Моё кредо

До чего же забавна судьба, предназначение, фортуна - называйте как хотите. Важен сам факт – никто в жизни не догадается, что ждёт вас завтра. Если вы знаете какую-то гадалку, которая очень точно предсказывает, что будет завтра, и не раз не ошиблась, то поздравте её, ибо она отличный психолог. Если томно сказать (давайте честно) наивному до чёртиков человеку, что завтра, как только он увидит что-то зелёное, его ждут несчастья, будьте уверены – они будут. Но не потому что их предсказали, нет, боже упаси! Просто он себя в этом убедит. И на этом всё. Я ж говорю, эти гадалки – психологи, додумавшиеся пойти менее моральным, но более прибыльным путём с гибким рабочим графиком. Гении! Но вернёмся к той, чья жизнь на протяжении многих глав медленно разваливается на кусочки. Или же уже развалилась… Руки, прикованные в отверстии впереди стоящего кресла, ужасно ныли. Лу жутко хотелось отпрянуть из этого плена. Было бы приятно, если бы хотя бы эти две жалкие макаронинки были на свободе. Но правила есть правила. Лу мельком пробежалась глазами по салону. В поле зрения попадались самые разные образы. Одни сидели с поникшим носом, вполне возможно, переживая из-за своей дальнейшей судьбы, другие бессмысленно смотрели в пустоту впереди себя, некоторые, как пациенты психиатрической клиники, медленно шатались из стороны в сторону, изредка подёргивая в судороге головой, и нервно, истерично смеялись, чем очень докучали другим пассажирам этого автобуса, движущего в самый эпицентр преступности и криминала. Но самыми настораживающими персонажами были те, кто просто сидел и непринужденно смотрел в затонированное окно, через которое, кстати, почти ничего не было видно (по факту, они ехали в огромной бронированной коробке). Почему на их лицах нет ничего? Что ж такого они сделали, что теперь им абсолютно безразлично то, что происходит? Или же они не переживают, потому что уверены в своем скорейшем освобождении? Что вообще на уме у людей, которые живут по принципу каменного лица? Они пугали Лу больше всего. Вдруг к ней в голову пришёл немой вопрос: «А что бы здесь было, если бы не прикованные руки?» Ответ до крайности прост: ни черта хорошего. Вдруг Лу осознала, что этот транспорт – последнее относительно спокойное место, в котором ей удастся побывать. О тюрьме строго режима, или же как говорили, средневековой системы Килсиннерс ходили самые разные легенды, чаще рассказываемые на Хеллоуин, в походах, на ночёвке, в общем, тогда, когда душонке становится не хватать острых ощущений, получаемых от простого существования в этой вечной клоаке – жизни. Но ещё у колонии было два более употребимых названия. Самым популярным было Воробьиное кладбище. Дело в том, что заключённых, по многочисленным историям, тамошние надзиратели называли и называют воробьями, потому что они были мелкими пташками для столь замечательного, цивилизованного общества, которые бывало в один год ты видишь везде и всюду, а уже на другой год – нигде. А кладбищем это называли, потому что всех несчастных, что заканчивали свой век, бесцеремонно и бесчеловечно выбрасывали в огромную кучу, ещё не до конца сгнивших тел, что попали сюда ещё в далёкие 40-е, за пределы огромного замка, как какой-то биомусор, который с огромным аппетитом клювали чёрные, как смола, вороны, отрывая куски мяса с человеческого скелета, словно это маленькие неприметные птички. Стоит ли говорить, что людей, которые были убиты именем закона, были единицы. В основном, в этой зловонной куче лежали те, которые попались под горячую руку. Другое, менее популярное название было Мотыльковое захоронение. В принципе, очень похожи, но этот носил больше философский смысл. Мотылёк – это аллегория на мораль, духовные ценности, которые так легко могут упорхнуть, как ночная бабочка при лёгком дуновении ветра. И когда ты попадаешь в то место, все твои устои исчезают по двум причинам: во-первых, ты бы не попал сюда, если б не сделал что-то, противоречащее, так что ты уже похоронил душевно себя; во-вторых, в месте, где практически нет никаких правил, кроме тех, что диктует администрация и надзиратели, среди как женщин, так