Уличный

Бэкхён замер: ждал, пока уйдёт Чанёль, ждал, пока запах его одеколона перестанет витать в воздухе. Спустя несколько минут Бэкхён уже не думал, что этот запах когда-то покинет его. Это не по-настоящему — это его мозг играет с ним злую шутку, но из-за этого он никак не мог избавиться от ощущения присутствия Чанёля. Бэкхён должен был чувствовать завершённость после всего: он вернул свой дом, больше не числился уголовником, у него больше не было людей, которых он встретил после того, как попал в историю. Всё как будто бы и не начиналось, и точка в отношениях с Чанёлем должна была поставить точку вообще во всей истории. Ведь теперь всё как было? Ну да, друзей нет, девушки нет, работу будет сложнее найти, чем раньше, но он хотя бы может завести друзей вновь, составить резюме со всеми своими заслугами и пойти работать в какую-нибудь «тойоту». Им ведь всё равно, наверное, на прошлое Бэкхёна, главное, что он очень умный и создал море того, что пригодится — он ценный кадр. И, пережив всё, Бэкхён думал, что его мысли должны быть наполнены бытовыми проблемами, но вместо этого он не чувствовал никакого завершения. То ли тому причиной запах, которым как будто бы пропитался Бэкхён, то ли закрытые двери дома, к которым он пришёл. Как будто дом должен был быть нараспашку открыт и ждать его. Он не был уверен, что это место уже вновь принадлежит ему, а потому решил не ехать в органы за своими ключами. Завтра. Уже весна, на улице достаточно тепло, и он мог позволить себе переночевать на своём крылечке. Правда ел он в последний раз уже больше шестнадцати часов тому назад, был голоден, и это вызвало у него усмешку. Ну да, как можно решить, что вся история закончилась, если вот он вновь сидит один на улице без возможности укрыться под крышей или поужинать? Магазины и кафешки уже были закрыты, и Бэкхён, вспомнив свои старые методы засыпания на голодный желудок, был даже немного рад, что жизнь его и такому научила. Он теперь готов ко всем поворотам судьбы. Вот бы только Чунмён выкарабкался… Бэкхён теперь даже и узнать не сможет. Он не мог даже решиться прочесть ту папку, которая осталась у него. Подозревал, что там было много чего-то, о чём он не знал, но что-то останавливало его от того, чтобы её изучить. Возможно, всё тот же страх. В конце концов, сколько можно уже поступать, основываясь только на чувстве страха? Выдохнув, он потянулся, чтобы включить на крыльце свет и всё же открыть материалы. Пора делать первый шаг к мужественности. Это, наверное, единственное, что не давало ему называть себя непобедимым. Улица этому не научила — Бэкхён бы даже сказал, что его страхам научила его именно она, и в этом она точно была не права. — Бэкхён? — раздался голос старушки откуда-то из темноты. Тот поднял широко раскрытые глаза после нескольких прочитанных строк в сторону, откуда доносился звук, ничего не видя. — Миссис Чхве, это Вы? — Да, это я, — и она зашла на крылечко. —А что ты сидишь, в дом попасть не можешь? Они тут замки сменили. — Да у меня и старых ключей не было, — попытался улыбнуться он. — И что, ты всю ночь тут сидеть намерен? Бэкхён пожал плечами: — Мне не впервые, да и выбора нет. — Ну, как это нет? Пойдём скорее, переночуешь у меня. — Оу, — он смутился. — Я не причиню Вам неудобств? — Да какие там неудобства, места хватит, — она махнула рукой, направляясь к своему дому. — Где же ты всё это время жил? Вот если Бэкхён сел за фанфик по BTS заранее, уже бы был один читатель… Ему не хотелось выглядеть плохо и неинтеллигентно в глазах своих соседей, потому что он планировал вернуться домой, прийти в себя и снова стать как прежде. Но он почему-то всё равно говорил. Для него выставили пирог, ему налили вкусный чай, и Бэкхён подумал о том, что вряд ли кто-то сейчас так же мог позаботиться о Чанёле. Он был один. У него была еда, приготовленная Бэкхёном вчера, но сам Бэкхён не был уверен, что Чанёль смог бы её есть после всего. А сам готовить не будет. И еду заказывать тоже не будет — опасно. А значит, он был там один, голодный, расстроенный и наверняка шёл спать. Миссис Чхве смотрела на него, нахмурившись из-за рассказанного. Она не перебивала Бэкхёна, и поэтому реакцию её он ещё не прочитал. Не поверила? — Бэкхён, я знаю, что была строга к тебе, пока мы были соседями. Ругалась на тебя и была вечно сварливой старухой по соседству. Но если ты попадёшь в трудную ситуацию в будущем, я буду рада помочь тебе. Не пристало образованному, приличному и высокоинтеллетуальному парню ошиваться на улице месяцами. Тебе есть к кому пойти. Бэкхён был так тронут, что едва даже сдержал слёзы (это, конечно, из-за того, что день был сложный, а не из-за того, что у него наконец-то появилась бабуля, которой он нравится). Он криво улыбнулся и глотнул горячего чаю, выигрывая себе время. — Спасибо, миссис Чхве. Эти слова мне очень льстят. Мне, признаться, показалось, что все пожилые дамы меня ненавидят, — и он грустно усмехнулся. — Может, потому что ты каждую пожилой называешь? — Простите, — он неловко улыбнулся. — Нет, я-то знаю, что я пожилая, я всю жизнь мечтала стать пожилой, — она развела руками. — А не любят тебя, потому что ты воплощение идеального внучка. Красивый, порядочный, умный мальчик в вязаном свитерке с понятной старухам специальностью и таким чудовищно раздражающим уважением к старости и вообще старшим. Ты выглядишь как мечта любой бабули, а у каждой из них уже есть свои внучата, которые тебе уступают. Кому такое понравится? Стало так смешно, что Бэкхён едва сдержался. Он слишком хороший, и от этого все его проблемы. Какая ирония. — Ну, что ж, я постараюсь тогда не носить свитерки, — улыбнулся он. — Нет, носи. Пусть теперь я буду той бабкой, которой станут завидовать все другие бабки. И тут Бэкхён всё же не сдержался, начиная смеяться. Насколько это вежливо или нет, его не интересовало, да и сама бабуля посмеялась над его реакцией. — Значит, Вы моя бабушка теперь? Я очень рад, — признался он, хихикая. — Как бабушка, напомню тебе о том, что влюблённые клянутся быть вместе в горе и в радости. И мальчик твой был с тобой в горе, несмотря ни на что, а ты в горе отверг его. — Миссис Чхве, он ведь адвокат, он тоже в опасности из-за меня. — Он в гораздо большей опасности сейчас, когда он остался один. Если это была просто интрижка, то ты правильно всё сделал. Но, если речь шла о любви, это решение не должно приниматься одним человеком. Бэкхёну хотелось