним резким движением тянет его на себя, поднимая. Александр, буквально на секунду, оказывается с ним совсем рядом, держит за руку, вдыхает запах, смотрит в глаза. Этого ему достаточно, чтобы почувствовать слабость в коленях. Якушев кивает, достаёт его велосипед из-за ограды и осматривает. — Может, выпьем? — Вдруг, неожиданно для себя, предлагает Моор, глядя, как губернатор поправляет скрученный руль. — Работы не много… Он осекается под удивлённым взглядом Володи. Они всегда были хорошими товарищами, но никогда не переходили черту дружбы и Александр понимает его недоумение. — Нет, нет, я знаю, что ты почти не пьёшь, просто предложил, — тараторит он и вскидывает руки. — Я согласен, — просто говорит Якушев и пожимает плечами, а потом особенно резко дёргает руль, возвращая на место. — В хорошей компании, почему бы и не выпить. Мэр чувствует, как обрывается и начинает бешено биться сердце от того, что Володя, буквально на секунду смотрит на него заинтересованно-оценивающе. Впервые. И это приятно. Всю дорогу обратно, пока губернатор не видит, он глупо и растерянно улыбается ему в спину. *** — Я принесу ещё, — заплетающимся языком говорит Якушев, поднимается из-за стола и, покачиваясь, идёт к холодильнику. Открыв дверцу морозилки, он наклоняется, опирается рукой о столешницу рядом и замирает. — Зачем я шёл? — Спустя минуту разглядывания полок изрекает он. — За водкой, — подсказывает чуть менее пьяный Моор, не в силах оторвать взгляд от прогнувшегося в пояснице Володи. Они сидят на кухне, дома у губернатора. То, что сначала интеллигентно называлось «выпить», спустя час перешло в попойку, и Александр отдаёт себе отчёт, что в таком состоянии он не был уже давно. — Опа! — Якушев пьяно улыбается и, с шумом, ставит на стол бутылку. — Разлей, пожалуйста, — просит он. — Так на чём мы там остановились? — На божественной теории появления вселенной, — Моор отвинчивает крышку и щедро разливает по стаканам для коньяка. — Ах да, божественная теория… — Володя проводит пальцами по шее. Александр прослеживает его движение и снова замечает синяки. — Откуда это? — Прерывает он Якушева, протягивает руку и касается синяков кончиками пальцев. Подсознание кричит ему, что так делать нельзя, что он выдаёт себя с головой, но он гонит эти мысли и аккуратно проводит по гладкой коже. Якушев замирает, пьяно смотрит в одну точку, а потом аккуратно убирает руку Моора от своей шеи, слегка сжав. — Не имеет значения, — резко отвечает он, медленно моргает и смотрит мэру прямо в глаза. — Почему ты позволяешь ему с собой так обращаться? — Напирает Моор, послав всё к чёрту. Он должен знать. Володя резко вскидывается, поднимает брови и смотрит, широко открыв глаза, а потом начинает медленно моргать и ссутуливается, глядя в стакан перед собой. — Давно ты знаешь? — Он даже не пробует отпираться, просто, будто сдаётся. И глаза у него начинают блестеть, то ли от алкоголя, то ли от слёз, Александр не понимает и не старается. — Знаю. Давно, — отвечает он. — Так почему? Якушев качает головой и трёт лицо ладонями. — Налей ещё, — он указывает на стакан. — Я, наверное, слишком пьяный и сейчас начну болтать лишнего. — Можешь мне верить, — как можно более равнодушно пожимает плечами Моор, и понимает, что их нетрезвый разговор выглядит как в дешёвых мелодрамах. Якушев, не смотря на сильное опьянение, тоже это понимает и криво усмехается. — Я что, на исповеди, святой отец? — Язвит он и становится серьёзным. — Всё сложнее, чем кажется, Сашенька, — Он залпом опрокидывает стакан, морщится и закусывает лимоном. — Я знаю, что всё, что я скажу, не выйдет за пределы этой кухни. Но-о, — он поднимает палец вверх, — я не хотел бы пытаться объяснить то, чего сам не понимаю. — Я не стану осуждать тебя, — отвечает Александр, удивлённый такой простой