и мужчин, тебе придётся прогнать этот мотылёк просто, чтобы выжить в этой пучине. Килсиннерс отличался своей аморальной политикой. Это единственное учреждение в мире, в котором сохранились многие как средневековые, так и более современные смертные казни. Причём никакой суд не мог самостоятельно решить, что это будет за казнь. Всё решалось местными властями: кого, когда и как. Но, естественно, попадались и счастливчики, которым волшебным образом удавалось выжить, и они с чистой совестью выходили из ворот места, которое ещё долго будут проклинать. Да только , как правило, эти несчастные были обречены на страдания. Одних увозили в психиатрическую клинику, где тех всё равно преследовали страшный образы и картины; другие пытались наладить жизнь, но понимая, что всё тщетно, ибо клеймо преступника стало выше тебя, вскоре оказывались в морге с перерезанными венами вдоль на руках; некоторых находили старые знакомые и сами отправляли к прородителю; но также были и те, кто умудрялся выйти и снова зайти в страшные скрипучие двери Килсиннерс. Их встречали , как победителей, друзей и старых добрых знакомых. В целом, их можно назвать элитой. Вы спросите, почему же правительство бездействует? Да потому что ему плевать! Оно давно не ручается и не финансирует его. Киллсинерс окупается самостоятельно за счёт обязательных работ, что выполняют заключённые, уже очень много лет после Второй Мировой войны. Внутри всё бешено крутилось вереницей от страха и волнения. К глазам подступали слёзы отчаяния и боли. Она резко отвернулась к окну практически всем телом, но руки мешали этому действию. Лу крепко и сильно поджала губы, прикусывая щеку внутри так сильно, что после почувствовала железный вкус. Главное не разревется здесь, у всех на виду. На виду у людей, кому чужды слёзы. Но у неё бы и не вышло. Грубый и громкий, как гудок паровоза, раздался голос. Крупная белая женщина, ехавшая вместе с ними, сказала в мегафон: -Вы приближаетесь к колонии строго режима, где вам предстоит провести свой срок до торжественного выпуска. – женщина опустила мегафон и что-то прошептала. Лу удалось понять: «…если не подохните раньше» На лице надзирательницы красовалась противная, нисколько не привлекательная ухмылка. «Наверное, людей, работающих там, отчасти тоже можно назвать преступниками.» Лу с усилием начала всматриваться в тёмное стекло. Ей кое-как удалось разглядеть огромное здание, похожее на огромный замок XIV века. Чтобы увидеть его полностью во всей красе, необходимо было отойти на серьезную дистанцию. По сторонам основного здания были видны несколько разбросанных башен. Опытный инженер сказал бы, что работа не симметрична и сделана наотвали, но романтичный архитектор начал бы восторгаться столь необыкновенной задумкой автора. Здание становилось всё ближе и ближе. От сменяющихся картин застывала в жилах кровь. Он становился всё пугающее, вырастая с огромной скоростью к тёмному, толи от окна, толи по своей природе, небу. Вдруг он стал настолько близко, что Лу тихо всхлипнула от ужаса, что сейчас они проедут через ворота и настанет новая пугающая жизнь длиной, даст Бог, пять дней. Тяжёлые рабочие руки надзирателя умело высвободили тонкие руки Лу от невыносимого плена. Она потёрла кисти рук, чтобы хоть как-то унять тупую неприятную боль, как этот же мужчина грубо дёргает её за неуспевшими оправиться руками и снова сковывает в наручники. Девушка услышала громкий разговор. Впереди стоял осуждённый, который всем своим видом показывал, что ему это неприятно. Неприятность выражалась в резком одёргивании рук, громких и не самых приятных слов в сторону женщины-надзирательницы. Лу глядела на эту картину с нескрываемым ужасом. Она уже видела, как этот амбал с пошатанной нервной системой ударит своей тяжёлой рукой по лицу на вид не самой хрупкой женщины, но всё же женщины. Всё пошло не по этому сценарию. Эта смуглая баба-гром начала орать словами куда интереснее тех, что говорил её оппонент несколько секунд назад. Эта реакция не мгновенно, конечно, но всё же повлияла на поведение мужчины, который действительно уже хотел замахнуться. Лу поймала себя на мысли, что