заплакать. Это решение держалось только на том, что сам Бэкхён считал это правильным. Он бы не простил себя, если бы кого-то убили из-за него, и поэтому он думал, что поступает так ради самого Чанёля. Чтобы защитить его. Чтобы защитить всех, остаться одному и во всём разобраться. А теперь оказалось, что этот поступок был чистым эгоизмом. Бэкхён не был уверен, что Чанёль ждёт его, но, когда он вспоминал разговор с мужчиной после прошлого побега, его сердце сжималось. Чанёль тогда сказал, что ему ещё никогда не было так плохо от чьего-то ухода, а Бэкхён, наплевав на всё, разбил ему сердце и ушёл вновь. Бэкхён думал прямо сейчас рвануть обратно, но всё тот же страх не давал ему поступить так. Зато он смог вновь заставить себя открыть папку, из которой выскользнул листок бумаги с рукописным текстом. Бэкхён покачал головой, думая, что он только чудом не потерял это, и вложил обратно, в последний момент замечая, что это записка и обращается она с первых слов к самому Бэкхёну. Он оглянулся вокруг, удостовериваясь, что в доме тихо. Бабушка пошла спать, выделив ему постель и угол, где можно было упасть, а больше в доме никого не было. Даже животных. Поднеся листок ближе к свету, Бэкхён начал вздыхать с самых первых слов: "Бэкхён, если ты читаешь это, значит, случилось что-то, из-за чего меня больше нет рядом. Я знал, что это случится, и пошёл на этот риск всё равно, поэтому твоей вины в этом нет. Даже не думай голову пеплом посыпать. Я прощаю тебя за то, что ты втянул меня в это дело, и теперь от тебя потребуется несколько простых действий, чтобы всё закончить. В этой папке все материалы по делу. Я всё успел выяснить, дело раскрыто, и я планировал по частям выдавать их следователю, но, поскольку теперь я не могу этого сделать, дело придётся довести до суда тебе. Но я не советую тебе стучаться в прокуратуру и следствие, да и не думаю, что ты сам горишь желанием вновь с ними связаться. Найди другой способ дать делу толчок. Свидетельствовать в суде я тебе не советую тоже — когда дело разгорится, бери Пака и по возможности поезжайте куда-нибудь подальше от Сеула или Кореи, в зависимости от того, откроют ли границы. Теперь, когда я, видимо, лежу в унынии, всё это на твоих плечах, Бэкхён. Я помню, сколько слов было сказано мною в твой адрес, но, несмотря на это, ты сильнейший человек из всех мне знакомых. Ты сможешь сделать это, поэтому я отдаю дело тебе, а не Паку и другим моим отличным адвокатам. Удачи, будь начеку и помни парня, который даже в прощальном письме не забудет упомянуть, какая ты сучка. Я люблю тебя. Будь сильным, и пусть всё будет хорошо. Ким Чунмён". Бэкхён стёр слезинки, выкатившиеся на щёки, откладывая лист бумаги. У него была идея, как дать делу толчок, но сейчас главным было не это. Ким Чунмён знал, что может умереть. Он понимал, что может не вернуться из зала суда, и поэтому всё подготовил для того, чтобы и без него дело завершилось и Бэкхён смог спать спокойно. Бэкхёну было жаль, и он лишь сильнее плакал от грубого обращения в конце, хоть и Чунмён выжил, он поправится и сможет ещё не раз сказать это лично самому Бэкхёну. И Бэкхён тоже тогда скажет, что любит его. Не будет больше бояться говорить о таком, лишь потому что другие не поймут. Чунмён знал, что он не претендент на Бэкхёна, хоть и говорил, что он подходит ему лучше, чем Чанёль. Он имел право это говорить, потому что у него хватило смелости взять отношения с пораненным жизнью человеком в свои руки. Потому что он никогда не держал эмоции в холоде, лишь бы не сказать ничего лишнего. Он поверил Бэкхёну и был единственным человеком за всю жизнь, кто сделал это без доказательств, а просто потому что видел, с кем имеет дело. Он переступил через себя, наступил на горло собственным чувствам и гордости, соглашаясь на помощь Бэкхёну. Конечно, Ким Чунмён был достоин всего, любых людей, золотых гор, планет, названных в его честь. Он был достоин любви, как никто другой, и Бэкхён обязательно скажет ему это и подарит все чувства, на которые способен. Ведь необязательно любовь должна носить романтический подтекст. Чунмён был его другом, и дружить с ним было величайшей честью для Бэкхёна. Он аккуратно сложил листок в четыре раза, пряча его в карман брюк. Нужно было попытаться заснуть, потому что завтра Бэкхёну понадобится быть смелым и собрать в кулак все остатки своей воли. Ночь была не из лучших для него. Дождь колотил по стеклу до самого утра, и Бэкхён, у которого в комнате не было окна в последние месяцы, не мог заснуть, глядя на улицу. Он не мог не думать о тех, кто остался под этим дождём. И, хоть и явно антиальтруистичный настрой Чанёля заставил Бэкхёна немного по-другому взглянуть на это, дождь всё вновь расставил по местам. Он закутался в одеяло, слыша первый раскат грома. Бэкхён боялся грозы. Она уже была недавно, и Чанёлю пришлось спать с ним в его каморке и обнимать до онемения до самого утра. Бэкхёну так не хватало его. Он хотел бы сказать Чанёлю несколько нежных слов, зарыться в его волосы и ощутить, как сильные руки скрывают его в своих объятиях. Любовь к нему сейчас была куда острее, и сердце Бэкхёна было ранено ею. Стараясь сдержать эмоции, он закрыл глаза и провалился в тревожный мучительный сон, больше похожий на горячный бред. В семь утра дождь уже закончился, и Бэкхён поднялся, наскоро убирая постель, надевая одежду и оставляя бабуле благодарственную записку. Будить её он не хотел и вообще больше ничего не хотел, даже спать, хоть и выспавшимся точно не был. Хотел только, чтобы всё поскорее закончилось, и поэтому чем раньше он выйдет побеждать всех врагов, тем лучше. У Бэкхёна была железная мотивация: после того, как враги будут побеждены, он пойдёт и бросит мир к ногам Чанёля. И наплевать на все опасности, страхи и благоразумие Бэкхёна. Всё так быстро менялось, что уверен он не мог быть ни в чём, кроме того, что уходить от мужчины он не должен. И от Чунмёна, и от Чондэ — он так многим обязан им и он действительно испытывал к каждому из них сильнейшие чувства. Попасть в издание, закрытое, как и любое другое заведение в эти дни, оказалось задачей непростой. Там сидел единственный охранник и смотрел на Бэкхёна, как на умалишённого. — Что принесли? — переспросил он. — Уголовное дело, — недовольно повторил Бэкхён. — Уголовное дело. Сюда, — констатировал пожилой мужчина с дубинкой. — А почему не в полицию, не в прокуроратуру? — Мне нужны журналисты, а не Вы. И он