Уличный

Больше Бэкхён и носа не показывал из дверей дома. Чанёль справлялся с этой задачей намного лучше: у него как будто вообще не возникало никакой потребности в вылазках. Он спокойно сидел, всеми делами занимаясь со своего ноутбука, что было особенно просто сейчас, когда заглохло всё, включая судопроизводство. Всё было затруднено, и в этой связи сидение дома уже не казалось вызванным их личной опасностью. Все были заключены в четырёх стенах по одной причине, а у Бэкхёна просто была и ещё одна. Чанёль зашёл в гостиную и показательно вырубил новости, которые Бэкхён смотрел, не отрываясь. На другом канале показывали «Историю игрушек», и это Чанёля, судя по всему, полностью устроило. Он отбросил пульт, садясь на диван и заваливаясь на колени Бэкхёна, не пошевелившегося за эти секунды ни разу. — Там важные вещи рассказывали, — сказал тот, не реагируя на мужчину. — Никакие они не важные, — ответил Чанёль. — Перестань это смотреть, у тебя так шарики за ролики заедут. Это действительно было так. Бэкхён чувствовал себя странно, просыпаясь по утрам и даже не особо находя причины подниматься раньше двенадцати. И потом он вставал, лишь потому что необходимо было приготовить обед, но, поскольку и это требовалось не каждый день, а уборку можно сделать и ближе к вечеру, так как ехать после полудня никуда точно не потребуется, он просто оставался лежать. И это играло с ним злую шутку: многие дни сливались в один большой серый день, а новости добавляли только больше сюрреализма в мысли. — Чанёль, если мы когда-то выйдем из дома и сможем одолеть моё дело, у меня будут деньги. Ты поедешь со мной куда-нибудь на тёплое море, где будем только мы, вкусные коктейли с зонтиками, экзотические фрукты и весёлое времяпрепровождение на пляже? — Ты говоришь об этом с такой радостью, но в моей голове это звучит совершенно не так. Мы поедем на тёплый водоём с медузами, при том что я не умею плавать. Будем пить безалкогольную бурду, обретём несколько новых аллергий от неизвестных фруктов, подцепим грибок всего тела на пляже общего пользования. Звучит замечательно, — саркастично заметил тот. — А мы не будем ходить по пляжам общего пользования. Мы будем на тех, где можно заняться сексом и наблюдать будут только медузы. Чанёль усмехнулся. — Планируешь отдых без людей? — У меня были деньги от вклада и несколько зарплат с завода, которые я хотел потратить на свадьбу и медовый месяц, помнишь? Я с радостью потрачу их на то, чтобы встретить закат где-то у чёрта на рогах и чтобы ты так же лежал на моих коленках. Таблетки от аллергии возьмём с собой. Некоторое время мужчина заинтересованно смотрел «Историю игрушек», словно думая. Бэкхён не знал, над чем он там так долго размышлял: его так пугала опасность получить ожоги от медуз, или же он не хотел ехать куда-либо вообще. Или даже из дома выходить. Бэкхён что-то побаивался, что, когда всё закончится, он одичает настолько, что тоже не захочет. — Мыслительный процесс затянулся, — неловко сообщил он. — Не могу придумать причины не ехать, — ответил Чанёль. — Не хочешь? — Как раз хочу. Но это противоречит моим привычкам, и, скорее всего, я буду страдать с первого до последнего дня. — А в целом я не противоречу твоим привычкам разве? — спросил Бэкхён, зарываясь пальцами в его волосы. — Противоречишь. — Ну и что, ты страдаешь? Чанёль пожал плечами, содрогнувшись от приятных касаний. — Вроде бы, нет. — Там будет всё то же самое, только тепло, романтично, и я буду просыпаться по утрам в твоих объятиях, а не в пустой постели. И мы будем пить всякие вкусные напитки из панциря кокоса. — Панциря? — переспросил Чанёль. — Думаю, это называется скорлупой. — Скорлупой? Кокос — это разве орех? — Ну, скорее, орех, чем черепаха. — Ты прав, — согласился Бэкхён. — Ты будешь ходить в шортах, и все живые организмы будут завидовать мне. — Почему они будут завидовать тебе? Они, по-моему, должны завидовать качку. — Они должны завидовать обглодышу, который его заполучил. И ты не качок. — А ты не обглодыш. Бэкхён наклонился, целуя Чанёля в ухо. Хотел в щёку, но не дотянулся. — Чанёль-а, расскажешь мне о своём бывшем? Тот нахмурился, вновь вглядываясь в мультфильм. Бэкхён бы лучше новости посмотрел: ему легче было выносить страдания реальных людей, чем нарисованных персонажей. — Я не хочу об этом. — Ладно, — пожал плечами Бэкхён. — Я знаю, что он уехал, я не хочу спрашивать о расставании. Хочу знать, каким он был. — Обычным, — коротко ответил Чанёль. — Две руки, две ноги, голова. — И мой размер одежды. — И твой размер одежды, да. Чанёль более не распоряжался своим помощником. Бэкхён больше напоминал