Во всех красках

      Габриэль не столь часто посещал бордели: похоть — не его порок. Ему просто хотелось ощутить себя более нужным, любимым, даже если не в столь приличном месте — и не по доброте душевной.       Дам на вкус и цвет было огромное количество, но Этвуд-младший всё отчаянно рыскал очами, дабы найти хоть на мизерную крупицу схожую на его Кэтрин девушку. Но было бы странно, проскочила в его голове мысля, искать средь распутных девушек подобие ангельской служанки: та была благодарна даже без изысков, что присущи дамам высших слоёв общества, и будто несвойственно простому человеку мила, стоило ей хотя бы явить подобие улыбки. И Габриэль даже не мог уделить ей чуть более внимания, нежели было положено — поползут слухи, а после её — выгонят с позором, а его… пожалуй, молодому человеку ещё повезёт. Но он не хотел подводить Кэтрин, всё же капля благоразумия влияла на его отчаянный поток желания.       Поэтому Этвуд-младшему пришлось довольствоваться несчастной пародией — и то, которую он ещё не нашёл. Всё было не то, не так… но до тех пор, пока разум его наполовину не помутился из-за выпитого количества спиртного. Тогда уже ни к месту было думать о горе, хотелось побыть в компании приторно смеющихся ночных дев и дополнительных пару стопок крепкого напитка. Даже мысль об выражении лица отца, если бы тот узнал о его похождениях, не беспокоила его — как минимум, в ближайшие несколько дней возвращаться Габриэль точно не планировал.       Туман достаточно опьянённого разума внезапно развеяло чьё-то несмелое касание рук — влажных и до жути холодных — отчего его владелец едва вздрогнул, презрительно переводя взгляд на руки, а уже после скользя вдоль них до шеи, запятнанной багровыми пятнами. Такая тоненькая, бледная и такая изуродованная — внутренний эстет Этвуда-младшего запротестовал, а уже ладони самого молодого человека оттолкнули присевшую подле него девчушку, что тут же отчаянно вздохнула. Она была подобно дитю, полногубая и с обрамлёнными длинными ресницами, серыми глазёнками, что с наигранной обидой взирали на него. И Габриэль никак не мог понять, какому дурному разуму хотелось бы поиметь такое по-детски наивное на вид существо. Как подобным можно было довольствоваться?       Как только молодой человек хотел поинтересоваться возрастом весьма юной на вид барышни, та всё же рискнула подсесть поближе и провести рукой вдоль его бедра, игриво обводя самое чувствительное место. «Безобразие», — вмешалась капля здравого смысла, когда волна головокружительной дури набирала высоту.       — Чего же Вы одни да в такой славный вечер, а? — приторный шёпот раздался у его уха, заставив поёжиться. — Ещё так молчаливы. Как Вас зовут, мой господин?       От неё несло табаком и мужской парфюмерией вперемешку с её ядовито-сладкой. Не домашним мылом, не пряностью, как от Кэтрин. Габриэль, право, не мог зарыться в каштановые пряди служанки, вдыхая сей аромат для успокоения души, зато мог сделать это с проституткой, что налетела на него, подобно коршуну: схватить пятернёй её светлую косу, резко дёрнуть, дабы та смогла явить ему в полной красе декольте и грешную, запятнанную шейку — и вдохнуть режущий нюх запах, после чего грубо оттолкнуть в пренебрежении. Он сделал бы это с лёгкостью.       Но его хватило лишь на одно:       — Какая тебе разница, если я просто собираюсь тебя трахнуть?       Наивное выражение лица преобразилось в наигранно обиженное. Возможно, она даже была близка к тому, дабы заплакать, не будь она привыкшей к разным видам посетителей. Но, к счастью Этвуда-младшего, поспешила чуть ли не отскочить.       За этим наблюдал, медленно шагая, словно хищник в укрытии, дабы вскоре неожиданно явиться, лорд Генри Уоттон. Узнать отпрыска Патрика Этвуда удаётся ему с трудом — от того юноши, что, казалось бы, Уоттон видел не так давно, словно бы месяц назад, осталось мало. По крайней мере, создавалось именно такое впечатление, которое заставило мужчину воспрять от увиденного морального падения Габриэля Этвуда.       