отмахнулся от Бэкхёна, выражая крайнюю степень недовольства. — Всё, не морочьте мне голову, поезжайте в полицию, а лучше домой. Бэкхён сжал кулаки, но ничего не сказал в ответ. Ладно, он поищет в интернете, как с ними связаться. Он всё ещё пользовался тем смартфоном, который был выдан ему Чанёлем. Бэкхёну наказали купить свой, как только появятся деньги, но после своего наказа Чанёль ни разу не вспоминал об этом. Хотя иногда посматривал на свой телефон в руках работника, который, видимо, совсем обнаглел. Бэкхён не обращал на эти взгляды внимания. Ему вообще даже казалось, что Чанёлю нравится, когда он пользуется этим смартфоном, поэтому тот ни разу не напомнил о покупке нового. Эта вещь выручала Бэкхёна на делах: звонки позволяли ему пройти на места и по работе, и даже иногда не по работе, но сейчас он был совсем бесполезен. И сам Бэкхён бесполезен. Он не любил соцсети и ни разу до этого момента он не заходил в них, с тех пор как всё потерял — а теперь пришлось, и он понял, что в его нахождении там нет никакого смысла. Он не мог связаться с журналистами, потому что те, что были отмечены на сайтах, закрывали доступ к своим личным сообщениям, а других найти не мог. В отчаянии он присел на скамейку, оглядываясь. Бэкхён думал, что СМИ сами захотят всё узнать, ведь дело обещало быть громким — он думал, что придёт, покажет кому-то доказательства, и больше ничего делать не придётся, а оказалось, что он даже и показать никому не может. И поесть негде — всё закрыто. Собираясь пойти, на худой конец, в полицию за ключами от дома, он несколько обрадовался, что хотя бы полиция не работает дистанционно. — И больница. И Бэкхёна осенило. Где он в последний раз видел скопление людей? Он поднялся, видя напротив себя вывеску музыкального магазина, где покупал свою вторую гитару. Она теперь у Чанёля, и душа Бэкхёна тоже там. Он знал, что со всем справится — это Чанёль за его спиной разминал его плечи и так несвойственно ему напоминал о том, какой Бэкхён сильный. Ким Чунмён — очень известный адвокат. Он построил себе имя, завершив несколько коллективных исков против больших чиновников. После этого его многократно нанимали известные актёры и певцы, находящиеся в тяжбах со своими продюсерами. Сочетание борьбы за чистоту нравов высших чинов и постоянное нахождение в среде телевизионных знаменитостей сделало его имя известным. Он и сам был своего рода знаменитостью, часто высказывался перед журналистами о проблемах, в которых его поддерживал обычный народ, да и выглядел он очень привлекательно, а мир любит красивых людей. Покушение на его убийство — это новость ничуть не меньшей величины, чем покушения на повсеместно известных людей. Потому что его врагами были глупые чиновники, обнаглевшие от своей безнаказанности, и обезумевшие от собственной власти олигархи, его боялись те, кто не чист на руку, и для людей это событие — повод поболтать. Поэтому, не глядя на карантин и ограничения массовых собраний, вокруг больницы была толпа репортёров. Они облепили охрану со всех сторон, делясь на небольшие группы людей, и отогнать их практически не представлялось возможным. Бэкхён был рад этому вопиющему нарушению местного порядка как со стороны практической пользы, так и со стороны обычного счастья от вида живых людей. Целой толпы незнакомцев. Он подошёл к дверям больницы, сдвигая маску на подбородок, но охранник только раздражённо посмотрел на него. — Не положено, — рявкнул он. — Я подзащитный адвоката Кима Бён Бэкхён, был здесь, когда его привезли. Я хочу проведать его. Мужчина неодобрительно посмотрел на него, закатывая глаза. Но Бэкхён добился эффекта. Журналисты слышали и обратили на него внимание, стягиваясь к дверям и уже в открытую нарушая порядок. — Допущены только близкие родственники. — У него нет близких родственников, — ответил Бэкхён. — Свяжитесь с заведующим отделения, я был допущен сюда вчера. Его уже очевидно довели до белого каления, но он взял рацию в руки, сообщая о приходе Бэкхёна. Тот улыбнулся, учтиво кланяясь мужчине и растапливая своей благодарностью лёд в его сердце. Бэкхёна тоже любил мир. Он тоже красив. Повернувшись к журналистам, он улыбнулся и им, кивая: — У меня есть для вас информация. Дождитесь меня, и я дам вам то, чего вы хотите. Он не планировал попадать в больницу сегодня, но был рад, что у него это получилось. Купив на первом этаже какие-то апельсины, шоколадки и прочие вкусности для своего коматозника, он поспешил в травматологию, взлетая на лестницу и поднимаясь туда бегом. Он не выспался этой ночью, но выстрел адреналина сильно взбодрил его. А ещё лучше его настроение стало в тот момент, когда он зашёл в палату и обнаружил там бесстыжего, пользующегося своим служебным положением подполковника Кима. Бэкхён обратил его внимание на себя, но коп посмотрел на него скорее недовольно, чем радостно, вразрез тому счастью, что выразило лицо Бэкхёна. — Чондэ-я. — Привет, — чуть более безразлично, чем хотелось бы, сказал тот. Бэкхён подошёл к нему, обвивая друга руками и ласково обнимая в надежде растопить лёд и в его сердце тоже. Но Чондэ повёл плечом, стараясь прервать объятия. — Чондэ, — шепнул Бэкхён. — Ты на меня злишься? Один из его друзей лежал на койке при смерти, а другому Бэкхён разбил сердце, и совершенно естественно, что он злился. — Не особо, — ответил тот. — Но при выборе между тобой, кто решил продолжить путь в одиночестве, никого не спрашивая, и Чанёлем, которому разбили сердце и которого нужно ставить на ноги теперь, я выбираю Чанёля. Я буду рядом с ним и не могу общаться с тобой. Бэкхён растерялся. Он ожидал такого от любого человека, но не от Чондэ, и это заставило его думать, что он вновь попался. Он чувствовал ту же боль, теряя каждого своего друга, и сейчас был уверен, что подполковник Ким — совсем иного рода персонаж. В нём столько доброты и самопожертвования, что было невозможно предположить, как он может быть холоден. — Я думал, мы друзья... — сказал Бэкхён, хотя не должен был. Не похоже, что он мог бы разбудить совесть Чондэ таким заявлением. Не похоже, что было возможно вернуть его, сложно было даже предположить, что он мог бы хоть сколько-то изменить мнение этого человека. Бэкхёна бросили. Ему всё объяснили, и дополнительной дискуссии не требовалось. — Да, мне жаль, но я приму его сторону, что бы это ни значило. В данном случае это означает, что причинять ему боль общением с тобой я не могу. Следовательно, наша