откровенностью и кладёт руку на его плечо, больше для собственной опоры, чем для моральной поддержки. — Конечно, не станешь, — язык у Володи сильнее заплетается, и он коротко смеётся, запрокидывая голову, — мы же с тобой одной… крови. Голубых кровей, — он хохочет над собственной шуткой, пока Моор смотрит на него, разинув рот. — А ты думал, мэр мой дорогой, один сегодня будешь в душу залезать? Я тоже не слепой, — жестоко говорит Якушев и выпивает ещё, уже не закусывая. Моор оттягивает воротник рубашки, чувствуя, как в кухне становится жарко. Он, наверное, даже рад, что разговор перешёл в такое русло. Он хотел откровенности? Он её получил даже больше, чем нужно. — Да, молодец, пять за наблюдательность, — в тон Володе отвечает он. — Но я спросил тебя не о твоей ориентации. Впрочем, ты уже ответил. Извини, я тоже себя плохо контролирую. — Как мы ин… интеллигентно напиваемся. С извинениями, — улыбается Якушев. — Всё нормально. Дело в том, что многое не от меня зависит. — Крепостное право отменили в тысяча восемьсот шестьдесят первом, — отзывается Александр и тянется за закуской. Якушев продолжает глуповато улыбаться и смотреть на него. Моор замирает и смотрит в ответ. Долго, наверное, вечность, пока Володя не облизывает губы. Александр дёргает плечом и решает, что терять ему уже нечего. Наклоняясь, он прикрывает глаза, приближается и, наконец, делает то, о чём мечтал уже несколько лет. Он аккуратно целует Якушева в красивую улыбку и сходит с ума, когда тот отвечает. *** — Таблетка от головы не помогает? — Спрашивает его помощница, присаживаясь напротив. Она смотрит на него с сожалением и ставит на стол перед ним стакан воды и кладёт ещё один блистер таблеток. Александр не отвечает, он трёт виски и старается не делать резких движений. От стука стакана о стол перед глазами вспыхивают разноцветные круги, и он зажмуривается, чтобы его не стошнило. Мигрень мучает его уже больше суток, и он не может думать ни о чём, кроме неё. Даже о Володе, который, с момента их пьянки не появляется уже неделю. Окончание вечера он помнит плохо. Помнит, как разорвал мокрый поцелуй, поднялся со стула, потянув Якушева за собой, и прижал его к стене. Аккуратно, со всей нежностью, притискивал его к себе за талию и гладил ладонью седеющие волосы. Шептал ему на ухо какие-то глупости в надежде, что тот забудет всё к утру. Володя цеплялся пальцами за его рубашку так отчаянно, как будто искал поддержки. А потом вдруг отстранился и посмотрел виновато. — Я хочу спать, — медленно сказал он, вздохнул и прикрыл глаза, начиная сползать по стене. — Ну, так пошли, — ответил Моор, перекинул его руку себе на плечо и довёл до кровати. Он осторожно снял с него ботинки, накрыл пледом и провёл рукой вдоль спины, стараясь запомнить каждый момент. А утром, поспав всего несколько часов, вызвал автомобиль и уехал, не дождавшись пробуждения хозяина дома. — Может, врача? — Прелагает помощница, и Александра это, почему-то выводит из себя. — Не надо! — Повышает он голос. — Просто оставь меня в покое и соединяй только если что-то важное. Девушка испуганно вздрагивает, кивает и быстро удаляется. Ближе к вечеру, когда мэр решает, всё же, вызвать врача, настолько нестерпимой становится головная боль, раздаётся звонок мобильного. — Володя? — Моор моментально поднимает трубку. — Привет, — на другом конце слышится какая-то возня и глухой голос Якушева. — Заедешь? Александр чувствует, как на секунду останавливается сердце. Он откашливается, так как голос его не слушается и отвечает: — Конечно. Володя как-то облегчённо вздыхает и скидывает звонок, а Александр хватает куртку и выбегает из кабинета мимо удивлённой помощницы. — Спасибо, что приехал, — губернатор встречает его лично, почти у ворот, стоя в одном только лёгком кардигане. — Простудишься, — замечает