хозяйку в доме: он следил за чистотой и пищей, но делал это не по указу Чанёля, а по своему усмотрению. Свою тягу к властвованию Чанёль просто убрал из их общения, прежде сполна компенсировав её вредностью. Он доверял Бэкхёну, но ему отчасти немного не хватало преданности и кроткости его помощника. Таким он полюбил Бэкхёна, и отказываться от этого было сложно. — Ну, а родители? Про родителей не расскажешь? — У меня есть родители, — всё так же вредно ответил Чанёль. — И ты не общаешься с ними? — Раз в месяц справляюсь об их делах. Каждый месяц всё хорошо. — И мне не нужно с ними познакомиться, или… И Бэкхён оказался спиной на диване, вжатым в его поверхность телом мужчины сверху. Он даже испугаться не успел, но все эмоции наверстал, когда над ним возвысился выглядящий достаточно угрюмо Пак Чанёль. — Прекрати это, — потребовал он. — Что случилось? Почему ты не хочешь, чтобы я знал? — пугливо спросил Бэкхён. — Потому что тебя это не касается. И это была единственная причина. Бэкхён не ожидал услышать что-то подобное в свою сторону, и поэтому эмоции перекрыли ему кислород. Он закусил губу, сдерживая их и отворачиваясь от Пака. — Я понял, — сухо ответил он. — Больше не влезу в Ваши дела, мистер Пак. Мужчина злился. Бэкхён видел это и немного побаивался, но отступать не хотел. Тоже был немного зол на Чанёля, который бесцеремонно влез в его личное дело, а Бэкхёну даже на пару не очень подробных вопросов ответить не хотел. Пока косматая голова не опустилась на грудь Бэкхёна. Вместо злости и яростного выяснения причин Чанёль предпочёл объятия, и пусть его парень увидит его слабость — неважно. — Я открою тебе тайну, — сказал он. — Мне всё время больно, Бэкхён, и эта боль делает меня жалким. Я не хочу копаться в причинах, лопатить всё с самого начала, да и не играет это никакой роли. Рядом с тобой боль отступает, и, если тебе так хочется знать, спроси у того же человека, который уже всё растрепал. Но знать это всё необязательно. Моя жизнь сейчас включает только тебя. Больше Бэкхён ничего не решился спросить или сказать. Просто зарылся вновь пальцами в шевелюру мужчины. — Помнишь свой первый вечер здесь, когда я зашёл к тебе после душа? — спросил Чанёль. Ещё бы Бэкхён не помнил, это ведь был один из лучших дней его жизни. — Я не ожидал такого преображения, ты был таким красивым, Бэкхён. Даже с фингалом под глазом и разбитой губой ты показался мне одним из самых красивых людей в моей жизни. И почему-то Бэкхён не сдержал смешок, привлекая к себе внимание мужчины. — Я вообще-то трогательные вещи рассказываю, чего смешного? — Это было первым, о чём я подумал, когда увидел тебя в переходе. Очень красивый высокий мужчина в драповом пальто. Я был так влюблён в твой образ, ты буквально был рыцарем для меня. Потом ты правда сказал, что я нужен тебе в качестве того, кого не жалко. — И тут же исправился, — напомнил Чанёль. — Я помню всё до мельчайших деталей. Хотя мои дни обычно не отличаются друг от друга и все скатываются в единый безликий ком, тот я бережно храню в памяти. Чанёль искусно владел умением соскользнуть с темы. Бэкхён настаивать не хотел, поэтому сделал вид, что не заметил, счастливо предаваясь воспоминаниям. Не было причин думать, что Чанёль не доверяет ему своё прошлое — Чанёль был готов ему всё что угодно доверить, похоже. Дело было в собственном нежелании копаться в прошлом, и Бэкхёну ли его не понять. Он бы сам с радостью треснулся обо что-нибудь твёрдое, чтобы начать жизнь с чистого листа — он всерьёз обдумывал походить к психотерапевту после того, как дело разрешится. Возможно, с Чанёлем. Бэкхён действительно становился трусом, а у Чанёля явно выраженная социофобия, которая, конечно, с личностью его не клеится, но по поступкам довольно ярко прослеживается. — Мои три месяца истекли, — напомнил Бэкхён, гладя мужчину по волосам. Чанёль, отпраздновавший удачное закрытие темы о его бывшем, хмыкнул: — Что, подозреваешь, что я думаю, как от тебя избавиться? — Я сомневаюсь, что в моём переходе сейчас много людей, — пожал плечами Бэкхён. — И вообще где-либо. Я пел рядом с торговыми центрами в Рождество, но теперь они закрыты. В людных местах везде полно полиции, и просить милостыню или даже играть, как я, просто-напросто опасно. Я не знаю, что бы я делал, будь я сейчас на улице. У меня сердце болит, когда я думаю об этом. — Это естественный ход вещей, — ответил Чанёль, вновь, похоже, чувствуя неприятную тему. — Да, это выглядит так, если думаешь, как человек, смотрящий со стороны. Но если ты попадаешь в тот процент, который естественным образом должен умереть от голода или быть до полусмерти избитым