дружба на этом оборвана. — Что ж, — Бэкхён подошёл ближе к Чунмёну, чтобы не показывать своих эмоций. — Это правильно. В конце концов, я ушёл, чтобы защитить его, и ради тебя я должен поступить так же. Рядом со мной больше никого не будет. Он взял руку мужчины, который раньше легко признавался ему в любви. Единственный. Чанёль так и не сказал ему этих слов. — Что-то твоя защита, Бэкхён, больше похожа на трусость и нежелание хоть как-нибудь бороться. Плохо, что Бэкхён напуган и ему приходится жертвовать собой и другими, лишь бы не бояться. Плохо, что он идёт на поводу у этого страха и при этом сомневается в каждом новом своём шаге. Но ещё хуже слышать всё это от человека, перед которым даже в самые сложные моменты Бэкхён пытался крепиться. Он развернулся к Чондэ, метая в него злобный взгляд: — По-твоему, я не борюсь? В чём я не прав, после травмы Чунмёна решив продолжить путь один? — В том, что, полгода жалуясь на бросивших тебя друзей, ты просто берёшь и поступаешь точно так же с человеком, который жизнь готов за тебя отдать. — А я, знаешь ли, не хочу жертвовать его жизнью! — воскликнул Бэкхён, до побеления костяшек сжимая поручень у кровати друга. — Какой смысл, если и так, и так я потеряю его, только в моём случае он хотя бы останется жив?! Ты думаешь вообще, что ты говоришь? Чунмён уже сутки не приходит в себя из-за того, что за меня заступился. Кем я буду себя чувствовать, если в результате моей слабости что-то подобное случится с тобой и Чанёлем? Чондэ тоже был злым. И очень усталым — он много работал и ясно, что не ночевал дома. У Чанёля, наверное. Бэкхёну было жаль, но не настолько, чтобы каяться в поступке. Сколько бы другие ни говорили ему, что он не прав, он знал, что они не лгут, но видел сейчас лишь один путь для себя. — С ним уже это случилось, — ответил Чондэ, словно воротя нос от их беседы. — Когда он потерял человека, который был для него важнее его самого. Он уже получил нож под дых. Но только не от твоих врагов, а от тебя самого. — Ты не можешь меня судить, – ответил Бэкхён. — Из-за тебя не пытались убить твоих самых близких людей. — Вы, ребята, очень шумные... У Бэкхёна расширились глаза, когда он почувствовал шевеление руки в его собственной ладони. Он и Чондэ резко повернулись, приближаясь к нахмуренному, но неожиданно приходящему в себя Чунмёну. Прибор рядом сходил с ума от скачка показателей, а Бэкхён даже ничего не заметил, пока оживлённо препирался с Чондэ. Как обычно. — Чунмён-а, — Бэкхён улыбнулся, ласково гладя его волосы. — Как ты себя чувствуешь? — Как бублик, — ответил тот. — Булка с дыркой. — Я сестру позову, — сказал Чондэ, срываясь с ног. Бэкхён неотрывно смотрел на него, улыбаясь и даря всю свою нежность. — Опять ты здесь, — прохрипел Чунмён. — Падаю в обморок — твоя рожа рядом. Поднимаюсь — опять она. Расчувствовавшийся Бэкхён наклонился, оставляя на щеке Чунмёна крошечный нежный поцелуйчик. — Мой сильный Чунмён. Я так тобой горжусь. Он слабо растянул губы в улыбке, и Бэкхён собрался говорить ещё больше всего приятного и прекрасного, но остановился, когда в палату зашли сразу и доктор, и медсестра. — Посторонние, покиньте палату, — потребовал строгий высокий человек в очках, не смягчающих его острый взгляд. Бэкхён повернулся к Чунмёну вновь, ласково улыбаясь ему и вновь оставляя свой поцелуй на его лбу. — Ты настоящий герой. Поправляйся скорее. — Пока, Бэкхён, — прошептал Чунмён. Он не заметил Чондэ, хотя проснулся от громких восклицаний двоих людей. Чунмён был очень слаб, и Бэкхён и Чондэ не стали лишний раз тревожить его. Коп всё равно придёт к нему в скором времени и, видимо, тоже поцелует в лобик, потому что тоже хочет, чтобы этот человек улыбался. Когда они покинули кабинет и исчез последний сдерживающий их фактор, между ними стало совсем душно. Чондэ думал, что хочет продолжать быть обиженным. Бэкхён думал о том, что вернуться к Чанёлю будет не так просто, как ему казалось. — Если я искренне извинюсь перед ним за то, что сказал, это поможет? — Нет. Тебе незачем больше терзать его сердце. — Я не хочу бросать его, Чондэ. Я хочу развязаться с делами один, чтобы не потерять его. Пойми уже. — Не развязывался бы ты сейчас с ними, если бы не он. Ты бы утонул в них. Он подал тебе руку, чтобы ты выбрался из трясины, а ты вскарабкался через него, сваливая его в эту трясину. — Нет, я выбрался, а теперь выпустил его руку, чтобы, вылезая, не столкнуть его в трясину, а потом полноценно её взять. — Великолепно. У тебя не вышло. — Я уже понял, — и на глазах Бэкхёна блеснули слёзы. — И всё, что я могу сделать теперь, — от души извиниться перед ним и больше никогда его не покидать. Ты не можешь судить меня, Чондэ, пожалуйста, пойми, что с моей стороны я могу буквально видеть дуло, подставленное к его виску. Он вцепился в руку Чондэ, не давая ему уйти в этот момент. Бэкхёну было, как оказалось, чудовищно важно, что этот человек думает о нём. Вероятно, потому что Ким Чондэ — человек искренний и очень добрый, и потерять его было самым нелепым, самым болезненным и глупым проступком. Он не думал, что обидит этим своего друга, но, к сожалению, другого выбора у Бэкхёна не было. Куда ни пойди, а вокруг одни глупые поступки. — Я понимаю тебя, Бэкхён. Мне больно, что это случилось с моим другом, и я не могу не чувствовать обиду за это. Поэтому я с ним. И поэтому не могу быть с тобой. Если тебе нужна моя помощь, говори об этом, я не откажу тебе. Но моя душа нужна ему. Не ставь меня перед выбором и делай, что запланировал. Ты во всём уверен, поэтому я не буду тебя переубеждать. А примет ли он твои извинения, это лучше спросить у него самого. Он может как угодно поступить в такой ситуации, тут я тебе не помощник. Бэкхён кивнул, выпуская руку мужчины. Чондэ был прав — Бэкхёну нужно было завершить это дело и заниматься человеком, который правда пострадал от его рук. Бэкхён был готов побороться за него теперь, когда выходил к журналистам. Ему казалось, что он в самом конце этого длительного и сложного пути. Маленький мальчик, неприспособленный к ужасам реальной жизни, одинокий, запуганный, теперь мог перевернуть мир. Он стоял перед толпой, которой был важен, которые смотрели на него с интересом и жаждали каждого его слова — в конце концов он стал всесилен. Рука, протянутая ему Чанёлем, позволила ему забраться к самой вершине, и осталось только теперь вступить на высшую точку, протянуть руку Чанёлю и помочь ему