И тот вдруг вспомнил, уже подойдя достаточно близко: молодого человека вроде бы только недавно вся лицемерная аристократия сопровождала во Францию.       — Ну-ну, чего же так грубо, мой друг? — решил наконец раскрыть своё присутствие Уоттон и, не глядя на девушку, протянул: — Люси, оставь уважаемых джентльменов один на один.       Люси. Пожалуй, это имя ему ничего не дало.       И та же всё-таки ушла, улыбаясь в своей привычной манере, стараясь сдержаться при слове «джентльменов»: по её мнению, один из них таковым отнюдь не является.       Негромко прокашлявшись, мужчина уселся напротив Этвуда-младшего и впился в него взглядом полураскрытых очей, подмечая для себя каждую деталь, что особенно отразилась бы на его воспитании. Франция, дивное место встречи, помятый вид — Уоттон вскоре удостоверился, что именно он хотел разузнать.       Молодому человеку, который явно догадывался о намерениях из неоткуда взявшегося Герни Уоттона, было куда более неприятно оказаться тет-а-тет с человеком, с которым он давно не виделся — да и не желал в принципе. Раньше Габриэль думал, что его внутренняя причина кроется в том, что он просто не хотел попасть под пагубное влияние проповедника гедонизма, а ныне, когда познал жизнь гораздо лучше, прояснил, — нынче он сам пал, чего не хотел показать куда более презентабельному любителю жизни Уоттону.       И убежать некуда, вот неудача.       — Лорд Генри? — молодой человек даже не пытался выдавить из себя улыбку. — Не ожидал Вас увидеть… в здешних краях.       Лорд Генри же улыбался.       Габриэль, догадавшись, что тот был доволен его падением, ещё пуще помрачнел.       — Признаться, я тоже, Габриэль, — деловито начал Уоттон, нахмурившись. — Ты всегда заставлял меня верить в то, что я вечно буду лицезреть пред собой воспитанного, образцового мальчишку, но, пожалуй, ты разочаровался в жизни, так ведь? Хотя, кажется, общество шлюх тебе не столь приятно, как ты хотел этого добиться. Небось, во Франции бордели получше будут? К слову… чего ты вернулся, друг мой? Чем тебе не угодила Франция?       Этвуд-младший поджал губы, пытаясь переварить полившийся на него поток слов. В конце концов, единственное, на что он решился ответить, так это на причину его возвращения:       — Я намерен был жениться.       Как ни странно, именно эти слова дались ему с большим трудом: неужто был настолько глуп в тот час, когда рвался в мужья нелюбимой? А как же… Кэтрин?       — М, даже так? Смею предположить, что не всё так гладко, верно?       Лорд Генри заказал выпивку, не сводя пытливого взгляда с молодого человека. Он словно насыщался, выдавливая из податливого пьяного рта откровения, дабы после навострить их на самого Габриэля.       — Я не любил её, — пожал плечами Этвуд-младший и качнул головой.       — А разве всегда идут под венец по любви, а не из-за чудесных перспектив? — продолжал надавливать на больное мужчина, делая вид, что искренне проникся поверхностной историей.       — Пожалуй, их не было. Просто весьма богатая особа, но я разучился видеть в одних деньгах счастье, когда влюбился в обычную служанку. С тех пор я не могу ощущать себя свободным, будто бы я уже свершил брачный союз, — пьяный язык окончательно расплёлся, а глаза глядели куда-то сквозь собеседника. — Будто бы я ей… обязан.       «Бедный мальчик, — с долей иронии и, как ни странно, тоски подумал Уоттон. — Не познал ты ещё жизни, раз несёшь такую чушь».       