***
Габриэль, также измученный проявлением совести, самой поездкой и представления скорой встречи с отцом, с ностальгией оглядывал знакомые лондонские округи. Париж стал ему домом почти на целый год, но ничто не могло заменить эти мрачные пейзажи и серость неба Лондона. Он трепетал, как лист на ветру, но не от самого ветра либо от его холода, а от эйфории. Всё же родные земли смогли немного вернуть того на прежний лад. Габриэль также знал, чего желал, поэтому мог достойно — хотя бы на этот раз — ответить своему отцу. Он желал Кэтрин — обычную служанку — её сердце и душу, и вот наконец смог: у него взялись силы, дабы разорвать любые имеющиеся на тот час и предстоящие заранее узы с Лакрес, которая запала ему разве что в разум, а не в душу. Этвуд-младший, бесспорно, понимал, что поступил он ужасно, но было бы ещё ужаснее, как сам он считал, если бы всю жизнь бессовестно врал, глядя в голубые глаза Лакрес, о его любви к ней. Всё завязалось так быстро и непонятно, отчего сам Габриэль пребывал в недоумении. И вот это всё следовало бы донести Этвуду-старшему, чего молодой человек и опасался. Его не поймут — он знал — разве что его мачеха погладит по голове, что казалось ему всегда вполне достаточно. И в каждый такой случай Габриэль про себя благодарил всё живое за то, что его мачеха оказалась лучше, чем его родная мать. Да и «мачехой» назвать Анну у того язык не поворачивался, ибо неуважительно. Вдали уже виднелся особняк, что заставило Габриэля заёзрать на месте: чем ближе дом, тем меньше желания в него возвращаться. Стыдно ему было даже самому себе признавать, что банально боялся отцовского гнева — но кажется, его боялись все. Над тем же особняком сбились в кучу серые тучи, будто бы намекая о расположении духа хозяина сего жилища. На эту мысль молодой человек насмешливо хмыкнул: если лорд Этвуд злился, то и сама природа попадала под раздачу. Какая радость, подумал Габриэль, что чаще всего его родитель просто безэмоционален. Карета остановилась у хлипких на вид ворот, Этвуд-младший чуть ли не выпрыгнул из неё, прихватив небольшой чемоданчик — а там уже к нему из-за ворот стремился дворецкий почти со всей слугой, что ринулась помочь сыну хозяина разгрузить чемоданы. Кивнув кучера на прощание, Габриэль, будучи слишком напряжённым, проигнорировал приветствия дворецкого и слуг и уверенным шагом зашёл за ворота. Ничего, впрочем, не изменилось за час его отсутствия, разве что, судя по всему, стала более женственной его сестра Вирджиния, которая поспешным шагом шла к брату навстречу. Она была радостна, но также и зла: её брат-глупец поставил на уши всех, даже ещё не прибыв домой. Когда брат с сестрой уже почти дошли друг к другу, Вирджиния не сдержалась и сорвалась с места, дабы поскорее обнять Габриэля, а тот же, выдавив еле из себя подобие улыбки, раскрыл руки для объятий. — Болван! — воскликнула девушка, повиснув на шее брата. — Ты знаешь, что папа тебя убьёт? Рассмеявшись сестре в макушку, молодой человек звучно чмокнул её в щёку и отстранился, после чего с «горестным» видом покачал головой: — Да-да, я знаю. — Что ты болван? — ухмыльнулась Вирджиния, изогнув бровь. — Или что папа тебя убьёт? — Не ёрничай, Дорин, — устало выдохнул тот, но подобие улыбки всё же сохранил. — Лучше бы принесла доспехи какие-нибудь, чтобы отец мне ненароком вилкой грудину не проколол. Дорин искренне рассмеялась, несмотря на спорное положение дел. Потом же, якобы состроив деловой вид, отчеканила: — А ты до рыцаря не дорос, чтобы доспехи носить. Да и на твоём бы месте, братец, я лучше бы язык прикусила. Высунув язык, Габриэль демонстративно прикусил его кончик, после чего подавил вырывающийся наружу смех из-за удивлённого лица девушки. Но одно Вирджиния уяснила точно: такое лицо брата ей по душе, чем то, что на картине. Хотя и у того, и у того взор печальный — будто предвещающий что-то. По пути к порогу дома девушка и расспросить толком ничего не успела, ибо брат её резко посерьёзничал, а значило это, что трогать его без нужного повода не стоило. В любом случае, Вирджиния готова была разнимать Габриэля и отца, но к чему она точно не была готова — так это к накрытому якобы в честь приезда Этвуда-младшего столу; Дорин и Габриэль изумлённо переглянулись друг на друга, после чего с опаской перевели взгляд на