Моор, идя за ним к дому. — Я не маленький, — бросает Якушев и Александру становится неудобно. Он носится с взрослым мужчиной только из-за того, что тот получил пару синяков. — Что-то срочное? — Спрашивает он, проходя в гостиную вслед за Володей. — Да, — он улыбается и достаёт пыльную бутылку из тёмного стекла. — Херес? — Моор берёт бутылку из его рук. — А не много ли мы с вами пьём для слуг народа, господин губернатор? — Мне надо поговорить, — серьёзно отвечает Якушев и смотрит ему в глаза. — Я понял, — Александр садиться в кресло напротив камина и открывает бутылку. — Неси бокалы. Глядя вслед ушедшему в кухню губернатору, он понимает, что голова уже почти не болит. *** — Скажешь что-нибудь? — Прерывает тишину мэр, когда они выпивают уже по второму бокалу. Он крутит в руках полупустую бутылку и лениво любуется красивым мужчиной, откинувшись на спинку кресла. — Я помню всё, о чём мы говорили в последний раз, — выдаёт Володя, смотря на огонь. — И чем всё закончилось тоже, — добавляет он, краснея. — Я думал. Много. Наверное, ты прав. — В чём? — Моор придвигается на край кресла и упирается локтями в колени. — В том, что это всё бред, — пространно отвечает Якушев. — Только не думай, что это ты меня убедил, — улыбается он. — Я думал давно и принял решение. — Почему ты мне всё это рассказываешь? — Александр удивлённо поднимает брови. Вместо ответа, Владимир медленно встаёт и забирает у него бокал. Мэр поднимается за ним, подходит ближе, и Якушев просто притягивает его к себе. Обнимает снова, как-то отчаянно, и целует, позволяя подтолкнуть себя к дивану. Володя податливый, извивается в его руках от поцелуев в шею, глубоко вдыхает и прижимается теснее. Он словно голодный и Александр думает, как давно он не чувствовал простого человеческого тепла, раз вот так просто доверился не самому близкому человеку. Якушев садиться сверху на его бёдра, снимает рубашку через голову и позволяет расстегнуть на себе брюки. Прижав к себе и обнимая, Моор переворачивается, подминая Володю под себя, и легко проводит вдоль его бедра, заставляя прикрыть глаза. — Ну? — Шепчет Якушев, дёргаясь вверх. Александр освобождает его член из брюк, потом свой и сжимает их обоих ладонью, проводя жёстко и почти задыхаясь. Володя под ним стонет, тянется за поцелуем и обхватывает одной ногой, заставляя прижаться ближе, чтобы между ними осталось место только для рвано двигающейся ладони. Их обоих хватает всего на пару минут. — Володя, — сдавленно выдыхает Моор, забрызгивая спермой живот Якушева под собой. — Володя, Володенька… Тот кончает через несколько секунд, вслед за ним, выгибается до хруста в спине и громко стонет. Александр просто падает на него сверху и тупо улыбается, уткнувшись лицом в обивку дивана. — Вот и поговорили, — шутит он через несколько минут, положив голову Володи себе на плечо, и рассеяно перебирает волосы на его затылке. Совершенное, всепоглощающее счастье накрывает его с головой и, будь у него чуть больше сил, он бы обязательно кричал. Но он не может даже пошевелиться от усталости и приятной тяжести на его плече. Якушев мычит в ответ что-то нечленораздельное и Моор чувствует, как тот улыбается, целуя его в шею. — Завтра он приедет, — тихо говорит Володя. Александр пытается подняться, но Якушев останавливает его, положив руку на грудь. — Я разберусь, обязательно разберусь, Саш, — говорит он и медленно прикрывает глаза, устраиваясь поудобнее на узком диване. — Мы встретимся завтра после и поговорим, отметим, кстати, твой день рождения. — Хорошо, — отвечает Моор, оглаживая ладонью его спину. — Я и забыл про него, — усмехается. «Я тебя люблю», — одними губами добавляет он так, чтобы Володя не видел. *** Мелкие камушки мягко шуршат под подошвами дорогих ботинок, пока он идёт к дому губернатора