копами, всё совсем иначе. Это несправедливо. — Но ты больше не там, — сказал мужчина. — Я тебе могу сказать, как им усиленно помогают сейчас, но, если честно, тебе не должно быть дело до этого. Воспринимать такие вещи, как естественный процесс, обусловлено нашей природой. Тысячи людей погибают каждый день в автокатастрофах, от тяжёлых болезней или от пресловутого кирпича, упавшего на голову, но с нашей стороны это просто цифры. Когда-то и мы станем теми же сухими цифрами, и мы рождаемся, взрослеем, живём с этим знанием и умираем, вне зависимости от того, испытывает ли кто-то сожаление или угрызения совести по этому поводу. — Значит, по твоему мнению, нет никакой важности в человеческой жизни, кроме единицы в статистике? Чанёль нахмурился. — Что за категория важности? Это обычная биологическая жизнь, такая же, как у рыб или насекомых — ты испытываешь сожаление по тому поводу, что высушенные водоёмы останавливают жизнь не одной особи, а целых биогеоценозов? Бэкхён промолчал, понимая, о чём говорит мужчина, и не находя слов, чтобы оспорить его слова. — Если хочешь пример поближе, то вспомни, как много речей и разговоров про страдающих от бедности и жажды африканцев, на которых пару лет назад ещё и лихорадка наступила? Думаешь, они испытывают то же сочувствие, когда слышат о тысячах жертв в цивилизованных странах от нашей заразы ежедневно? Поверь, им нас не жаль, они только хотят, чтобы болезнь не пришла к ним. — Звучит довольно эгоистично, — заметил Бэкхён. — Разве помощь тем, кому меньше повезло в жизни, не считается повсеместно высокоморальным и достойным восхищения поступком? — Высокая мораль и сочувствие — это одно и то же. Это огрех воспитания в нашей культурной среде, а не биологически или даже логически обусловленная черта. Знаешь, что обусловлено биологией и логикой гораздо лучше? Забота о близких. — Огрехи воспитания в нашей культурной среде, между прочим, породили твою профессию. А высокая мораль заставляет тебя понимать, от каких дел нужно отказываться, чтобы не упасть в моих высокоморальных глазах, — огрызнулся Бэкхён. — Или это тоже биологически обусловлено? Чанёль усмехнулся, вновь поднимаясь с груди Бэкхёна и нависая над ним. У него так мышцы играли на руках, отвлекая внимание парня под ним вообще от всего в мире на размышления о том, как Чанёлю удаётся сидеть дома и при этом выглядеть вот так… — Конечно, обусловлено. Как любой самец любого вида, я пытаюсь произвести впечатление. — Да? На кого? На другого самца? Чанёль наклонился, целуя Бэкхёна в губы, а затем ласково касаясь своими его подбородка и шеи. — Возбуждение — это биология, к кому бы оно ни было. Жажда власти, кстати, тоже, — прошептал он. — Интересно тогда, почему она напрочь отсутствует у меня, — поинтересовался Бэкхён, запрокидывая голову, чтобы предоставить мужчине больше места для поцелуев. — Её не бывает у омег. Бэкхён засмеялся. — Значит, ты альфа, а я омега, да? Вот ведь повезло же мне сцепиться в порывах биологических страстей с альфа-самцом и вожаком. — Слышу иронию в твоём голосе. — Жаль, что омега тебе не плодоносный достался, — продолжал хихикать тот. Чанёль поднялся над ним, с угрозой глядя ему в глаза. — Всё сказал? — Я не успел придумать, как связать твою похотливость и волков-альф, которые сексом занимаются только ради потомства. Нет, я придумал, Чанёль, мне жаль, но я не смогу забеременеть, так уж вышло, — и через секунду добавил: — Ну, когда я объяснил, уже не так смешно. — Ты случайно не сабмиссив? — неожиданно отбил его подачу Чанёль, и Бэкхён даже удивился. — Ну… Ну, вроде бы, нет… — А почему мне тогда хочется засунуть тебе кляп прямо в глотку? Бэкхён засмеялся, кивая: — Ты начал шутить во время секса, Чанёль. Ну и что, кто теперь из нас двоих вожак, а? — А с чего ты взял, что это шутка? — и, не церемонясь, он зажал его ладони и наклонился к нижнему ящику в этажерке, доставая оттуда скотч. Бэкхён не успел ни оттолкнуть, ни сказать что-либо, когда Чанёль неровно налепил кончик скотча ему на нижнюю губу, отрывая маленький кусочек и прилепляя другой конец к верхней. И, решив, что этого недостаточно, оторвал ещё один, классически заклеивая рот и закрепляя оборванные концы на щеках Бэкхёна. Бэкхён уже делился переживаниями о том, что он стал трусом. Никакой он не вожак, не альфа и вообще не мужик, потому что мужики, очевидно, не пытаются сдерживать паническую атаку, которую невозможно, к слову, сдержать (Бэкхён запомнит это на будущее), когда им даже ничего не грозит. Или грозит? Бэкхён зажмурился, когда скотч намотали и на его запястья, и, будь он порасторопнее, он бы не дался так легко, но он