Сам же лорд Генри не был уверен, что чувствовал подобное. Да и к счастью, не печалился он, хорошо зная, к чему приводит такая дурная любовь — и не на своём опыте, к двойному счастью. Но всё же вдруг что-то отцовское залепетало в нём, какой-то дивный отклик проник в разум, ибо наличии души он у себя не наблюдал; мужчина вдруг захотел похлопать отчаянного и убедить не хоронить свою жизнь в столь молодые годы.       — Это дурно, очень дурно, — замотал укоризненно головой Уоттон, всё же не расщедрившись на бурлящие в нём эмоции.       Габриэль другого и не ожидал, впрочем, он и не понимал, почему вдруг всё это выпалил. Его дражайший собеседник вряд ли ему бы чем помог, разве что, усугубил бы всё окончательно.       — Даже и не поспоришь, — хрипло протянул молодой человек, глядя, как на стол ставили напитки. — Зато, возможно, я смог бы стать самым счастливым человеком, будь она моей женой.       — Я надеюсь, Габриэль, что это говорит твой пьяный рассудок, ибо если ты видишь счастье в одной лишь женщине — твоей дальнейшей жизни крах. Представь, что она тебя не любит: каково тебе будет жить с этим? Уж тем более — обычная служанка. Да и знаешь, — рука лорда Уоттона потянулась за стопкой, а уста мгновенно осушили её, — идеология брака чересчур идеализированная: тебе и пяти лет не хватит, дабы понять подноготную этого безобидного на слух словца. Чувствуешь ли ты, что готов во всём потакать своей ненаглядной? Спать только с ней, проводить время только с ней, есть только с её рук и, в конце концов, быть только с ней?       Мужчина был доволен нотками обречённости, что проскочили на лице Этвуда-младшего. Вот, для чего он снизошёл в это место — спасти сего юнца от безрассудных желаний.       Но его представление о своей полезности разрушились в один миг, когда неожиданно для себя услыхал в ответ:       — Да, лорд Генри, пожалуй, я готов.       Всё же Уоттона не покидала надежда, что это всего-то действие спиртного. Поэтому, не отчаявшись, он весьма весело произнёс:       — Я думаю, у нас ещё будет возможность поговорить об этом, — и на мгновение запнулся в раздумии. — Даже завтра. Или завтра состояние не позволит?       Наконец впервые за время разговора Этвуд-младший соизволил улыбнуться, хоть и весьма криво.       — Ради Вас, лорд Генри, даже завтра, если Вас не побеспокоит запах перегара.       — Мне не привыкать, — хмыкнул мужчина и встал с места. — Приятно было побеседовать, Габриэль. Удачного тебе вечера.       — Взаимно, — бросил молодой человек в ответ и краем глаза заметил идущую к нему Люси.       За это время лорд Генри словно успел испариться, отчего он остался отныне один на один с назойливой проституткой. Приглядевшись, Габриэль всё-таки смог найти что-то притягивающее взор, к примеру, округлые длинные ножки, а уже чуть выше — заострённые соски, выступавшие под тонкой тканью одежёнки. Подумать только, его смогли возбудить такие незначительные детали.       — Вы не передумали? — любезно поинтересовась девушка, теребя край короткого платья.       Этвуд-младший лишь лениво протянул руку и схватил Люси за её маленкую ладонь, резко потянув на себя, — на это она не растерялась и плюхнулась прямо молодому человеку на колени.       — Да я и не отказывался, насколько я помню, — Габриэль взглянул на блестящие от похоти девичьи очи и усмехнулся. — Я гляжу, ты сегодня не столь занята, раз уж ко мне всё лезешь.       — Вы просто похожи на мужчину с разбитым сердцем, которое я хочу просто-напросто склеить, — надув губы, Люси опустила взгляд и будто невзначай приспустила короткие рукава платья.       Этвуда-младшего эти слова резанули по живому.       Достаточно. Он должен был набраться смелости и сделать Кэтрин своей, каких бы слов в обществе это не стоило.       — У тебя не выйдет, но я благодарен за твою… заботу, — прохрипел молодой человек, после чего оттянул воротник одежёнки, дабы увидеть желанное.       Тьма ночи всё же окутала молодой разум. Ох уж её чары! А в силах ли она была избавить Габриэля Этвуда от терзаний его души?