Тюмени. Он один. Нечасто он ходит без охраны, но этот случай особенный. Подняв воротник пальто, и пригладив абсолютно белые волосы, Собянин оглядывается. Сегодня его визит тайный. Он был запланирован заранее и Сергей точно уверен, что Якушев его ждёт. Но что-то не даёт покоя. Интуиция? Он в неё никогда не верил. — Сергей Семёнович, добрый день, — Володя открывает дверь после минуты ожидания. Не смотря на их давние, тесные и… Неоднозначные отношения, он называет мэра Москвы всегда официально. Даже в постели. Сергей сам, негласно, установил эти рамки. Ещё в две тысячи пятом, когда они в первый раз переспали и Володя потянулся, чтобы его поцеловать, он грубо оттолкнул его и Якушев всё понял. «Умный мальчик», — почти одобрительно говорит Собянин, когда тот, по одному кивку головы, падает перед ним на колени. От этой странной и редкой похвалы, глаза у Володи зажигаются, и он позволяет делать с собой всё, что угодно. Собянин не знает, мазохист ли тот или исполняет роль ради повышения по службе. Однако, склоняется всегда больше к первому. У него самого Якушев вызывает выжигающую страсть вперемешку с гневом. Именно это всегда заставляло Сергея приходить. Именно поэтому он пришёл сегодня, в очередной раз. Всё дело в том, что только к Якушеву он испытывает какие-то эмоции. Все остальные, с самого детства, вызывают в нём лишь холодное равнодушие. — Ты не отвечал вчера на мои звонки, — не здороваясь, он проходит внутрь, мимо Володи, разворачивается посередине холла и смотрит пристально, как будто гипнотизирует. Володя молчит и опускает взгляд в пол. Это вызывает у Собянина такую приятную волну раздражения. Эмоции. Он ехал за ними, и он получил их с порога. Он подходит ближе и поднимает голову губернатора за подбородок. — Кажется, я задал тебе вопрос, — еле сдерживаясь, говорит он. — Почему. Ты. Не. Отвечаешь. На. Звонки? — Чеканит каждое слово, глядя ему в глаза. — Не мог, — отвечает Володя севшим голосом. — Совещание, — врёт он и отводит глаза. У Сергея по спине пробегают мурашки. Он ждал этого и его мальчик, хороший, надёжный и послушный, даёт ему то, что он хочет. Собянин видит, что он врёт. Собянин это знает. Ещё вчера ему доложили, что Моор приезжал к Якушеву и уехал только утром. Он отпускает себя, и красная пелена гнева застилает ему глаза. Собянин бьёт Володю наотмашь по лицу, а потом с силой под рёбра. Так, что тот падает и не пытается встать, а просто закрывает голову руками. — Скажи, скажи, что ты хочешь сделать! Скажи, что ты ему пообещал! — Кричит Сергей и, присаживаясь на корточки, поднимает Якушева за волосы, заставляя встать на колени. — Я хочу… — Его прерывает новый удар по лицу. — Чётче! — Приказывает Собянин, и Якушев не выдерживает: — Я хочу, чтобы вы больше не приходили! — Срывается Володя и кричит сквозь проступающие слёзы. — Я устал! Хватит! Собянин чувствует, как крепко у него стоит. Это замечательно, он столько лет ждал сопротивления. Хоть какого-то. И сейчас он получает такую феерию, что не мог и надеяться. Это прекрасно до боли, до звона в ушах. И он уже не сдерживает себя, как раньше, не думает о том, чтобы сохранить Володе лицо и здоровье. Он заламывает ему руку, переворачивает на живот и садиться сверху. Сквозь брюки трётся стояком о его бёдра и бьёт лицом об пол, подходя к грани от криков и сопротивления Якушева. — Пожалуйста, пожалуйста! — Стонет тот, пытаясь освободить руки из крепкой хватки. — Ты никогда не должен был говорить этого! — В гневе кричит Собянин, — Никогда, ты слышишь меня? Я впрягался за тебя в Москве, я дал тебе всё, неблагодарная ты сука! Он грубо скручивает ему запястья и переворачивает на спину, прикладывая затылком об пол и упираясь коленом в живот. С удовольствием отмечает хруст ломающихся под весом тела пальцев. Володя начинает дёргаться