даже не сообразил как-то воспрепятствовать Паку. Кроме, конечно, попытки его оттолкнуть, которую он решил даже не пробовать, потому что она очевидно не принесла бы успеха. Справившись со всякой канцелярской работой, Чанёль просто скинул моток скотча на пол, вновь нависая над Бэкхёном и слыша его тяжёлое дыхание. — Что, страшно? — спросил он, хмыкая и буквально упиваясь своей властью. — Меня боишься, Бэкхён? Он не мог ответить. Мог только смотреть на мужчину рядом с такой оголтелой паникой, что со стороны могло показаться, будто он сейчас в обморок рухнет от страха. — Не ожидал, что я могу ответить на твою язвительность? Ты знаешь, она у меня уже в печонках сидит. Последняя надежда на то, что Пак шутит, угасла, и у Бэкхёна правда начало темнеть в глазах, даже несмотря на то что его положение было не таким уж и безвыходным. — Разве я позволял тебе говорить со мной на «ты» днём? Я помню договор, по которому я оставался твоим боссом, и только по вечерам ты мог фамильярничать, так как я с тобой сплю. Обратного я что-то не припоминаю. На глазах выступили слёзы, которые Бэкхён, который и так был напряжён, как струна, не смог сдержать. В конце концов, он ведь просто шутил… — Что, удивлён, что я могу быть и извергом? Страшно, что ты в закрытом доме вместе со мной и, если я перегну палку, ты даже сбежать не сможешь? Он поднял ладони Бэкхёна, сцепленные друг с другом, приближаясь к ним и мягко целуя костяшки пальцев. По щекам парня скатились слезинки — он действительно был напуган, и Чанёль видел это, большим пальцем свободной руки стирая дорожки с чужого лица. Говорить он ничего не торопился. Только целовал руки Бэкхёна, мягко поглаживая кожу и чего-то ожидая. Сердцебиение парня медленно приходило в норму, когда за пугающими словами не последовало пугающих действий. Он пока не понял: решил Чанёль поиграть, или эти слова действительно были правдивыми. Бэкхён правда слишком наглый? Тем не менее, вразрез сказанному Чанёль был очень нежен. Он не давал Бэкхёну двинуть руками, не выпуская их из своих, но не делал ничего плохого. Его губы и кончик носа касались запястий, костяшек пальцев и ноготков Бэкхёна, а свободная рука шарила под домашними шортиками, позволяя парню начать возбуждаться. — Ну что, полегче? — спросил Чанёль. — Или всё ещё страшно? Бэкхён кивнул. Он был лишён возможности защитить себя — как он мог не бояться… Чанёль вынул ладонь из-под штанов Бэкхёна, забрасывая его запястья за свою шею и вновь нависая над парнем. Тот всё ещё не мог ничего сделать обездвиженными руками, но Чанёль теперь был намного ближе. — Я разве хоть раз причинил тебе боль? Подумав, Бэкхён покачал головой. — Тогда чего ты боишься? Не готов полностью довериться мне? Бэкхён боялся, что его покачивание головой воспримется неправильно. Он никогда не понимал, как односложно отвечать на вопросы, содержащие отрицание, но всё равно покачал головой на вопрос. Приходилось вновь сдерживать слёзы, но сейчас, когда голос мужчины звучал привычно спокойно, это было намного проще. — Тогда, если доверяешь, хорошо подумай: готов ли ты продолжить. Или мне освободить тебя, Бэкхён? Да ему всё равно на эту игру и какого-либо вида подчинение. Он полностью был готов отдать свою жизнь Чанёлю, но это не значит, что он мог бы при этом не бояться! Особенно после такого тона мужчины, которым он указывал на «фамильярность» Бэкхёна. Он уверено качнул головой, и Чанёль приблизился к его шее, начиная ласково покрывать открытые участки кожи поцелуями. Руки Бэкхёна были закинуты за его шею, и мужчина коснулся чужой спины пальцами, обращая внимание на себя. Тот поднял голову, и Бэкхён умоляюще глазами указал на включенный телевизор. Он был согласен со всем, но только не заниматься сексом под «Историю игрушек». Чанёль хмыкнул, вылезая из-под рук парня и дотягиваясь до пульта, чтобы выключить мультик. Повернувшись, он окинул взглядом Бэкхёна, покорно лежащего с заклеенным ртом, связанными руками и расстёгнутой пуговичкой на шортах. Он был возбуждён и готов, и Пак вновь сунулся ладонью под нижнюю часть его одежды. А другой рукой он отлепил кончик скотча от запястья, начиная снимать ленту. Бэкхён был удивлён, но на самом деле рад. Он привык к другому Чанёлю, и быть рядом с тем, кем он едва не стал, конечно, было бы интересно, но пугающе. Бэкхён уже слишком стар для нестабильности… Скомкав скотч, Чанёль кинул его на стол, приближаясь к чужому лицу и вытаскивая вторую руку. — Здесь будет немного больнее, — предупредил он. Бэкхён кивнул, жмурясь. Он в детстве попробовал, насмотревшись фильмов, поэтому ожидал, что будет больно. Чанёль снимал скотч осторожно