Маленькая история про волшебную любовь Дадли

Ещё через пять дней Поттер смог сам ходить в туалет, и мать, наконец, избавилась от тяжкой роли санитарки. Ну а кому понравится выносить утки и каждый день перебинтовывать ещё слегка воспалённый шрам? Хотя Поттер, к его чести, и сам был не особенно рад, что ему приходится напрягать мою мать ради таких дел. Он всегда ужасно краснел и извинялся. Я смотрел на него и не понимал, ну как это парень умудрялся терроризировать нашу семью почти шестнадцать лет? Он же сама беззлобность. Я такого застенчивого и милого чудака в своей жизни ещё не встречал. А ведь прекрасно помнил, с какой ненавистью он на нас смотрел. Как взрывались от его взгляда стаканы. Как горели вещи. Ну а потом решил, что плевать. Что было, то прошло. Отец, правда, его по-прежнему не замечал, но уже как-то привычно и спокойно. А мама так вообще стала для него специально готовить. Ему нельзя было обычную еду - желудок не справлялся. Вот мама и готовила на пару или запекала такие тонкие полосочки мяса, что они буквально таяли во рту. Овощи перетирала. Тут даже самый больной желудок справится. Я заходил к нему каждый день и иногда проводил его целиком с ним. Мы говорили, или читали одновременно. Или он спал, а я корпел над физикой. Она шла тяжело, но я же упорный. Решил, что стану инженером. Значит, стану. Пару раз собирал у него в комнате простенькие модели роботов или ковырялся в схемах, но они все быстро горели. Поттер сказал, что это из-за магии. Даже извинялся, если у меня чего не получалось. Ну не чудак ли? А потом мы говорили про Ханну и он рассказывал, как они вместе занимались. Как он учил её сражаться. Я не мог поверить, что этот дохляк может с кем-то сражаться. Он так горячо со мной спорил, доказывал. И однажды я заметил, что он может говорить про тот случай в их министерстве почти без боли. А Ханна оказалась чумовой девчонкой. Поттер обещал обязательно устроить нам встречу. Он написал этой своей подружке, Гермионе. Та написала Ханне - потому что ему было неприлично ей писать. И всё равно письма Ханны оказывались у нас. Я читал ровные строчки, написанные её твердым почерком, и залипал. Она писала про свою семью. Про школу. Вспоминала какие-то общие случаи. Жаловалась над бабку со стороны матери. Та драконила её в магию. Мол, достойная волшебница и прочая муть. Ну… то есть, не муть, конечно. Для неё это было очень важно. Просто я не мог этого полностью понять. Для меня магия оставалась филькиной грамотой. Мы с Поттером писали письма вместе, а потом Гермиона их пересылала Ханне. Когда Поттер достаточно окреп, чтобы гулять по округе, он устроил общую встречу. Приехала его Гермиона и Ханна. Он хотел ещё позвать своего рыжего, но я сказал, что не хочу его видеть. И если он покажется, то я ему накостыляю за те конфетки, которые его братья мне однажды подсунули. У меня тоже хорошая память. Особенно на подонков. В общем, они приехали вместе. Их привезла мать Гермионы, и я мысленно её похвалил. Время было неспокойное, чтоб двум девчонкам одним по стране разъезжать. Когда Гермиона увидела перевязанного Поттера, тут же повисла на нем. Поттер покраснел, как девица. Я чуть не заржал. Ханна рядом закатила глаза. А я, когда решился на неё посмотреть, вообще не смог отвернуться. Так и пялился, как придурок. Если бы мог, надрал себе задницу за такое поведение. - Привет, - она улыбнулась, и, клянусь, всё вокруг буквально засветилось. Она была такой красавицей! - Привет, - выдавил я после того, как Поттер двинул мне локтем в бок. *** Мы посидели в местной кафешке. И чем дольше я сидел рядом с ней, тем больше понимал: я попал, ребята. Это и так было ясно, но тут прям прошибло. Прям как апперкот получил. Мама Гермионы забрала их в семь. Поттер прямо сиял. - Вроде, отлично посидели, - сказал он. Лыба прочно сидела на лице. - Мда… - я почесал затылок. - Даже Гермиона поняла, что ты в Ханну влюбился, а она ведь совсем не сильна в девчачьих штуках, - я попытался ткнуть его, но он увернулся, громко хохоча. Ну дитя, чисто дитя. - А Ханна… она… как? - У неё отец из простых людей, так что ты ей понравился. Надежда - такая подлая штука. И я, если честно, испугался. Мало ли, что я придумаю - а в жизни всё не так окажется. Но через пару дней Ханна позвонила. Позвонила! Волшебница! И мы очень мило поболтали. Оказалось, что, если её не видеть, не весь мозг усыхает. Хотя голос у неё был потрясный. Не помню уж, о чем мы там говорили, но я потом летал. А Поттер всё ржал. Неожиданно они с мамой спелись. На общей ненависти к какому-то Снейпу. Или Снеггу. В общем-то, они его называли просто козлом, я и имя его слышал всего разок. Вместе чай готовили. Мама даже опасаться его перестала. Ну попробуй выносить из-под человека утки, а потом его бояться - смех один. Только отец держался по-прежнему. И не могу его винить в этом. Если человек всю жизнь ведёт себя как скотина, сложно не поверить, что он не скотина. А Поттер изменился. Медленно и незаметно. Стал спокойнее, добродушнее, хотя иногда такая горечь стояла в глазах... Но больше было этого гнетущего ожидания грозы. Не знаю. Я красиво говорить не мастак. Как описать, что раньше рядом с ним было страшно находиться, а теперь хотелось вечно рядом быть? Мама тоже что-то такое чувствовала. Одним утром - это уже было после того, как мы отлепили от его лба пластырь, а от шрама осталась тонкая полосочками следами швов - он сам встал ни свет ни заря и приготовил всем завтрак: мне овсянку, маме тосты, а отцу гигантскую глазунью с беконом. Стоял у раковины, тянул чай с хлебом и довольно лыбился, глядя, как мы едим. Сам посуду помыл и предложил маме покопаться в розах. Отец хмыкнул, но ничего не сказал. А вечером, когда садились ужинать, кивнул на его тарелку: - А этому чего так мало мяса? Такому дохляку нужно больше всех нас накладывать. Поттер зарделся. Каким-то левым раком в нашей семье наконец-то поселилось спокойствие и тихий уют. Я даже забыл, что за порогом жизнь так и остаётся дерьмовой.