в ответ. И Бэкхён поднимался. Он поднимался в собственных глазах, когда, не боясь увидеть завтра своё лицо в прессе и на телевидении, передавал всё, что успел прочитать в деле от Чунмёна. С новым, ранее неизвестным ему чувством — хладнокровием — он был самым маленьким и хрупким, но возвышающимся над всеми своим гордо поднятым подбородком. Чондэ прав — он слишком уверен, поэтому он должен довести это дело до конца. Ради себя и ради того ослабшего из-за его поступка человека, который, пусть и в глубине души, но ждал его руку, чтобы окончательно не рухнуть в пропасть, на краю которой Бэкхён его оставил. Поэтому он говорил. Называл каждое имя, каждое место и каждую минуту в тот роковой день, когда мир лишился прекрасного физика, а Бэкхён — хорошего товарища и свободы. Он рассказывал историю, которую по ниточкам сложил один из важнейших людей в его жизни. Он был эмоционально силён и уверен в себе, каким позволил ему быть его друг коп, первый за долгое время оценивший его важность и ценность. В конце концов, каждая эмоция сейчас принадлежала Пак Чанёлю. Каждое слово из уст Бэкхёна было словом, сказанным во имя него. Во имя Ким Чунмёна, борящегося с тяжёлой травмой. Во имя Ким Чондэ, который был готов ради каждого из них на невероятные вещи, даже если и говорил, что не выберет их. — Будьте уверены, я не дам вам избежать правосудия, — сказал Бэкхён, глядя прямо в камеру. — За каждый день моих страданий, за смерть моего друга, за всех людей, чьи жизни вы искалечили. Завтра мир узнает ваши имена и вашу историю. А затем я позабочусь о том, чтобы суд узнал все улики, обличающие каждый ваш грязный поступок. Я обещаю. И он действительно обещал это. Чунмёну не хватило лишь немного времени, чтобы довести это до конца, и Бэкхён завершит его дело сам. Поздно вечером он добрался до своего дома вновь. Он был в полицейском участке, но ключей ему так и не досталось. Деньги были уже на исходе, и поэтому он предпочёл добираться до дома пешком. Это заняло много времени и сил, пока Бэкхён переживал отходяк от своей речи, чувствуя, как телефон в брюках выбрирует от уведомлений в той соцсети, где ему пришлось восстановить аккаунт. И он не знал, что там происходит — подписки? Журналисты пишут? Его бывшее начальство угрожает? Может, его бывшие друзья увидели в интернет-издании его здоровый цвет лица и хорошую одежду, и теперь думают, не вернулся ли к ним их брошенный потерянный товарищ? Да было и всё равно. На все вопросы он ответил, всю историю рассказал, улики припрятал до суда, старые знакомые, коими для него были люди, когда-то являвшиеся его ближайшим окружением, не вызывали интереса; а не сдаваться он обещал перед камерами и диктофонами. Не было ничего, что человеческий род мог предложить ему прямо сейчас. Кроме, конечно, продрогшего тела, раскидавшего кости на его крыльце и прикрывшегося лишь тонкими весенним плащом. У Бэкхёна зашлось сердце от всех тех чувств, которые он испытывал к этому мужчине, и не было никаких сомнений, что этот человек — его судьба, есть она, в конце концов, или нет. Его руки были холодными, и Бэкхён присел рядом с ним, забирая их в свои и мягко отогревая своим дыханием. — Почему ты не в машине? — спросил он. — Тут холодно. — Я буду ночевать на улице. Как ты. Бэкхён пригладил собственное пальто, чтобы сесть на его подол, и, чуть приоткрыв края чужой верхней одежды, пропустил под неё свои тёплые руки, чтобы согреть своего действительно замёрзшего человека. — Я не дам тебе как я, — прошептал Бэкхён. — Я буду твоим одеялом всю ночь. Чанёль прикрыл его краями своего пальто сверху, ложась щекой на его затылок. — Это моя личная слабость, тебе не нужно ничего делать для меня, — сказал он спокойно, но его сердце под ухом Бэкхёна так сильно колотилось. — Я люблю тебя, — ответил Бэкхён. — И только тебя. Чанёль молчал некоторое время. Чондэ определённо не говорил с ним и не успел сказать о настроении Бэкхёна. А значит, он сам пришёл. Через гордость и обиду, игнорируя боль. — Я думал, Чунмёна, — сказал он наконец. — Я боялся за тебя, — шепнул Бэкхён. — Его хотели убить, он выжил лишь по ошибке. Второй раз её бы не допустили. Чанёль, прости меня, я был очень напуган. — Я понял, — ответил Чанёль. — Я тоже люблю тебя. Бэкхён прижал его крепче к себе, хватая свободной рукой ладонь своего мужчины и мягко её разминая. Он так замёрз, пока тут сидел, но сейчас Чанёлю становилось теплее, он сам жался к своей грелке на груди. Бэкхён умел концентрировать всё тепло своего тела, мог согревать самого себя, а теперь учился беречь и ещё одного человека под его боком. Которому было необходимо не только его физическое тепло, но и вся любовь, какую только способен был подарить Бэкхён. Чанёль впервые говорил ему о любви. Бэкхён долго ждал этих слов и думал, что, наверное, необязательно слышать это, чтобы чувствовать. А эмоции Чанёля казались ему буквально ощутимыми раньше — только сейчас он понял, что нет ничего важнее, чем слышать это своими ушами, чувствовать биение сердца, которое и так уже было его признанием. Наверное, и Чанёль думал о том же, жалел, что не сказал Бэкхёну об этом вовремя, жалел, что не давал никаких обещаний и гарантий тогда, когда они были больше всего нужны. Его Бэкхён давно жил в кошмаре из-за надежды его мужчины быть в доме главным, но теперь, похоже, эта надежда больше не имела никакого значения, покуда Чанёль ночевал на улице вместе с ним на пороге не своего дома. Видя шевеление на крыльце соседа, бабуля, забравшая его к себе вчера, вновь вышла из своего дома, направляясь к нему. Чанёль уже несколько минут, как спокойно и размеренно дышал, и из-за дрёмы, наверное, ничего не заметил, и только Бэкхён мягко улыбнулся своей соседке. Новой подруге, которую приобрёл в тяжёлый момент. Он не хотел, чтобы Чанёль просыпался и вновь чувствовал, что находится на холодном крыльце, и, только увидев его, бабуля остановилась. Бэкхён кивнул ей в благодарность за беспокойство, обозначая, что сегодня он всё-таки останется у себя, и она поняла, разглядывая Чанёля в течение нескольких секунд с придирчивостью будущей тёщи, а затем поворачивая домой. Бэкхён улыбался, думая об этом. Его родителей давно не было в живых, и, с какой-то стороны, было даже хорошо, что они не видели его позора и боли, а эта женщина, нашедшая в Бэкхёне лучшего внучка, показалась ему такой же лучшей на свете бабушкой, которая ещё и Чанёля постарается откормить. Мечты Бэкхёна