***

      Бэзила Холлуорда Вирджиния знала довольно давно и достаточно неплохо, дабы назвать его своим хорошим знакомым. Он был своего рода учителем, духовным наставником, ведущим на путь истинных свершений неопытную душу. Холлуорд мог узреть красоту в мельчайшем и раздуть её величие в десятикратных размерах, на что однажды и наставил саму Этвуд. Их встречи ограничивались всего парами фраз, но и они были драгоценны для Дорин. А его любовь к прекрасному, его способность изобразить её и вовсе окончательно убедили девушку доверить свою неопытность его мастерским рукам.       Но последнее приглашение в гости, что пришло пару месяцев назад, осталось проигнорированным Вирджинией. И она бы поняла, если бы вдруг Бэзил затаил на неё обиду, но и объяснить, чего она не явилась, ей было трудно. Она даже не могла объясниться пред собою: то ли компания художника ей поднаскучила, то ли же разочаровалась в своих способностях хоть немного, совсем-совсем немного уметь передавать красоту сего мира, посему и засела в тени, пытаясь разобраться в себе. Сам же Холлуорд не раз упрекал Дорин в том, что она чересчур корит себя ни за что, хвалил да подбадривал, но это мало чем помогало. В конце концов, испорченный портрет брата, как ни дивно, вдохновил девушку на новые свершения, посему она в тот же день после сего неприятного события, будучи до сих пор опечаленной из-за скандала отца и Габриэля, направилась к художнику. Хотя, признаться, Этвуд было стыдно. Стыдно и неловко.       — Джинни? — обратился мягко к гостье Бэзил и обескураженно заулыбался. — Джинни, дорогая, я уж-то думал, что ты впредь не придёшь ко мне в гости.       — Простите, сэр, — виновато усмехнулась в ответ Этвуд, держа портрет, что приковал к себе заинтересованный взор мужчины. — Я должна была хотя бы ответить, но…       — Не стоит беспокоиться.       Вирджинии, на самом деле, очень нравился Бэзил. Даже, подмечала она, в плане романтического увлечения. Холлуорд был вежлив и учтив, всегда подмечал каждую изменившуюся деталь в её внешнем виде, помогал и поддерживал, когда это было необходимо. Казалось бы, даже их разница в возрасте не мешала девушке мечтать о самом сокровенном — к тому же то, что художник был творцом до мозга костей, делало из него человека особенного, будто не из мира сего — неизведанного, временами чересчур ранимого, но с широкой и красочной душой. Но какое несчастье для любовницы творца, когда тот бросает её ради искусства! Посему Этвуд старалась изгнать подобные мысли из её юного разума, дабы не ранить свою и без того слабую душу.       — Мне удалось как-то пересечься с твоим отцом — он обмолвился, что нынче ты чересчур печальна. Боюсь предположить, творческий кризис?       Дорин рассеянно кивнула, следуя за мужчиной в привычное место их творческого местопровождения. Её беспокоило одно: как отец смог так легко раскусить её? Его словно вечность дома нет, то на работе, то на приёмах, как же всё-таки углядел? Неужто чуткое отцовское сердце подсказало? Иль мать сказала?       — Вы слишком добры, Бэзил, — выпалила обескураженная Вирджиния, потеряв окончательно контроль над собой.       — Пустяки.       — На самом деле, сложно сказать, — решила хоть как-нибудь убедительно оправдаться девушка и в то же время найти поддержку. — Мама говорит, что возраст такой — сложный. Постоянно чего-то хочется, а одновременно — ничего. Что-то терзает изо дня в день, заставляет не взлюбить саму себя. А иногда хочется… взлететь. Я думаю, тут не только дело в возрасте, а Вы?       