Лучше, чем жизнь первая и последняя...

— …играю, в надежде ее обмануть, но куда уж там. Она в два счета раскусила, что я смотрел репортаж о тебе и хочу отправиться на поиски, — Пьетро сидит на траве, машинально подкидывая одной рукой теннисный мячик. — Ана тебя отговаривала? — сидящий рядом Эрик напряженно следит за мячиком взглядом. Снова получить им по лбу совершенно не хочется. — Не особо, — Пьетро чуть морщится, не замечая, как мячик в его руке набирает скорость, сливаясь в лимонную полосу. — Скорее предостерегала. Чем ты ей так насолил? — Как-нибудь расскажу. — Не сдержавшись, Эрик хватает его за запястье, вынуждая выпустить игрушку из руки, и коротко поясняет: — Бесит. — Ладно, — Пьетро с сожалением провожает взглядом укатившийся мячик. — Я все рассказал. Теперь твоя очередь. — Пьетро, давай в другой раз? Я всего два дня назад вышел из комы, а ты тут пристаешь с расспросами. — Ну папочка! Ты же обещал! Усмехнувшись в ответ на эту крайне примитивную манипуляцию, Эрик откидывается на спину и вытягивается на траве в полный рост. С тех пор как Хэнк, наконец, разрешил ему вставать с кровати, он практически не сходит с этого самого места. Оно не слишком отличается от проекции из его головы, разве что мелких деталей больше — теперь это видно, хотя, находясь в своем мире, он подобных изъянов не замечал. Пьетро ходит за ним хвостом с самого момента пробуждения, будто боится, что если выпустит Эрика из поля зрения, тот попросту исчезнет. Это забавно и крайне странно ощущается — Эрик не привык к подобному назойливому вниманию. Он все еще не понимает, откуда в Пьетро взялось это теплое, чуть ли не семейное отношение к человеку, которого он до этого лета видел всего раз в жизни. — Папочка, ну расскажи, расскажи, расскажи! Я от тебя не отстану, пока не расскажешь. Расскажи! Эрик так быстро сдаваться не привык. Он срывает длинную травинку, закусывает тонкий стебель, чуть жмурится от кислого привкуса. — А тебе никуда сейчас не надо идти? — Не-а. Тренировок сегодня нет, периметр я в последний раз проверял… — Эрик чуть поднимает голову, пытаясь понять причину заминки, но рядом с ним никого нет. Он хмурится, пару раз моргает, перед глазами мелькает что-то серое, и вот уже Пьетро сидит на том же самом месте, что и несколько секунд назад. — …только что, — заканчивает он фразу, даже не запыхавшись. — Поэтому готов слушать тебя хоть до ночи. А вот сам Эрик ни капли не готов откровенничать с кем-то несколько часов кряду. Даже если этим кем-то является его родной сын. Особенно с ним. Боль от потери Магды и Нины запряталась глубоко, но, конечно, никуда не делась. Он сомневается, что вообще когда-то перестанет ощущать эту боль. И пусть Пьетро гораздо старше Нины, и наверняка может за себя постоять, Эрика не покидает ощущение, что если он сблизится с мальчишкой, то с тем случится что-то ужасное. Поэтому хорошо бы отвлечь этого неугомонного ребенка чем-нибудь другим. Может, если бы сейчас пошел дождь, и им пришлось бы вернуться в дом, то Эрик успел бы спрятаться от надоедливого внимания в своей комнате. Как жаль, что в этом мире он не умеет управлять погодой! На самом деле Эрик немного соврал Чарльзу, когда рассказывал о том, как создавал город. В действительности он оказался там точно таким же образом — попросту вынырнул из озера, и сначала долго не мог понять, где, черт возьми, оказался. Все казалось совершенно реальным, но в то же время слишком ярким, каким-то даже радостным. Он с удивлением оглядывался по сторонам, пока не понял, что на берегу находится не один. В нескольких футах от кромки озера стоял человек, одетый в форму шофера и держащий в руках полотенце. Эрик помнит, как у него приоткрылся рот, когда шофер произнес что-то вроде: «Мистер Леншерр, вода не слишком холодная? Может, хотите высушиться и выпить кофе?». Это уже потом он выяснил, что Кевин его личный водитель, по долгу службы не удивляющийся причудам босса. На то, чтобы осознать, что все вокруг не просто достоверная фантазия, а мир, которым он может управлять, потребовалось несколько часов. И Эрик влюбился в солнечный Нью-Йорк и свою новую жизнь практически сразу. Он не думал о том, что происходит с ним в реальности, не пытался выбраться. Зачем? Просто откуда-то знал, где находятся ворота, которыми при желании сможет воспользоваться. Желания не возникало. Вскоре он выяснил, что все жители действуют совершенно автономно от него. Живут своими милыми жизнями, мягко втягивая Эрика в повседневную суматоху. Это было даже интересно, пусть он никогда и не хотел быть бизнесменом, а уж тем более заниматься инвестициями. Но почему бы и нет? Новое занятие оказалось неожиданно увлекательным. Эрик с жадностью начал изучать свой маленький мир и узнавать пределы собственных возможностей. Как оказалось, сосредоточившись, он мог менять какие-то