цвели этим вечером и продолжали цвести, когда он сладко задремал на груди своего мужчины, позже погрузившись в глубокий сон, очистивший его от этого дня и всей боли последних месяцев. К пяти утра на улице стало совсем холодно, и тепла тельца Бэкхёна перестало хватать на них обоих. Чанёль проснулся от холода, подрагивая и пробуждая этим и своего парня. Бэкхён поднял голову, глядя на него растрёпанным воробушком и не сразу понимая, из-за чего мужчина поднялся так рано. — Ноги немеют от холода, — в объяснение сказал Чанёль. — Хочешь в тепло? — спросил Бэкхён. — Нет. Я собирался всю ночь провести на улице, чтобы хоть частично почувствовать то, что ты чувствовал. Бэкхён положил пальцы на его подбородок, мягко целуя своего мужчину в губы. У него не было этого, когда он жил на улице, но сейчас он был уверен, что с этих пор он никогда уже не будет один. А значит, нет смысла смотреть, каково это — остаться в одиночестве. Он всегда будет у Чанёля, а Чанёль всегда будет у него. Так сложилось ещё с первой минуты их встречи. — Теперь у нас два дома. Даже если кто-то лишится своего, всегда будет ещё один, — усмехнулся Бэкхён. — У нас? — переспросил Чанёль. — Ты не пустишь меня в свой теперь? — улыбнулся парень, глядя на него. — А ты меня в свой? — Я мечтаю о том, чтобы ты туда зашёл. Это и твой дом тоже. Неужели могло быть по-другому? — Никогда больше не бросай меня, — выдохнул Чанёль. — Бэкхён, честно, что бы ни случилось, если у тебя ещё есть чувства ко мне, никогда не уходи от меня. Я понял, что вёл себя неправильно по отношению к тебе, был твоим хозяином больше, чем мужчиной и другом. Я никогда не понимал и не хотел знать, через что ты прошёл, как ты сохранил в себе столько красоты и силы, и так больше не будет. Мы равны. И если ты любишь меня, мы должны принимать решения вместе. Не так, чтобы ты был вынужден делать всё без обсуждения, потому что иначе я прикажу поступить по-моему. Бэкхён поцеловал его в щёку, опуская руку на его коленки и мягко поглаживая их своей тёплой ладонью. — Не хочу, чтобы ты простыл, — прошептал он. — Давай погуляем? Тебе нужно подвигаться, чтобы ноги согрелись. — С тобой? — спросил его самый милый мужчина в мире. — Само собой, — Бэкхён отстранился от него, прикрывая Чанёля его пальто и разминая уставшую спину. Чанёль поднялся, встряхивая ноги и даже подпрыгивая. Бэкхён усмехнулся, видя, как взрослый человек занимается ребячеством, а затем взял его за руку, глядя ему в глаза. — Ты простишь меня за мой поступок? — попросил он. — Мне было так сложно, что нет сил держать обиду. Я простил. Просто я очень хочу, чтобы мне больше не пришлось этого пережить. Глупо звучит, Бэкхён, да? Мог ли ты подумать, что мужчина, за спиной которого ты хотел прятаться, такой сопляк? — Почему я должен считать тебя слабым, лишь потому что у тебя есть слабость ко мне? Уверен, ничего никогда не помешает мне прятаться за твоей спиной. Конечно, если я не буду таким толстым, как в шестнадцать лет, тогда мои бока будут обозначать за твоей поджарой спиной моё присутствие. И Чанёль улыбнулся. Пока не счастливо и не слишком весело, но, кажется, радостно. Он был таким милым сейчас, каким Бэкхён не видел его ещё никогда. Всё менялось у него на глазах, и Бэкхён любил этого человека всё сильнее с каждым мгновением. Теперь всё не имело значения, когда вместе за руку они прогуливались по пустынной улице, как двое подростков на первом свидании. То, чего у них ещё не было и не могло быть раньше. В полшестого возле них остановилась машина, и из неё вылез потрёпанный уставший подполковник Ким Чондэ, глядя на них и немного расслабляясь. — Не глючит ли меня? — выдохнул он. Бэкхён улыбнулся. — Да, теперь на улице мы ночуем вдвоём, — сказал он. — Ты не ошибся в выводах. Я бы пригласил тебя к себе, но мой дом до сих пор заперт. — Уже нет, — и Чондэ звякнул ключами, показывая их Бэкхёну. И сердце вновь зашлось. Бэкхён окаменел, глядя на предмет, который позволит ему впервые за много месяцев переступить порог собственного дома. Дыхание остановилось, и Чанёль выпустил его руку: — Беги. Он понял. Бэкхён сорвался с места, прыгая на шею Чондэ, а затем хватая ключи из его рук и со всех ног несясь к своему дому. Он слышал, что Чанёль и Чондэ стали переговариваться за его спиной, но его сейчас это слабо интересовало. Он с третьей попытки попал нужным ключом в скважину, повернул, и дух его дома ударил ему в лицо, заставляя на мгновение закрыть глаза и позволить цветам расцвести в его душе и новому и всё же знакомому ему теплу сжать его сердце до приятной боли. Двое мужчин неспешно подошли сзади, когда нога Бэкхёна переступила порог. Надо же, всё позади. Бэкхён больше ни в чём не виновен, он не унижен и не пал под тяжестью клеветы — он дома, а рядом те люди, которых он хочет видеть рядом всегда. Он повернул к ним голову, улыбаясь. — Мне жаль, что его здесь нет, — проговорил Бэкхён. — Но я хочу, чтобы вы зашли сюда вместе со мной. Только благодаря вам и ему я здесь. — Заходи уже, — хмыкнул Чанёль. И Бэкхён ворвался в свой дом, срывая на ходу чехлы, беспорядочно накинутые на поверхности, зажигая свет и с порога вдыхая в осиротевшие стены жизнь. Он так долго мечтал об этом: как придёт сюда, включит свой плейстейшн, плюхнется на диван, запивая свой выходной молочным коктейлем и заедая пирожными с заварным кремом. Он рухнул на мягкую и немного пыльную поверхность дивана в гостиной, глупо улыбаясь тому счастью — просто быть дома. Чанёль и Чондэ заходили осторожно и неловко, будучи теперь гостями в чужом доме, и Бэкхён вскочил, видя их. — Здесь всё так, как я себе представлял, — сказал Чондэ, улыбаясь. — Ну что, ты проставляешься вечером? — Конечно! — воскликнул Бэкхён. — Я так и не накормил тебя с того дня, как меня ранили. Приходи, Чондэ, я буду ждать тебя. Он кивнул, потихоньку отступая. Почувствовал, что сейчас он третий лишний, а Бэкхёну важно остаться наедине с Чанёлем. Так же как и мужчине важно показать то, каким он хотел бы быть рядом со своим парнем. Их руки вновь были сцеплены, когда ангел Чондэ ушёл из дома, и Бэкхён повернул голову к мужчине, улыбаясь. — Тебе нравится? Чанёль толкнул его, заставляя спиной упереться в стену гостиной. — Я не мог ущемлять тебя физически, пока ты был под моим крылом. Я был мудрым старшим, сильным мужчиной, который не только имел власть над тобой, но и должен был следить, чтобы ты не стал в доме приниженным по сравнению со мной. Чтобы