лорда Этвуда, который не смог скрыть сухого кашля. — Отец? — глухо пронеслось по стенам немалых размеров гостиной. Патрик лишь на мгновение позволил себе незначительную усмешку, а после перевёл взгляд на супругу, что стремительно выбежала из кухни прямо к Габриэлю. Проигнорировав церемонию приветствия, мужчина уселся на стул и неотрывно наблюдал за тем, как Анна целовала в обе щёки сына и молвила ласковые речи. Дорин же поёжилась, не зная, куда и податься, но за неё тут же решил её отец, кивнув ей наверх. Насупившись, девушка всё же поспешно покинула членов семьи — как говорится, от греха подальше. — Ты меня очень опечалил, Габриэль, — холодный тон заставил Вирджинию притормозить и спрятаться в тени за перилами. Она видела, как Габриэль нахохлился, будто бы униженный петух, а бедняга Анна с перепугу вжала голову в плечи, словно это могло бы её как-либо сберечь. «Не натвори глупостей!» — кричала мысленно Дорин и села на ступеньку, дабы не упасть вовсе. — Зато я спас самого себя, — выпалил молодой человек и, расстегнув верхние две пуговицы, схватился за горлышко бутылки с вином. — Я вновь оплошался, но не в том, что расторг бракосочетание, а в том, что всему этому позволил случиться. Патрик нахмурился, как только его сын позволил себе с горла отпить несколько глотков вина. Анна же попыталась отобрать у того вино, но попытки были тщетны. — Хорошо! — вскрикнул якобы радостно Габриэль. — Вот она, свобода! — Габриэль! — осекла того женщина, но без толку: — Не стоит, мама, — уже мягче протянул Этвуд-младший, — я мальчик уже взрослый, Вам не стоит переживать из-за таких мелочей. К слову, отец и впрямь надеется, что может по сей день крутить мною как вздумается? И Патрик не выдержал — встал из-за стола и сжал скатерть, прожигая взглядом своего сыночка. Ещё чуть-чуть и он бы… — Чёрт, — ничуть не испугался Габриэль, — а знаете, и у марионетки однажды нечаянно в руках найдутся ножницы — и уже от неё зависит, сообразит ли она, как верно ими воспользоваться. Со злости Этвуд-старший стукнул кулаком по столу, отчего-то столовые приборы подпрыгнули, а стаканы с треском столкнулись с кафелем. Жена Патрика тут же попятились, дёргая сына за воротник, на что тот только отмахнулся. — Не думал, что правда Вас и впрямь гложет, — без тени приторного удивления сказал молодой человек, — ибо я это сказал, чтобы наконец скинуть с себя сие бремя. — Если ты не замолчишь, Габриэль!.. По раннему наставлению сестры, прикусив всё язык, Этвуд-младший развернулся на пятках и поспешил восвояси покинуть дом под возмущённый материнский возглас и прожигающий спину отческий взгляд. А сердце Дорин жгло, что сподвигло её мигом вернуться в комнату и тихо лить слёзы в тёмной из-за пасмурного неба комнаты. Единственное, за что держался её взгляд, так это было серое пятно, под которым было скрыто испорченное полотно. Сиганув с места, девушка сняла со свистом с холста тряпчину и небрежно бросила на пол, чтобы полюбоваться результатом своих «трудов». Сердце лишь сильнее зажгло, но затуманенный разум совсем отказывался воображать, как исправить сие недоразумение. Она судорожно провела рукой по заплетённым в гулю волосам, понимая, что мастерства к неё не столь много, чтобы сделать хотя бы минимальную схожесть с тем, что было. Но в голове, словно звон колоколов, раздалось имя человека, которого Вирджиния никак ранее посетить так и не смогла. Бэзил Холлуорд.1. Испорченный
28 сентября 2020 г. в 18:12
Утро в поместье Этвудов с самого восхода солнца не задалось. Мало того, что соседские псы чуть ли не всех кур поели, заставив бедного дворецкого чуть ли не до последних волос полысеть, так ещё и почта пополнилась письмецом о скорейшем прибытии Габриэля Этвуда, сына Патрика Этвуда, свадьба которого с очаровательной француженкой не состоялась на тот час из-за непонятных причин. Казалось бы: дочь парижской влиятельной четы — к слову, что приняла слегка выбитого из колеи жизни молодого парня к себе, как только завидели влюблённые голубые глазёнки их кровинушки, устремлённые на избранника, — должна была крепко-накрепко привязать Габриэля к себе, после чего оставалось только узакониться перед Всевышним. Но мужчины в роду Этвудов все одинаковы — вовсе непокорны и часто разочаровывающие близких им людей. Иногда необдуманно, что менее обидно.