никому не будет хуже, если все будут в наручниках. Абсолютно все. Пассажиры шли длиной вереницей. Надзиратели шли по её сторонам, контролируя дистанцию между каждым. Впереди и позади слышался жуткий смешок, который издавали особи мужского пола. Лу чувствовала себя мишенью. Отовсюду шли едкие пошлые комплименты, из-за которых становилось жутко вдвойне. Вдруг она почувствовала неприятный хлопок по своей пятой точки. Она резко повернулась, встретившись с полными больной похоти глазами. -Не надо быть такой нервной, лапочка. – сказал обладатель серых глаз, после чего сам искривился от боли, полученной в промежность. Лу сделала это абсолютно инстинктивно. Воспользовавшись его убогим положением, она нагнулась к нему и сказала: -Не надо быть таким кретином, кретин. – надзиратедьница быстро приблизилась к неугомонной парочке и, не выясняя, что случилось, ударила жезлом по спине и тому, и другому так, как не бьют домашний скот. -Выпрямилась и живо пошла дальше, - грозно сказала она упавшей на колени от неожиданного удара девушке. – Не надо задерживать движение. Лу , по наказанию женщины, встала и пошла дальше за вереницей в медицинскую часть на осмотр. Перед кабинетом каждому вручали сложенную одежду. Все попутчики (их было примерно человек двадцать) зашли в кабинет. Их выстроили около стены. Лу прижалась к ней всем телом, будто сейчас это её единственная защита. По двум сторонам были ещё два кабинета. -Раздевайтесь. – сказал врач, натягивая перчатки и даже не взглянув на своих пациентов. Мужчины зашушушукались, обмениваясь колкостями, и начали раздеваться. Лу стояла неподвижно, стараясь всеми силами не увидеть ни напрямую, ни боковым зрением, что происходит. Противоположный же пол замялся, а потом одна девчушка решила-таки спросить: -Насколько? Врач повернулся к источнику звука. -Стоп, - с отвращением сказал мужчина лет сорока со светлыми волосами, прикрывая глаза от почти голых мужчин. – я, мать его, гениколог. Если у вас есть матка прошу остаться здесь, если же пестик, - он прочистил горло, - то в ту дверь. – закончил он, показывая рукой в направлении двери, всё так же прикрывая глаза. Очень непрофессионально, хочу сказать. Зеленоглазая продолжала стоять, наблюдая, как упругие, плоские и дряблые задницы вальяжно удаляются из помещения. Многие девушки всё продолжали безучастно прижиматься к стене, поглядывая друг на друга, а некоторые спокойно раздевались, ни разу не стесняясь сей компании. Гинеколог сурово посмотрел на неподвижных дам, сложив руки на груди. Этот взгляд нисколько не пугал. Казалось, что на них смотрит пьяный добрый сосед, который после удачной охоты на суслика, решил, что все должны с ним считаться. Зато очень пугала баба-гром, внимательно наблюдавшая за их действия. Поняв, что они девушки гордые, она громко кашлянула. Все начали раздеваться. Лу стояла переставляя ноги, ибо было жутко холодно. Её трясло. И, наверное, даже больше от бушующих нервов, чем от холода. Начав с первой, мед работник добавил: -Так, все украшения сдаём в этот ящик. – он показал на деревянную коробку. – здесь, уж поверьте, – он усмехнуля, - вам это не понадобится. Две девушки впереди выполнили просьбу. Лу решила следовать их примеру, как вдруг поняла, что единственным её сокровищем, что напоминал о далёких тёплых временах была подвеска. Она дотронулась до неё, судорожно поглядывая по сторонам, надеясь на помощь или хотя бы на то, что никто не заметит золотую цепочку с тонкой подвеской с маленьким малахитом. -Хорош теребонькать! – Лу посмотрела вперёд. Перед ней стояла баба-гром, протянув руку и переводя глаза с лица на руку. – давай. - Девушка опешила. Та не сводила с неё глаз. Под таким напором и давлением Лу не смогла отказать. Медленно потянувшись за шею, она растегнула застёжку, взяла её в руки и, не сводя взгляд, полный тоски и печали, как когда ребёнок отдаёт маме какой-то камень, что он принёс домой, положила своё добро в огромную руку надзирательницы. Та поспешно удалилась и бросила её, как какой-то мусор. У Лу сжалось сердце. После осмотра их всех сгребли в душевую комнату. Там всё прошло куда спокойнее, если не учитывать, что