и медленно, целуя кожу под ним, пока не дошёл до губ Бэкхёна, не удерживаясь и затягивая его в поцелуй. Бэкхён поторопился избавиться от остатков скотча на лице и выбросить его уже куда-нибудь подальше. Чанёль оторвался от него, с добротой глядя ему в глаза. — Почему ты отступил? — тихо спросил у него Бэкхён, неосознанно ёрзая под мужчиной. — Я и так напугал тебя. Я не хочу экспериментов. — Ты действительно думаешь, что я обнаглел? — Есть немного, — улыбнулся мужчина. — Когда начал язвить мне пять минут назад. — И я…Ну, мне нужно обращаться к тебе на «Вы» днём? Я не понял, играешь ли ты, ты был очень убедителен, это было страшно. Поцеловав его в кончик носа, Чанёль вновь запустил ладонь под одежду парню, начиная спускаться поцелуями ниже. — Только если ты хочешь, — прошептал он. Старость Бэкхёна, неподходящая жизненная ситуация для экспериментов и собственные страхи заставляли его искренне любить отсутствие каких-либо вкусов у Чанёля к близости. Их просто не было. Бэкхён почему-то себе не так представлял отношения между двумя мужчинами: ему казалось, что кто угодно на месте Пака сказал бы сейчас: «да, называй меня мистер Пак». Что должна присутствовать нотка подчинённости, что один должен быть слабым, должен поддаваться и доверять, выполнять приказы и быть удобным. Максимум, что нужно было от него в постели Чанёлю, — чтобы под его шортики помещалась большая ладонь мужчины. И это всё, он больше ничего не хотел. При том нельзя сказать, что у него было снижено либидо — он легко возбуждался, просто зверем не был, не истощал ни себя, ни Бэкхёна и не требовал никакой приниженности. Возможно, Бэкхёну стоило поменьше думать об этом, учитывая, что он был доволен, как никто другой. Мужчина определённо интересовался им в сексуальном плане, он просто был немного не таким, каким Бэкхён его себе представлял. Но это ведь неважно. Чанёль нежен и из-за частой близости он не всегда настаивал на анальном сексе, к тому же, честно говоря, иногда казалось, что обычный петтинг приносил ему наибольшее удовольствие. Как и сейчас, когда его ласки однозначно дали понять, что в Бэкхёна не войдут сегодня. Только верхними фалангами пальцев, а всё остальное время парень будет лежать с поднятыми ногами, шортами и бельём, спущенными до середины бедра, и приоткрытым от удовольствия ртом. И будет стонать имя мужчины, которого он точно потащит на отдых и заставит там сделать что-нибудь настолько неприличное, чтобы на утро Чанёлю было стыдно. Бэкхён собирался совсем вывести его из зоны комфорта, посмотреть, как он гуляет, учится плавать, не думает ни о чём, заливисто смеётся, нарушает закон и трахает Бэкхёна на песке под лучами заката. Даже если весь мир будет гореть в это время, для Бэкхёна ничего не будет важнее этого.

***

Было так паршиво смотреть на людей, собравшихся на заседание суда. Там много кто был: его сослуживцы, его начальство, жена его товарища по цеху, которая смотрела на Бэкхёна с холодным снисхождением. Были и друзья Бэкхёна, в своё время свидетельствующие в его пользу, но после разорвавшие с ним всякую связь. Была девушка Бэкхёна и ещё какие-то люди, кого Бэкхён своим тогда воспалённым разумом не запомнил. Ким Чунмён был восхитительно красив в дорогом костюме и с золотыми часами на руке. Он так ухаживал за своей кожей, что не казался мужчиной, который был уже ближе к сорока, чем к тридцати — он молод, прекрасен и улыбчив, и хорошо бы все смотрели на него, потому что он того заслуживал. Но они смотрели не на него — они смотрели на Бэкхёна, не спавшего две последних ночи и бледного настолько, что цвет его лица не сильно отличался от белой рубашки под его пиджаком. Он был так сильно взволнован и так переживал из-за встречи со всеми этими людьми, что почти и не выглядывал из-за плеча Чунмёна. Старался, по крайней мере. Мужчина правда всё время крутился, не давая скрыться за ним полностью, а потом и вовсе уничижительно посмотрел на Бэкхёна за его явно не мужественный настрой. — Ну, что ты как маленький? — тихо выругался он. Бэкхён жалобно «скрипнул», глядя на него. — Ты же знаешь, они все думают, что это я убил. — Но это сделал не ты, и они скоро это поймут. — Ты убедишь их? — Доктор Бён, — неожиданно раздалось сбоку. Бэкхён повернулся, видя своего бывшего линейного менеджера, с усмешкой глядящего на него. — Как поживаете? Давно Вас не видно. Говорят, Ваш адвокат перевёл Вас в статус свидетеля. Бэкхён повыше натянул маску. Так весной этого года повсеместно в мире демонстрировалась брезгливость. Изящно, без прямых оскорблений, но достаточно понятно. Уйди, коронавирусный. — А Вы кто, позвольте? — спросил