Художник задумался, тщательно раздумывая над ответом: он не имел права ляпнуть чего-то бесполезного, ненужного и лишнего, ему действительно стоило подобрать нужные слова, даже если память о тех временах его подводила.       Этот процесс занял достаточно много времени для резко прервавшегося диалога. Сосредоточенный на всём прекрасном Бэзил Холлуорд будто самолично очистил душу от грёз, не оставив и следа гнусных событий прошлого, посему вскоре его сочувственный взор заострился на до жути бледнолицей Этвуд, что одаривала его в ответ печалью карих глаз.       — Я слабо помню себя в таком возрасте, — осторожно начал мужчина, после чего ловко увернулся: — Но мне кажется, что дело и в твоей творческой натуре. Нереализованность — от этого и появляются терзания.       Точно!       Дорин словно осенило, но ярко выразить удовлетворение она почему-то не смогла. Словно не было сил.       — Пожалуй, это тоже можно взять во внимание, — весьма сухо отозвалась девушка.       — Так, давай о чём-нибудь хорошем, — на это Вирджиния хмыкнула, подмечая, что они как раз перешли на самую неприятную тему беседы. — Кажись, ты ко мне по делу прибыла?       Этвуд сделала вид, что опомнилась, когда после сказанного взгляд Бэзила вновь вернулся к испорченному холсту.       — Ах, да, — тоска и вовсе захлестнула её. — Я, возможно, прошу о многом, но у меня возникла… небольшая проблема.       Вирджинии было до невозможности стыдно, а ещё хуже стало, когда, предоставив возможность Холлуорду лицезреть чёрный ужас на теле Габриэля, увидела целую гамму негативных эмоций, сменяющих одну за другой на лице мужчины.       Сам же Бэзил, не веря, осторожно взял из слегка дрожащих рук портрет, вглядываясь в мельчайшие, до идеала проработанные детали. И живой был сей юнец на картине, как живой!       Мужчина разочарованно покачал головой, в ужасе раскрыв очи:       — Ох… Джинни, как же так? Такая красота ведь!       В это время, не в силах больше наблюдать за этим, Дорин дырявила взором пол, пытаясь совладать с собой. Хотелось провалиться, испариться, исчезнуть! Всё, лишь бы не ощущать больше таких неприятных чувств.       — Честно — сама не знаю, — так и не осмелев, дабы взглянуть на Бэзила, пробубнила девушка. — Вся на нервах была, вышло как-то… глупо. Я просто знаю, что могу обратиться к Вам, когда мне плохо, но также и Вы прекрасно знаете, что в долгу я не остаюсь.       — Я знаю, Джинни, ты девочка добросердечная, — отойдя от изумления, вернул свой мягкий тон художник, после чего, ухмыляясь, заглянул за обратную сторону холста и прочёл: — Габриэль... а я и не узнал сперва. Как живой, однако.       — Да, я очень старалась. И так испортила! — отчаянно простонала Этвуд и плюхнулась на пуфик.       Мужчина, к приятному удивлению Дорин, ободряюще потрепал отчаянную по спине и проговорил:       — Не печалься, Джинни, мы что-нибудь придумаем. Может, пока чаю тебе предложить?       — Благодарю, сэр, но я уже отобедала. Могу ли я Вам чем-нибудь помочь, не знаю, краски там подавать иль чего ещё?       — Думаю, нет, я уж сам как-нибудь разберусь, можешь пока просто посидеть. И желательно, дабы ты не шумела.       — Да, конечно, — неуверенно ответила она, не догадываясь, каким образом она бы шумела.       Вскоре девушка смогла наконец-то расслабиться.       