слабее и, вскоре, совсем замирает. Собянин тоже останавливается, вглядываясь в то, что осталось от красивого лица. Он наслаждается этим. Это — его шедевр, его мальчик. Он облизывает пересохшие губы и смотрит в мутнеющие голубые глаза. А Володя, вдруг, неожиданно, улыбается. Как может, из-за распухшей щеки. — Серёжа, — шепчет он, впервые называя Собянина просто по имени, и по вискам у него текут слёзы, — я, ведь, только тебя одного… всегда. Прости. Он выдыхает в последний раз, взгляд его окончательно мутнеет и голова заваливается набок. А Сергей громко стонет от самого мощного за всю жизнь оргазма. Володя никогда его не подводил, не подвёл и в этот, в последний, раз. Отдышавшись, он поднимается с тела Якушева, поправляет пальто. Он вырывает из карманного блокнота лист и быстро чиркает на нём несколько строк и кидает на пол. А потом тихо выходит, прикрыв за собой дверь. *** — Соедините с Владимиром Владимировичем, пожалуйста, — просит Александр секретаршу губернатора уже третий раз за день. — Он так и не появился, извините. Если придёт, я обязательно передам, что вы звонили, — она вежливо прощается и кладёт трубку. Моор ходит по кабинету взад-вперёд, гадая, что же могло произойти. Неужели, их разговор с Собяниным настолько затянулся? Он раздражённо отмахивается от ленточек разноцветных гелиевых шаров, висящих под потолком. Помощники так поздравили. Собрав все шары в одну большую охапку, он выпускает их в окно. Настроение совсем не праздничное. Номер Якушева снова не отвечает, и он решает ехать к нему сам. У него холодеет сердце. Что случилось? Он передумал? Сергей его запугал? Похитил? Все эти мысли роятся в голове, пока он, выжимая педаль газа в пол, едет к дому Володи. Калитка оказывается открыта, и это его сразу настораживает. Ещё больше кажется странным то, что на территории он не видит охраны. — Чёрт! — Ругается он и бежит к дому, смотрящему на него глазницами тёмных окон. Дрожащей рукой он открывает дверь, всматривается в черноту. И тут за его спиной фонарь, оборудованный датчиком движения, запоздало вспыхивает, освещая равнодушным оранжевым светом лежащее на полу тело. Моор даже не сразу понимает, что он видит. Он считает, что это галлюцинация, плод больного воображения. На ватных ногах он приближается, стоит пару секунд, смотря на изуродованный труп ошалелыми глазами. И падает на колени, срывая голос в крике. — Володя, Володя! — Зовёт он, гладя ладонями холодную шею. — Володя, пожалуйста! Он прижимает к себе окоченевшее тело, целует слипшиеся от крови волосы и то, что осталась от лица. И глохнет от собственного крика, прижимая к груди его голову. Он не сразу замечает лист из блокнота на полу. Дрожащими пальцами он разворачивает его, читает, и об пол сбивает кулак в кровь. — Я надеюсь, ты сдохнешь, тварь! — Кричит он в темноту. — Самой страшной смертью! Он гладит широкие плечи Володи, проводит рукой вдоль тела и чувствует под свитером, сбоку что-то твёрдое. Дрожащей рукой он достаёт из-за ремня Якушева поблёскивающий в темноте пистолет Макарова. — У тебя был пистолет? И ты им не воспользовался! Почему? — Кричит он Володе, глядя в мёртвые, не закрывшиеся, глаза. Он замирает и несколько секунд смотрит на ствол в руке. А потом переводит взгляд снова на Якушева. Даже месть Собянину не принесёт ему облегчения. Вся его жизнь ушла вместе с губернатором. Он чувствует, как вместо души у него образуется огромная чёрная пустота. «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё…», — шепчет он, обхватывает дуло губами и зажмуривается, роняя пару слёз в волосы Володи. От шума выстрела, недовольно каркая, разлетаются вороны с ближайших деревьев. Из разжавшихся пальцев мэра Тюмени тихо выпадает листок, на котором ровным почерком Сергея выведено: «С днём рождения, господин Моор!».