сразу после них вошёл противоположный пол, свистя, крича и возбуждая народ. Большая часть девушек шла, сторонясь их поток, но нашлись и те, кому, видимо, это было в радость. Надзирательница тихо прошептала затюканной девушке: -Привыкай. Сегодня единственный день, когда ты сможешь помыться, не боясь, что в тебя что-то затолкают. Потому что дальше будет совмещённое время для подмывки. – противно пропищала. Лу не отреагировала. «Такого не может быть. Хоть немного здравый смысл здесь должен присутствовать. Нет. Такого не может быть.» *** -Палец, - сказал мужчина в форме, сидящий за стальным столом. Лу окунула подушечку большого пальца в чернила и приложила к бумаге, где уже были приклеены её фотографии, написаны имя и номер. – держи. – девушка взяла другой комплект одежды, на которой была нашивка её номера, зубную щётку, пасту, полотенце, чистое постельное бельё, два комплекта нижнего белья, упаковку тампонов, тюбик шампуня и геля. – Прямо и налево. С тобой всё. – Лу пошла по указанному направлению. Он был прав: с ней всё. Теперь она никто, всего лишь порядковый номер 413610. Девушка, с охапкой нужных для выживания вещей, прошла через небольшой коридор и встала в ряд к другим подобным себе. -Итак, - начал строгий мужчина, попутно изучая каждую стоящую перед ним, - в колонии, как вам уже известно, вам предстоит провести свой срок отбывания. Некоторым меньше, - Лу нервно сглотнула, уловив его намёк. – Тем не менее, каждый обязан выполнять строгие приказания и следовать правилам. К счастью или нет, у нас их не много. Что ж, теперь пройдёмся по важному. Сейчас мисс Эленорс, - он взглянул на латиноамериканку средних лет, стоявшую с абсолютно безымоциональным лицом. – проведёт вас в женское крыло. – от слов «женское крыло» у Лу будто свалился камень с души. Не общее и на том спасибо. - Шагом марш! – крикнул мужчина, что все в ширинге немного дёрнулись. Они долго плялись к месту назначения, огибая лестницы, обходя мимо уже бывалых заключённых, которые пошло улыбались и громко свистели при виде «свежатины". -Ух, девочки, чувствую, сегодня мы с вами пошалим! – слышались, похожие на эту, фразы из всех маленьких окошек, которые были проделаны в железных дверях. Некоторые высовывали руки, надеясь схватиться и вырвать душистые локоны. Наконец,они пришли к месту. Мисс Эленорс называла номер и говорила, в какую именно камеру проходить каждой. Лу осталась последней. -Да ты счастливая! – не без насмешки сказала надзирательница. Но, несмотря на свой страх перед этой женщиной, девушка не могла ничего не ответить: -С чего бы? -С того, что тебе не хватило пары на камеру. Лу действительно почувствовала себя легче. Кто знает, какие страсти творят здесь женщины друг с другом. Но ещё страшнее осознавать, что здесь творят мужчины… Они дошли до нужной камеры. Она была дальше всех остальных по коридору. Эленорс без всяких усилий, не так, как с другими камерами, открыла скрипучую дверь. Лу медленно вошла, осматривая площадь. -Но в бочке мёда есть ложка дёгтя. – Лу повернулась из-за загадочных слов своей спутницы. – замки у этой комнатушки некудышные. – девушка потрогала держащуйся на честном слове застёжку. -Но это же смешно. – сказала она, посмотрев на оппонента исподлобья. -Все вопросы к руководству. – посмеялась та над своей искромётной шуткой. – Всё. Спать. – и громко хлопнула дверью, что казалось, все шурупы, учавствовавшие в сборке этой прелести антиквариата, разлетятся по разным углам. Лу стояла, как вкопанная, несколько минут, потом, переварив информацию, подошла к койке и придвинула к двери, кое-как закупорив дверь. Вряд ли это ей поможет, но оставлять всё как есть было верхом самонадеянности. Девушка медленно попятилась назад, пока не прислонилась к холодной бетонной стене. Она отошла в угл и медленно присела. Свет резко погас, объявляя о том, что настала ночь и всем пора отойти в мир грёз. Лу обвила колени руками и начала плакать от тупой безысходности, практически задыхаясь и захлёбываясь собственными слезами. Из-за стен послышались громкие женские голоса, сопровождавшиеся безумным смехом и душераздирающими криками. Эта ночь будет весёлой.