не чувствовал меня рабовладельцем. — Мне нравится, к чему ты клонишь, — с наслаждением прошептал Бэкхён. — Теперь мы равны по положению в обществе и влиянию, и ты больше не боишься проявлять доминирующую роль? — Именно так. Теперь я собираюсь приручить тебя своей силой, а не моим социальным превосходством. — Стараться сильно для этого не придётся, — и Бэкхён приблизился, коротко целуя его и забрасывая руки на его шею. — Я хочу видеть то, что ты сдерживал в себе всё это время. Чанёль зарылся в его волосы, перебирая чужие прядки и глазами указывая на свою ширинку. — Я накажу тебя прежде. Бэкхён содрогнулся, протягивая руки к его ремню на джинсах и растёгивая пряжку, как в их первую совместную ночь. Ему понравилось тогда, потому что он мог придумать что-то с этим элементом гардероба, и тогда он выбрал демонстрацию грубого ошейника на нежной коже шеи для Чанёля. А сейчас ничего не нужно было придумывать, никакой воли было не нужно — он прекрасно знал, зачем Чанёлю ремень сейчас, и нисколько не удивился, когда мужчина забрал его из рук парня. — К столу и штаны спусти. Коленки подгибались от непривычного подчинения в постели. Бэкхён не знал, каково это — никогда не играл по таким правилам. Не знал и то, каков Чанёль, когда его руки развязаны. Было немного страшно, но ещё сильнее ощущалось то, как вся его сущность уничтожилась рядом с таким человеком. Чанёль не давал пространства. Ни одного лишнего движения не дал, когда его пальцы более грубо вцепились в чужие волосы, нагибая Бэкхёна над столом и так и держа его голову, пока ремень был звучно проверен мужчиной о собственную коленку. — Понимаешь, за что будешь наказан? — спросил он. — За то, что оставил тебя? — жалобно предположил Бэкхён. — А ещё? — За то, что позволил себе решать за нас двоих. Волнение захлестнуло его буквально на мгновение, а затем сначала здравомыслие, а после крайней силы возбуждение оставили позади всё, что было в голове Бэкхёна в последние секунды. Ремень — болезненное наказание, но Бэкхён больше не думал, что в самом деле Чанёль хотел причинить ему боль. Он хотел распалить Бэкхёна, и горящие от ударов ягодицы, упирающееся в столешницу возбуждение и дрожащие коленки от того, как самый кончик ремня задевал промежность, заставляли парня трепетать. Бэкхён стонал от жгучей, возбуждающей боли, и эти стоны ставили черту между обычным Бэкхёном и сегодняшним. Он был нежным и родным в постели всегда, но сейчас он хотел упасть на колени перед властью этого мужчины, он хотел стелиться перед ним, он хотел быть ничтожным и полностью подчинённым. — Чанёль, — на выдохе позвал он, едва шевеля влажными покусанными губами. — Мне больно. Тот опустил ремень, в последний раз заставляя Бэкхёна раздвинуть ноги, проводя ремешком по его промежности и оставляя слабый удар на нежных чувствительных органах. Бэкхён вздрогнул от этого, а затем вновь, когда его голову снова подняли за волосы. — Мне должно быть дело до этого? — спросил он. — Я хочу показать тебе своё раскаяние, можно? Чанёль выпустил его голову, чуть отходя от Бэкхёна. Тот повернулся к мужчине, распрямляя спину и опускаясь на колени перед ним. Как ни странно, его плечи виновато опустились, как будто Бэкхён знал, как нужно унижаться перед такими людьми, как Чанёль, однако его взгляд был устремлён прямо в глаза мужчине. — Я больше никогда не поступлю так, — проговорил он. — Я буду лучшим мальчиком для тебя, Чанёль, чтобы тебе никогда больше не пришлось меня наказывать. Я буду тем малышом, о котором можно только мечтать. Умоляю тебя о прощении. И он приблизился, целуя руку Чанёля, будучи совершенно покорным перед своей униженностью. Чанёль не шевелился, видя, как мальчик у его ног целует каждый сантиметр его рук, пока его собственные ладони незаметно освобождают низ живота Чанёля от одежды. Его больше не нужно было настраивать и показательно наказывать — Бэкхён сам хотел власти и силы от Чанёля и был готов быть ниже него. Чанёль был возбуждён, и Бэкхён коснулся его губами, всё ещё стоя на коленях и начиная его ублажать. И мальчику нравилось это: Чанёль обычно не проявлял грубости в постели, и это был первый раз, когда он делал всё так, как легла карта. Без самоконтроля — просто выпустил себя, беря Бэкхёна за волосы вновь и слегка грубя ему. Он входил чуть глубже, чем мог сам Бэкхён, оттягивал от себя и заставлял унижаться, целовать ноги и руки его мужчины, и это некоторое помешательство давало Бэкхёну понять, что Чанёль действительно хочет быть таким прямо сейчас. Что ему нравится. Нравится даже то, что этот мальчик может быть и таким удобным для него, что будет подчиняться, что встанет на колени и будет унижаться. Нет, Бэкхён знал, что Чанёль не собирался становиться его хозяином, но знать это и видеть своими глазами для мужчины было прекрасно и приносило наслаждение. Просто знать, что это возможно. Не потому что Бэкхён правда виноват — потому что он настолько доверял мужчине и был готов даже к таким унижениям, так как знал, что, как бы жёстко Чанёль ни играл с ним, он в безопасности. Бэкхён не сопротивлялся, выполняя любые капризы и продолжая удовлетворять мужчину, пока тот ослаблял контроль. Показывал, что он тоже в игре, и он может ещё, хоть и немного устал. Чанёль стал вновь насаживать его, но Бэкхён чуть наклонил голову, упираясь в его пах лбом. Не чтобы сопротивляться, а чтобы дать горлу немного отдохнуть. И Чанёль остановился. Его ладонь сползла на щёку Бэкхёна, осторожно вынимая возбуждённый орган из его рта и поглаживая мягкую кожу лица. Парень улыбнулся, глядя ему в глаза и ожидая, что Чанёль соберётся сделать сейчас. Поэтому инициативы не предпринимал, а после и надобность в ней пропала. Чанёль наклонился к нему, поднимая его с пола и мягко прижимая к себе. — Не знал, что ты можешь быть таким, — прошептал Чанёль ему на ухо. — Совсем приниженным и при этом не бояться. Я обожаю тебя. Мой мальчик. Мой Бэкхён, — он поцеловал парня в молочное плечико. И больше Бэкхён не был средством. Он был тем, кого любили больше всего в мире, кому дарили всю нежность, на которую способны, кого зацеловывали с головы до ног, медленно раздевая и позволяя делать всё что угодно. Чанёль не был грубым, двигаясь к завершению, его руки гладили тело парня, согревая и показывая, что сила этого мужчины может быть не только направлена против него — она, в основном, нужна для того, чтобы Бэкхён был в сильных и заботливых руках. Он входил