И думать-гадать нечего было — Этвуд-старший ужасно опечалился, а потом страшно взбесился, запугав бедного дворецкого ещё пуще. Его верная супруга Анна не успевала за ним бегать, чтобы хоть бы как успокоить, мимолётно бросая мольбы Богу во избежание худшего исхода.
Из-за перил, чтобы быть глубже в курсе событий, выглядывала старшая дочь четы Этвуд — Вирджиния, отпихивая от себя не менее любопытную младшую сестру Делайлу. Последняя так и желала услышать то, в чём понимала мало: какой-то развод, разочарование на отцовскую голову и «неуправляемый бастард». Девчонка никакого понятия не имела о значении слова «бастард», но, судя по тону, это было что-то не столь хорошее.
Заставил спрятать любопытные носы строгий взгляд дворецкого, что также заставило Вирджинию досадно выдохнуть, а Делайлу — непонимающе уставиться на мужчину, но её тут же схватили за руку и потащили наверх. Она еле поспевала за сестрой — и та чего-то была рассерженная: то ли из-за неудавшегося удовлетворения любопытства, то ли из-за общей обстановки. И впрямь семейные распри по детским головам бьют нещадно, учитывая тем более то, что у Патрика и Габриэля отношения были не из лучших. Сынишка без преувеличения был главной головной болью своего отца — да и последний был лордом, которого так тяготили любые слухи, связанные с его отпрыском, ведь это нещадно било по репутации в обществе. Да и куда хуже: лорд Этвуд и без этого прославился как волк-одиночка в солидном обществе из-за весьма отстранённого от аристократического образа жизни — и сын такой же, нелюдимый, чудаковатый и со множеством пороков, о которых принято не распространяться. Впрочем, как и о происхождении самого Габриэля — результат мимолётной страсти между лордом и бедной крестьянкой, о браке которых и речи не шло. Спасло малыша-бастарда в свой час то, что вместо того, дабы выбросить сына своего в реку, опозоренная девушка в последний момент передумала и передала ненавистного ребёнка лично в руки Патрика Этвуда — тот принял, ведь родной же. И неясно было, смог бы тот наклепать ещё наследников. Так и не смог.
И не мог же не любить Патрик, сын ведь на него схож был и молоком так сладко пахнул, заставляя любить несчастное дитя ещё больше. Но как рос сей бастард, только хуже разочаровал Этвуда-старшего, будучи упёртым, будто баран был, а не мальчишка людской. А острым на язык, хоть камень точи!
— Прекрати сердиться, Патрик! — молила Анна, метнув взгляд на икону. — Мы ничего даже не прояснили!
Резко развернувшись к жене, чуть ли не прорычав, лорд выпалил:
— И нечего! Сколько-то сил потрачено было, а всё насмарку.
— Может, и она его чем разозлила? — чуть опасливо предположила женщина, отойдя от Патрика на пару шагов дальше. — А, Патрик?..
Взяв себя в руки, мужчина прикусил губу и слегка виновато воззрился на жену. Дыхание было тяжёлое, лицо красное, а на лбу испарина — Этвуд был на шаг от того, чтобы сорваться.