мелочи, вплетать в солнечный Нью-Йорк что-то личное, но ничего похожего на чтение мыслей или умение управлять людьми не заметил. Да, если он хотел, чтобы никто его не беспокоил, то из обозримого пространства чудесным образом пропадали все местные обитатели, но он знал, что они продолжают заниматься своими делами где-то вне поля его зрения. И все шло совершенно прекрасно до тех пор, пока однажды утром Эрик не почувствовал присутствие Чарльза. Вместе с тупой болью в груди ощутил, что теперь в мире, населенном призрачными фантазиями, он не единственный реальный человек. Чарльз воспринимался как нечто инородное: возможно, именно поэтому Эрик в любой момент точно мог определить, где именно тот находится и чем занимается. Опять же, мыслей его Эрик не видел, но и без телепатии прекрасно понял, что тот пришел за ним. Возвращаться все еще не хотелось, впрочем, как и видеться с Чарльзом лично. Тогда-то в голове Эрика и созрел отличный план: заставить того уйти самостоятельно тем же путем, каким пришел. Он ни на секунду не сомневался в том, что Чарльз прекрасно знает дорогу назад. Вот только отправиться домой тому придется ни с чем. Разыгрывать с ним очередную партию было… Интересно. Эрик проверял его на прочность, поминутно ожидая, что Чарльз либо его расколет, либо оставит свои глупые попытки и уйдет. Тем удивительнее было наблюдать это бесконечное упорство и нежелание замечать очевидные проколы Эрика. Он несколько раз даже порывался признаться сам, глядя в совершенно искренние голубые глаза, но чудом успевал остановить себя в последний момент. Впрочем, в итоге именно Эрик не сдержался. Чтобы его самоконтроль полетел ко всем чертям, оказалось достаточно услышать всего несколько глупых фраз. Он попросту сорвался, слушая весь этот бред про нужность и необходимость. Нужным людям не говорят, что с ними не по пути, не забывают на годы в тюрьмах, не отпускают по первому же слову. Да и в какие моменты можно было услышать от Чарльза все эти признания? Эрик тоже во время секса может признаться в чем угодно. И не то чтобы это была откровенная ложь, просто в порыве страсти несложно сказать и о нужности, и о важности, а вот подтвердить это без всякого чувственного антуража — другое дело. Нет. Пусть Чарльз его и любит, как умеет, но Эрик уж точно никогда не был ему действительно нужен. По крайней мере, не в том качестве, в каком желал бы сам. Узнать о том, что Чарльз попросту не мог выбраться из мира фантазий самостоятельно, тоже оказалось больно. Получалось, что держало его там отнюдь не желание вновь завоевать доверие близкого человека, а простая необходимость. Так что если бы Чарльз не выражал настойчивое желание непременно вернуться вместе, Эрик той же ночью отвел бы его к озеру. И пусть о последнем проведенном вместе дне он не жалеет, нападение на школу пришлось очень даже кстати. Эрик не сомневался, что от кучки военных дети могли бы отбиться и самостоятельно, тем более что с ними были очень сильные взрослые мутанты, но практически с радостью отправил Чарльза назад. Он действительно не хотел возвращаться. Не хотел слушать бесконечные рассуждения о том, почему он должен это сделать. И уж тем более не хотел рисковать жизнью Чарльза, оказавшегося запертым в его умирающем мозге. Эрик уже планировал прожить все оставшиеся дни так, как ему действительно хочется, когда Чарльз все же умудрился найти способ вынудить его вернуться в реальность. Он успел отойти от озера всего на несколько шагов, когда почувствовал необъяснимую тревогу: с Чарльзом было что-то не так. Тот почти добрался до ворот, но потом застрял? Потерялся? Начал тонуть? Эрик кинулся в воду, совершенно не думая о том, как он сможет отыскать Чарльза и что, собственно, собирается делать. Действовал на голых инстинктах: подплыть, схватить за руку, протащить через ворота. В какой-то момент он тоже потерял ориентацию в пространстве, кажется, даже отключился. А когда пришел в себя, то обнаружил, что лежит на кровати в одной из комнат школы. Тело ощущалось слишком слабым, совершенно чужим. В руку был выставлен катетер, неподалеку стояли какие-то медицинские приборы. Нет-нет, здесь он точно задерживаться не хотел. Эрик поспешно закрыл глаза, попытался представить ворота, озеро, солнечный город, но, увы, в его голове больше не было никаких удивительных миров — обычная темнота да пара сиротливых мыслей. В тот момент было обидно почти до слез. Лежащий на соседней кровати Чарльз очнулся несколько секунд спустя. Со всхлипом втянул в себя воздух, дернулся, широко распахнул глаза. Он не стал тратить время на то, чтобы окончательно прийти в себя — сразу подключился к драке с вторженцами. Эрик смотрел на то, как Чарльз откидывается обратно на подушку, тянет руку к виску, отпуская свою телепатию на волю, и меланхолично думал, что тоже, наверное, мог бы помочь. Если