Стараясь не сгибать спину, сохраняя осанку, Этвуд с любопытством — словно впервые, ей-богу — и неподдельным восхищением наблюдала за неспешными движениями художника, тайно радуясь, что ей удалось в жизни найти такого близкого по духу человека. Дорин нравилось вдыхать запах красок, отдалённо витающий мятный аромат и парфюм, не резкий, а мягко обволакивающий чувствительный нюх, будто Холлуорд действительно знал, как можно расположить к себе юную особу. И впрямь не прогадал, хотя вряд ли он делал это намеренно. К юной леди Этвуд он не испытывал ничего, кроме как чего-то родственного, отцовского — впрочем, её саму это бы не разочаровало. Иногда приятно думать, когда к тебе относятся более высоко, нежели имелось бы простецкое влечение к юности тела.       Внезапно послышался рваный вздох. Вирджиния словно очнулась и с опасением глянула на спину Бэзила. Сам же Бэзил не мог понять, почему чёрное пятно никак не желало исчезнуть, каждый слой краски словно впитывал в себя черноту пятна — иль наоборот. Такое он видел впервые, что это была за чертовщина? Мазок за мазком, мазок за мазком — без толку! Мужчина качнул головой — возможно, в глазах у него темнело иль зрение просто-напросто подводило? — но диво дивное не исчезало. Холлуорд сдался — это был неравный бой.       — Джинни.       Сердце вдруг отчаянно забилось, будто в порыве страха.       — Да, сэр?       — Что же это за мазута такая, что я не в силах её оттереть и даже поверх слоем краски не покрывается? — вопрошал Бэзил, отодвигаясь от холста.       Девушка вскочила с места и подошла ближе, не веря своим очам: пятно было на том же проклятом месте — и даже казалось, что стало больше. Будучи не в силах сдерживаться, Дорин взволнованно промолвила:       — Что это ещё такое? Не может же такого быть, чтобы не поддавалось!       — Вот и я о том же! — насупился тот в ответ, не оклемавшись от своего поражения. — Откуда ты её взяла?       — Да обычная это краска — из набора!       — Тогда я в смятении, — выдохнул Холлуорд, прикрыв глаза. — Мне жаль, но я и понятия не имею, что с этим делать. Возможно… ткань пришить другую? Нет, уже не то будет. Несуразицей только станет.       — Уже стала, — почти что со слезами вынесла вердикт Этвуд и вернулась на место.       Мужчина не хотел печалить ранимую душу — и, пожалуй, у него это не вышло. Но его ли это вина, что с картиной творится чёрт знает что? Безусловно, что нет, но от сего легче ему не стало.       Едва весомо коснувшись подбородка Этвуд, Холлуорд тем самым заставил её взглянуть на него, после чего легко улыбнулся, хоть радостно ему не было и самому.       — Ну-ну, не стоит так хмуриться, Джинни, не порть своё чудное личико.       — Я просто опечалена своей неуклюжестью! — вспыхнула девушка. — Всю жизнь меня нянечка наставляла, мол, спину вот так, плечи вот так, а вот стань вот так — и что в итоге? Ни леди из меня не вышла, ни художница. Ужас, Бэзил, но Вам меня, конечно же, не понять. Я и не прошу, если честно, но знаете… я всё же рада, что смогла Вам раскрыться, мне стало намного легче.       Холлуорду не привыкать было слушать такие откровения от Вирджинии. Как ни странно, несмотря на свой спокойный нрав, часто неудачи выводили её из равновесия, заставляя неосознанно рассказывать даже самое сокровенное.       Впрочем, о подобном Бэзил никому не распространялся.       — Я рад слышать, Джинни, что ты можешь мне доверять, — ощущая чувство дежавю, вкрадчивым тоном поделился мужчина. — Мне и впрямь очень жаль, что я не смог помочь, но, может быть, я могу тебе предложить одну идею? Правда, она не касается твоей нынешней проблемы, но тоже весьма неплохо, мне кажется.       Дорин изобразила подобие улыбки, ощущая неимоверную на душе тяжесть. Её глаза старательно избегали холст, будто бы от увиденного ей стало бы ещё хуже, учитывая, что из-за её неуклюжести это чёрное пятно чудным образом намертво въелось.       — Конечно, а что за идея? — не столь заинтригованно поинтересовалась девушка.       — Я собираюсь на благотворительный вечер, кажись, леди Агата будет, слыхала о такой?       Вирджиния не была завсегдатаем светских мероприятий, посему даже хоть какое-то подобие сего имени не всплыло в её памяти.       — Не думаю. Я из этого так называемого высшего общества знаю ровно столько его представителей, сколько у меня всего пальцев на руках. А что, Вы меня позвать с собой хотите? — предположила Этвуд, игриво усмехаясь.       — А ты бы хотела? — Бэзил подвинул стул ближе к девушки и уселся на него, продолжая взирать на неё. — Светский люд, возможно, среди них найдутся разумные люди — звучит неплохо, так ведь? Хотя, признаюсь, зачастую это довольно скучно и даже опасно.       — Опасно чем? — искренне удивилась та.       — Слухи невзначай поползут, а они ещё как вредят репутации.       Этвуд насмешливо фыркнула, сложив руки на груди.       Признаться, это наименьшее, что могло её испугать. Даже не появляясь на таких мероприятиях, можно стать очередной жертвой для перемывания костей, тогда, что ли, вплоть до самой смерти об этом беспокоиться?       — А Вам это зачем тогда? Там же сплошной лицемерный сброд!       Мужчина был согласен, но учтиво промолчал, дивно заулыбавшись.       — Ну как же, явить себя, презентовать. Художники — народ бедный, им бы зарыться в какой-нибудь тёплый уголок да жить-поживать.       Правда жизни, на которую Дорин могла лишь согласно кивнуть. Это ей ещё повезло, подумалось ей, что родилась она в семье лорда.       — Пожалуй, звучит как хорошая тактика, — задумчиво протянула девушка, указательным пальцем проведя по подбородку. — А какая же она, допустим, та же леди Агата?       — Знаю я её слабо, но зла она мало кому желает, — отмахнулся Бэзил и вдруг оживился. — Так ты согласна? Это будет хороший шанс представить тебя высшему обществу! Можешь даже что-нибудь показать из своих картин, дабы кто-нибудь расщедрилася для тебя на «великий» час.       Это звучало больше, чем предложение. Это была одна из немногих возможностей явить себя аристократии в лучшем свете, а не стать центром обсуждения, мол, когда же явится на белый свет дочь нелюдимого Патрика Этвуда? Неужто от папеньки недалеко ушла? Не зря говорят, яблоко от яблони…       — Знаете, Бэзил, я никогда не думала, что Вы настолько умеете завлекать, — хихикнув, весело поговорила в ответ Этвуд. — Даже меня, человека, который не любит ходить по гостям, Вы определённо завлекли.       Оба коротко рассмеялась, после чего Холлуорд решил довести дело до конца:       — Так что, завтра я заеду за тобой?       — Как Вам будет угодно.       — Тогда будь готова, я прибуду за тобой к пяти.       Дорин, встав с места, вдруг приложила руки груди и, подняв полной благодарности взор, трепетно прошептала, будучи до ужаса смущённой:       — Благодарю Вас, Бэзил! Я уж не знаю, за что Вы так со мной хорошо обращаетесь, правда.       — Ох, Джинни-Джинни, — запричитал мужчина, кладя руки на девичьи плечи. — Не каждый день попадается удача найти родственную душу, да и, как ты сама сказала, человек ты такой, что всегда поможешь, так что, почему бы и нет?       Ей было искренне приятно, даже до слёз. Но всё главная цель поездки не была достигнута: портрет Габриэля испорчен навечно — также в её душу закрались сомнения по поводу происхождения сей краски. Не могло же быть такого, что вовсе избавиться нельзя!       Домой девушка возвращалась снова опечаленная — душу её терзали тёмные мыслишки.