медленно, заставляя Бэкхёна, не ощутившего боли и дискомфорта, кричать под ним от того контраста между полным подчинением и этой нежностью, совершенной заботой и трепетом со стороны разгорячённого и совсем влюблённого Чанёля. Белые худые ноги Бэкхёна опоясывали его тело, поддерживаемые большими и сильными ладонями, пока хрупкое тело принимало большого мужчину, словно в первый раз. Это и был своего рода первый раз между ними, как между равными людьми, на территории Бэкхёна, в качестве совсем новых Пак Чанёля и Бён Бэкхёна. Крошечный по сравнению с ним Бэкхён задыхался в объятиях мужчины, лёжа на его груди и согреваясь в его руках, как ранее на улице Чанёль согревался в руках своего парня. Бэкхён будет беречь его — он уже всё решил — будет держать его за руку всегда, согревать его, поддерживать, мягко целовать, когда ему будет плохо, и поддаваться, если это будет необходимо. Чанёль намного сильнее, но Бэкхён намного опытнее, и этот баланс между ними был самым прекрасным, что могло родиться в этот момент. — Ты больше не переживаешь, что, получив дом, я изменюсь и не буду в тебе нуждаться? — Ты изменился, — ответил Чанёль. — И мне нравится это. — Правда? — улыбнулся Бэкхён. — Я буду скучать по той милой мышке, которой ты был в моём доме. Но мне кажется, что она не так уж и глубоко в твоей душе. Мне даже кажется, что эту мышку я вижу прямо сейчас. Бэкхён зарылся носом в его плечо, впервые за долгое время забывая обо всём плохом и просто прячась в сильных объятиях. Чанёль накрыл его спину пледом, согревая парня и явно улыбаясь. Он был прав. Эта мышка недалеко: Бэкхён всё тот же скромный мальчик, который доверял мужчине от и до.

***

Чунмён хотел как-нибудь терпко обозваться, когда дверь открылась и в его вип-палате с телевизором, плойкой и всеми радостями цивилизации и медицины появился Бэкхён в тонком белом халатике. Тот ждал, что мужчина скажет что-то, но Чунмён так и не нашёлся, махнув рукой и кивая в знак приветствия. — Привет, чего припёрся? Бэкхён поставил пакетик на его тумбочку, а сам наклонился над Чунмёном, радостно и нежно обнимая его, а затем даже целуя в его слегка надувшуюся от эмоций розовую щёку. — Конечно, тебя увидеть, — улыбнулся Бэкхён, поднимаясь. — Ты такой богатырь, уже совсем скоро поедешь домой, где я не отступлю от тебя ни на шаг. — Ещё чего, — закатил глаза Чунмён. — Нужен ты мне там больно. — Конечно нужен, — кивнул Бэкхён. — Ведь я отлично владею рецептом твоего любимого супа с водорослями. А ещё я гожусь на роль Золушки, нянечки, красивой домохозяйки, воспитательницы в детском саду и лучшего друга. — Последнее точно нет. — Увидим, — хмыкнул Бэкхён. — Вакансия ведь ещё не занята, а других претендентов пока не вижу. Чунмён закатил глаза. — Ладно, как хочешь. Работу-то уже предложили тебе? — спросил он. Бэкхён пожал плечами, улыбаясь. Он не хотел говорить, что предложили, потому что тянул с ответом. Ему было необходимо больше времени, которое он смог бы проводить со своими друзьями и мужчиной. Ни одному из них Бэкхён не хотел признаваться, что сомневается только из-за них. — На самом деле нет пока. — Да брось, вижу, что предложили, глазки-то горят. Хочется уже небось карандаш, линейку схватить и пуститься в свой технарский рай. Бэкхён улыбнулся. — Я хочу попытаться пойти в судмедэкспертизу. Ведь я был полезным там, правда? Я думаю, у меня есть шанс. — С руками и ногами оторвут, — кивнул Чунмён. — Но только статистика доброго расположения твоего мужика к работникам полиции — это один Ким Чондэ на все тысячи работников в Сеуле и окрестностях. Надо ли оно тебе? Он был прав, и Бэкхён кивнул в ответ, соглашаясь с этой точкой зрения. — Да, что ж, не хотелось бы путаться у него и тебя под ногами. Но ты обязательно зови меня когда-нибудь посмотреть на места преступлений. — А Пак что, не собирается на них ездить? И вновь Бэкхён повёл плечами. Это тема, в которой он уже не так сильно чувствовал радость, как от всего остального, окружающего его сейчас. — У него новый помощник, так что надежда только на тебя. — Снова бомж? Бэкхён угукнул, глядя на Чунмёна. — Живёт в сарае, пьёт, на местах забирает только фото и протоколы. — О, ну, это возвращение в родные пенаты, — хмыкнул Чунмён. — А ты-то чего переживаешь по его поводу? Боишься, что Пак теперь к бомжикам проникся чувствами? — Нет, — пожал плечами Бэкхён. — Просто сложно смотреть. Больно, что людям приходится так жить. Не суть, конечно, просто из-за моего прошлого я чувствую свою вину перед ними. У меня всё наладилось. А у них вряд ли всё будет так просто. — Да уж просто, — покачал головой Чунмён. — Тебя ранили, твоё имя с дерьмом смешали, меня чуть не убили, и этот путь ты называешь простым. Ты не бомж и никогда не был им — ты жертва системы, и сравнивать себя с ними никакого смысла нет. Не будь глупцом. Бэкхён кивнул. — Да. Тем более, похоже, его всё устраивает. — Вот и всё. Парень присел на его койку, поглаживая его ладони пальцами и мягко улыбаясь. Чунмён ничего не говорил, даже когда почувствовал, что Бэкхён зарылся рукой в его волосы, заботливо лаская его прядки. — Люблю я тебя, Ким Чунмён, — сказал Бэкхён, с нежностью глядя ему в глаза. — Хочу, чтобы ты улыбался и чтобы так же хотел дружить со мной, как я с тобой. Тот вновь закатил глаза, качая головой. — Я бесплатно твою задницу вытащил из всех твоих передряг. У тебя есть дом и полное расположение СМИ в твоём деле. Думаешь, не будучи твоим другом, я бы стал так распыляться ради тебя? Или ты решил, что из-за Пака я пылаю к тебе огненной ревностью и поэтому ненавижу смотреть на тебя? — Это не так? — спросил Бэкхён. — Я же сказал, что я люблю тебя, Бэкхён. Замолчи и будь моим человеком. Я достаточно сделал, чтобы быть рядом с тобой. Больше ничего не мешает. А если ты так переживаешь, что я до сих пор вижу в тебе парня, то ты видел здешнего медбрата? Вот, в ком я вижу парня. Мне за ним ещё и побегать придётся, не то что за тобой, сучка моя доступная. Бэкхён улыбнулся, стаскивая с себя обувь и осторожно ложась на правое, здоровье плечо своего друга. — Тогда пусть немного поревнует, — сказал он. — Глядишь, это существенно сократит время твоих побегушек за ним. — Сучка, — усмехнулся Чунмён, обнимая его своей здоровой рукой. — Будь с Паком всегда. Это самая странная, неправильная и самая крепкая связь в моей жизни. Вы нужны мне оба, чтобы я смог это повторить. Бэкхён поцеловал его в щёку вновь, улыбаясь и кивая: — Мы будем.