Чунмён, и — невероятно — он просто встал и закрыл Бэкхёна своей спиной, как будто это не он полминуты назад назвал страх парня ребячеством. — Я бывший начальник доктора Бён Бэкхёна. — А, ну, слово бывший, слава богу, ни к чему не обязывает. Статус свидетеля доктор Бён получил по делу об убийстве. Если Ваше начальство не сообщило Вам, то сегодня состоится пересмотр придуманного дела о хищении средств. — Ах, ну да, там его статус остался неизменным. — Ну, почему же, — улыбнулся Чунмён. — Я думаю, он отлично будет смотреться в статусе непричастного к хищению средств. А там, знаете, дело об экономическом преступлении, финансовые махинации — поглядим, посмотрим, кто какую роль получит. Лично я обожаю такие дела. Надеюсь, Вы тоже, потому что это станет Вашей темой для размышлений ещё на долгие месяцы. Бэкхён подёргал Чунмёна за рукав, когда его линейный менеджер, сказав какое-то нелепое «увидим», удалился, а адвокат праздновал свою победу в словесной перепалке. Его суперуспешный и суперпрофессиональный адвокат радовался тому, что он прокукарекал громче и красивее. Бэкхён, похоже, в беде. — Ты собираешься дальше заниматься расследованием? — шёпотом спросил он. — Я думал, ты отмажешь меня и остановишься на этом. — Я? Не собираюсь. Я закину всё в генпрокуратуру, и пусть они там с этим возятся. — Точно? — переспросил Бэкхён. — Чунмён, пожалуйста, даже если тебе очень интересно найти убийцу или разобраться с отчётностью завода, не нужно в это вмешиваться. Это очень опасно — они очень опасные, и я говорю тебе это, как человек, который похоронил своего близкого товарища и получил нож в грудь. — Бён, я и тебя-то без оплаты едва терплю. Это даже оскорбительно для меня — слышать, что ты считаешь, будто я возьмусь за ещё одну бесплатную работу. Да ни в жизнь. И это был аргумент. Бэкхён правда не очень-то и верил в его корыстолюбие. Уж слишком оно было явным и наигранным. Лисы, одним из которых Ким Чунмён пытался казаться, как думалось Бэкхёну, редко так открыто выражают жадность. А в наигранности Чунмён был мастером. Он наигранно шутил, чтобы скрыть беспокойство; наигранно оскорблял, чтобы не показать боль; наигранно отвергал, чтобы не показывать добрых чувств; наигранно соглашался с чьей-то точкой зрения, чтобы потом сунуть под нос «я же говорил». Последнее было особенно болезненно, потому что Чунмён практически всегда был прав. Бэкхён боялся, что его заведут за решётку, когда начнётся суд, но его оставили сидеть за столом рядом с Чунмёном. Там весь зал бы увидел, что у Бэкхёна началась паническая атака, а так он спокойно умирал за столом, выдавая Чунмёну, как трясутся его конечности. До этого момента у него как-то получалось контролировать волнение, но теперь он весь мелко подрагивал, тяжело дыша и привлекая внимание своего уже ненавидящего его всей душой адвоката. Бэкхён не хотел, чтобы Чунмён это видел, но тот уже в упор глядел на подзащитного. И вместо привычной ругани и намёков на то, что Бэкхён, может, конечно, и нужного пола, но точно не нужного возраста, он протянул под столом свою ладонь. Бэкхён заметил, потому что все пять его чувств были обострены из-за адреналина, но, как только рука мужчины сжала его руку, волшебное тёплое одеяло спокойствия накрыло его плечи, и Бэкхён облегчённо выдохнул. — Тебе не нужно врать или подтасовывать факты, чтобы предстать в выгодном свете. Это очень простое дело. Тебя вызовут, ты расскажешь, как всё было, и это всё. У меня есть доказательства на каждое твоё слово, так что всё в порядке, Бэкхён. Дело очевидное, и этим вечером ты уже будешь дома, — прошептал он, а затем добавил: — Ну, условно, конечно, дома. Приговоры не так быстро исполняются, конечно, но будет дом, и он будет твоим. — Странно, когда понадобилось его отнять, приговор был исполнен очень быстро, — ответил Бэкхён тоже шёпотом. У Бэкхёна ладошка вспотела, но Чунмёну как будто не было до этого никакого дела. Он сидел в душном помещении в маске, сжимал влажную ладонь под столом, да ещё и без какой-либо оплаты. Если не так выглядят ангелы, Бэкхён даже не мог представить, что вообще такое святость. Вместо противного кофе из автомата он ходил со своей термокружкой, для которой в одну из встреч Бэкхён для прикола начертил на листочке бумаги схему двигателя внутреннего сгорания, потому что ему было нечего делать на встрече с одним из самых дорогих адвокатов столицы с почасовой оплатой. Он думал, что Чунмён его выбросит, а он просто взял и вставил этот чертёж под стекло термокружки, как будто бы тоже по приколу. И теперь она гордо красовалась на его столе. Честно, Бэкхён проматывал в голове его слова, сжимал