— Прошу меня простить, Анна, — нервно ухмыльнулся тот, после чего достал из нагрудного кармана пиджака платок и стёр со лба капли пота. — Кажется, я постепенно теряю контроль над собой.
— Это нормально, Патрик. Просто успокойся.
И Патрик всё же постепенно успокаивался: мягкий голос Анны, её тёплые руки, что грели его лицо, и просто запах ромашки, исходящий от неё, действовали на него магически, заставляя сменить облик черта на домашнего и всякий час лежащего под солнцем кошару.
Мужчина взял руки супруги в свои, после чего поцеловал их и взмолился, глядя прямо в греющий взгляд его любимых очей:
— Воздержи меня от греха — не позволь мне задушить собственного сына.
На лице Анны появилась печальная улыбка: в случае чего — она знала — у неё бы не вышло, никак нет.
Тогда же на втором этаже не столь уж роскошного для лорда с доверху забитыми карманами особняка уже в комнате старшей сестры стоял гвалт, ибо маленькая Делайла задавала вопросы вовсе не для её маленькой головушки: к примеру, значение слова «бастард», которое Вирджиния не могла объяснить по определённым причинам. Только в кругу Этвудов было известно об истории рождения Габриэля, и довольно удивителен был сей факт, что за стены дома не просочилась ошибка двадцатишестилетней давности Патрика Этвуда.
И всё же: несмотря на всевозможные попытки спокойно угомонить сестру, у вечно спокойной Вирджинии уже сносило голову. Порой Делайла с настоящим умением трепала нервы до предела, точь-в-точь как Габриэль. Девушка уже готова была отыграться на сестре по полной, как дверь в комнату со скрипом отворилась и в проём аккуратно просунулась голова старенькой служанки, что вечно прикрывала голову детским на вид чепчиком. Старенькая поманила девчонку пальцами, лепеча своим низким и хриплым голосом про урок французского, и Делайла двинулась с места, не забывая кидать на сестру недовольные взоры.
Вирджинии, если откровенно, было на это плевать. Её мысли были заняты братом, который в очередной раз оплошался перед родителями. Также она боялась, что отцовский утренний гнев — это только начало, ведь недотёпа Габриэль мог ещё похлеще разозлить родителя, вступив с ним в спор и сказав пару нелицеприятных фраз. От сего представления в голове девушки стало боязно: чем это всё закончится?
От досады Вирджинии резко поплохело: едва покачнувшись, она, вместо стены, зацепилась за холст, прикрытый серой тряпчиной со слоем пыли, отчего тот свалился, а следом — краски, что стояли на краях тряпчины мольберта.
Зажав рот, дабы не вскрикнуть от ужаса, девушка мокрыми из-за выступивших слёз глазами вступилась в испорченный чёрной краской портрет Габриэля. И лицо юноши будто искривилось — чёрная жижа испоганила серый фрак и белую рубашку, медленно добираясь и до лица. Поспешно Вирджиния пала на колени и принялась той тряпчиной оттирать сие безобразие, но было бесполезно: краска прочно впиталась в изображение, оставив за собой сплошные разводы.
Девушка сразу же захныкала, не в силах будучи смотреть более на «испорченного» брата. Не к добру было, чудилось ей.
Был ли смысл перерисовывать? Ох, как же зла была на себя Вирджиния! «Как можно было допустить сию оплошность?!» — корила себя она.
Встав с пола, девушка утёрлась рукавом и неспеша подняла портрет, скорбно оглядев его. И правда: лицо Этвуда-младшего будто бы скривилось в несчастном выражении. «Где же твой ребяческий огонёк в глазах, Габриэль?» — не соображая, вопрошала про себя девушка. Руки чуть задрожали после того, как Вирджиния вгляделась в масштаб ущерба. Она поклялась, что обязательно исправит сей промах. Возможно, портрет Габриэля Этвуда мог стать в сто раз лучше.
Поставив холст на прежнее место, Вирджиния вновь прикрыла, только баночки с красками переложила в иное место. Совесть съедала изнутри, зато девушка извлекла из этого для себя хороший урок: всё должно стоять на своём месте.