постараться, он наверняка дотянулся бы и до военных, и до их машин, содержащих немало железа, но вмешиваться не хотелось совершенно. В конце концов, не настолько это серьезная угроза. Ему было не слишком понятно, на что рассчитывали идиоты, вломившиеся в набитую мутантами школу с обычным оружием и без всякой адекватной защиты. О таких даже руки пачкать не стоило. Тем более что после того, как Чарльз подключился к обороне, все закончилось как-то даже слишком быстро. По субъективным ощущениям Эрика прошло не более пяти минут, когда тот, наконец отнял руку от виска и облегченно выдохнул. Впрочем, расслабленным Чарли оставался недолго. Резко распахнул глаза, будто вспомнил о чем-то важным, заозирался по сторонам, пока не наткнулся на взгляд Эрика. Выдохнул: — Ты вернулся. Эрик хотел сказать, что не собирался этого делать, но в том уже не было никакого смысла. Да и зачем говорить? Чтобы увидеть, как потускнеет легкая улыбка на красивых мягких губах? Поэтому он молча протянул руку, переплел их пальцы и прикрыл глаза. Каждая сказка рано или поздно заканчивается. — Эрик, ты снова впал в кому? Эрик! Черт, неужели и правда умудрился задремать? Он открывает глаза, чтобы сказать Пьетро что-то максимально неприятное, но натыкается взглядом на выезжающего на крыльцо Чарльза. И этого принесла нелегкая! С момента возвращения они практически не разговаривали — Эрик сознательно избегает его общества, поскольку очень не хочет отвечать на вопросы, которые Чарльз обязательно начал бы задавать. — Прекращай кричать, — он поднимает глаза на Пьетро. — Не сплю я. — Хорошо. Знаешь, я тут подумал, что мы с тобой могли бы… Эрик практически сразу перестает слушать этот неиссякаемый поток тарахтения. Ему совершенно не нравится, что мальчишка хочет сблизиться настолько, насколько это вообще возможно. Надо все это заканчивать. В конце концов, до того момента, как чертов мячик прилетел ему в голову, он как раз пытался отсюда уйти. Нет ни единой причины менять это решение. «Ты останешься». Вздрогнув от неожиданности, Эрик переводит удивленный взгляд на Чарльза, все еще сидящего в инвалидном кресле на крыльце. Тот смотрит в ответ пристально, даже не пытаясь скрыть свое присутствие в его голове. Эрик чувствует укол раздражения. Кто давал право Чарльзу лезть без спроса в его мысли? Это нечестно и переходит все границы. К черту! Он ни дня больше здесь не задержится. «Эрик, это был не вопрос и не предложение. Ты останешься. Я не собираюсь больше тебя отпускать. И я хочу, чтобы ты был здесь не только ради Пьетро или спокойствия мира. Ты останешься со мной». Звучащий в голове голос отвлекает от собственных мыслей, не дает нормально сосредоточиться на достойной аргументации своей точки зрения. Телепатическое проникновение ощущается слишком личным, интимным, почти непристойным. Эрик никогда не мог реагировать на него спокойно. Но Чарльз ведь не серьезно сейчас? Он же не может заставить его передумать? «Я телепат. Могу уговорить тебя сделать что угодно». Хорошо бы возмутить на то, что Чарльз украл его же слова, но вместо раздражения внутри неожиданно разливается приятное тепло. В высшей степени идиотизм принимать то, что Эрик так давно хотел услышать, на веру. Вот только прямо сейчас он больше ничего не может, а скорее, и не хочет даже, делать со своими чувствами. Это же Чарли. Серьезный, нахмурившийся, готовый отстаивать свою точку зрения до хрипа — спорить с ним таким бесполезно. И нужно ли? Возможно, Эрик и правда мог бы задержаться в школе еще на какое-то время. Ведь даже злодеи из комиксов делают передышки между попытками уничтожения мира, чем он хуже? «Вот и хорошо. И пожалуйста, расскажи уже Пьетро все, что он хочет знать. А то этот ребенок сведет с ума и тебя, и всех остальных, кто подвернется под руку». Эрик пытается согнать с лица неуместную улыбку. Он еще может спорить с кем-то из них по отдельности, но с двумя справляться пока не научился. Неужели теперь придется привыкать? С тяжелым вздохом он переводит взгляд на Пьетро. Кажется, тот только что перестал о чем-то там говорить. — Я расскажу тебе все при одном условии: будешь молчать, как рыба, и ни разу не перебьешь меня своими глупыми вопросами. — Обещаю, — торжественно кивает Пьетро, для верности прикрывая рот ладонью. Эрик снова вздыхает, садится, подогнув под себя ногу, и начинает: — Я родился в еврейской семье. У нас был небольшой дом, окна которого выходили на парк, очень похожий на этот. У меня из спальни открывался совершенно волшебный вид… Краем глаза Эрик замечает, что Чарли с улыбкой возвращается в дом, и снова пытается сдержать собственную. Пожалуй, эта реальность не настолько и отличается от мира, который на какое-то время стал для него лучше, чем настоящая жизнь. И Эрик решает дать ему еще один шанс. Может же и у его сказки быть хороший конец?