его руку под столом, смотрел на его термокружку, и его душа медленно излечивалась от всех ран. И даже волнение ушло. И Бэкхён будто бы даже не страдал никаким паническим расстройством, спокойно и уверенно выходя к трибуне, когда его позвали. И его нисколечко не волновало шебуршание за его спиной и шепотки. Ну, если только немного… — Доктор Бён, — обратился к нему Чунмён, уверенно и представительно улыбаясь. — Единственная значимая улика против Вас — это видео, показывающее, как Вы забираете деньги из сейфа на территории компании. Давайте начнём с него, расскажите, что случилось в тот день и что происходит на видео. — Меня уволили, — ответил Бэкхён. — И мне не нужно было отрабатывать срок после увольнения — мне сказали своё рабочее место очистить сразу. Я собрал коробку, вытащил деньги и покинул здание. — Какое отношение эти деньги имели к Вам? — Это были мои деньги. И в зале раздались смешки. Бэкхён не обращал на них внимания — он много месяцев прожил на улице, всем им его точно не пронять. Ну, если только немного… — Поясните, пожалуйста. — В последние полгода работы я откладывал деньги со своих зарплат, а за некоторое время до увольнения закрыл вклад в банке. Деньги оставил на работе — там они были в безопасности. Здание охраняется, просто так туда не вломиться, а даже если и вломиться, то никто не стал бы искать деньги в сейфе инженера среди чертежей и линеек. — Это оценочное суждение, Вам-то откуда знать, — сказала прокурор. До процесса Бэкхёну показалось, что ей всё равно, но, похоже, он ошибался. Ей не всё равно. Она просто раздражена, что пришлось возвращаться к давно закрытому делу, лишь потому что адвокат так решил. — Это был первый и единственный раз, когда я оставлял там деньги. — Ваша Честь, выписка из банка и налоговые декларации, заполненные доктором Бёном, приобщены к делу, — сказал Чунмён. — Вижу, — ответил тот. — По ним понятно, что упомянутая сумма у доктора Бёна действительно была. — Наличие той же суммы денег не значит, что доктор Бён не мог взять ещё столько же, — ответил судья. — Продолжайте, мистер Ким. — Да, но при обыске искомая сумма не была найдена ни в едином экземпляре, как мы можем увидеть это из полицейских отчётов, приобщённых к делу ранее. Доктор Бён, что было после того, как Вы ушли с завода в тот день? — Вызвал такси и уехал домой. — Прошу заметить, что время посадки пассажира в такси и время выхода доктора Бёна из здания завода совпадает. Так же совпадает и время, когда поездка была завершена, и время, когда была снята сигнализация с дверей в доме доктора Бёна. Это значит, что, кроме машины такси, он нигде не был. Данные из системы таксопарка приобщены. Последний вопрос, доктор Бён, — он вновь повернулся к Бэкхёну. — Где Вы храните деньги в своём доме? — Это сейф у моего стола, там лежали деньги и всё, что связано с финансами. Выписки, декларации и всё прочее. — Спасибо, доктор Бён. У меня больше нет вопросов. И Чунмён продефилировал обратно к столу. — Сторона обвинения, — судья повернулся к прокурору. — У меня только один вопрос, — сказала она. — По какой причине Вы закрыли вклад? Были планы, доктор Бён? — Да, — ответил тот. — Я собрал нужную сумму, чтобы купить кольца, организовать свадьбу и медовый месяц. Я хотел сделать своей девушке предложение. Шепотки, почти не прекращавшиеся все эти минуты, вдруг затихли. Только бы не смотреть на свою бывшую, только бы не смотреть на неё, ни в коем случае. — Понятно. Пока вопросов больше нет. Бэкхён даже ушам своим не поверил. Всё? Это было так просто? — Ваша Честь, я должен просить Вас вызвать свидетеля, показания которого не приобщены к делу. — А почему же так, мистер Ким? — спросил судья. — Щепетильный вопрос, Ваша Честь. Этот человек был понятым при обыске в доме доктора Бёна. — Хорошо, позовите. Ход мысли Чунмёна был совершенно не прослеживаемым, даже когда он вслух рассуждал, думая, что он что-то объясняет Бэкхёну. А сейчас, очевидно чувствуя себя каким-то шоуменом, Чунмён делал паузы, держал интригу и загадочно улыбался, и никто вокруг не сомневался, что всё определённо идёт по его плану. В зал суда зашла бабуля-соседка, с которой у Бэкхёна были худшие отношения на планете. Непонятно, почему, но его не любили, похоже, все бабули в мире. Конкретно эта была уверена, что Бэкхён в своём сарае строит ускоритель заряжённых частиц, а по телеку уже тридцать лет говорят, что он может создать чёрную дыру, которая убьёт всё живое. Она даже писала на него жалобы. Бэкхён удержал себя от тяжёлого вздоха. Теперь ему точно конец. — Миссис Чхве, — Чунмён учтиво поклонился. И эта бабка ему заулыбалась. Было так досадно: Бэкхён был таким хорошим соседом, а она улыбается этому щеголю. — Скажите, Ваша подпись стоит на протоколе обыска? — Моя. Я была на этом обыске. — Вы внимательно прочитали, что было написано в протоколе? Он отражал, что было на самом деле? — Конечно, я читала очень внимательно. — Расскажите, как прошёл обыск. — Ко мне позвонили в дверь и попросили пройти в дом рядом, где жил мальчишка-физик. Когда я спросила, что случилось, мне ответили, что он кого-то обворовал и деньги прячет где-то внутри. — Вы поверили? — улыбнулся Чунмён. Бабка повернулась к Бэкхёну, и тот поднял на неё взгляд, приветственно склонив голову. — Знаете, тогда поверила. Но потом, чем больше думала, тем меньше мне верилось. Он очень образованный мальчик, воспитанный, у нас были, конечно, конфликты, но он всегда был вежлив. Никогда не хамил мне. Но тем утром мы немного повздорили, и, когда в сейфе нашли деньги, я даже была рада, что его упекут в тюрьму. Уж простите меня за это. Чунмён улыбался, слыша удивление в зале. — Значит, говорите, в сейфе были деньги? Вы уверены в этом, миссис Чхве? — Абсолютно уверена. — А как Вы объясните свою подпись на этом документе? — и он положил перед старушкой лист бумаги, где не было ни слова о найденной сумме. Она надела очки, начиная бегать глазами по тексту документа. Постепенно её брови сводились к переносице, а затем она просто бросила листок обратно, качая головой: — Я этого не подписывала. На том листке, где я подписывалась, было не только упоминание о деньгах, но и сумма цифрами, а в скобках прописью. — А подпись Ваша? — спросил Чунмён. — Похожа на мою. — Спасибо, вопросов больше нет. — Сторона обвинения, — обратился судья к прокурору. Та прочистила горло, будучи удивлённой таким поворотом. — По какому поводу у Вас случился конфликт с доктором Бёном? — У меня сложились подозрения, что мальчишка строит в своём подвале ускоритель заряженных частиц. Раздались смешки, и Бэкхён закрыл глаза. — То есть… адронный коллайдер? — переспросила прокурор. — Ну, ерунду-то не говорите, адронный коллайдер очень большой. А вот, скажем, маленький синхротрон или линейный ускоритель вполне бы поместились в сарай. — Я не строил синхротрон, миссис Чхве, — тихо сказал Бэкхён. — Я даже не уверен, как это слово правильно произносится. — Теперь-то я знаю, я там побывала и ускорителя там нет, — кивнула она. Люди в зале смеялись, но отнюдь не из-за шуток. Им нравилось, что при них дискредитировали свидетеля. — Какую сумму, по Вашему утверждению, нашли в сейфе у доктора Бёна? — спросила прокурор. — Вы помните? Чунмён напрягся, и из-за этого Бэкхён напрягся в десять раз сильнее. Похоже, мудрый адвокат этого с ней не обсудил… — Хорошо помню. Восемьдесят тысяч долларов, пачками. Пятьдесят шесть тысяч из них были связаны, как новые, остальные двадцать четыре просто свёрнуты и перевязаны резинкой. — Вы в точности это помните? — удивилась прокурор. — Прошло немало времени. — Но я, поверьте мне, помню всё в точности. — Но доказательств Ваших слов нет, правда? — Я напоминаю Вам об ответственности за дачу ложных показаний, — сказал судья. — Не даю я никаких ложных показаний. В сейфе было восемьдесят тысяч долларов, пятьдесят шесть тысяч из них были в банковских пачках. — Тогда где же сейчас эти деньги? — спросила прокурор. Бэкхён чувствовал, что, если это давление продолжится ещё хотя бы минуту, у него начнётся не только паническое расстройство, но и шизофрения, астма и эпилепсия. Было страшно, что Чунмён почти не встревал в разговор, но после заданного вопроса он буквально взмыл вверх со своего места. — А вот это интересный вопрос, — он достал из папки очередной документ. — Это заверенная копия журнала охранной компании, которая установила сигнализацию на двери доктора Бёна. После дня обыска было ещё одно посещение правоохранительными органами, зафиксированное в журнале. При том ни распоряжения, ни ордера на повторный обыск не выдавалось, и представитель полиции зашёл в дом без каких-либо служебных на то причин. — Вы думаете, полицейский вытащил деньги? — А Вы думаете, он вытащил адронный коллайдер? — съязвил Чунмён. — Денег нет. Бён взял деньги из сейфа на заводе, вышел с сумкой за двери завода, с сумкой доехал на такси до дома, зашёл домой с сумкой, а там она просто где-то пропала. При этом есть свидетельница, которая утверждает, что деньги были, а на этом протоколе она не расписывалась, что, кстати, с наибольшей вероятностью подтвердила и судмедэкспертиза. Заключение вот, — он передал судье бумагу. Тот кивнул, просматривая и отправляя секретарю: — Приобщить к делу. Но вероятность не стопроцентная. — Лично у меня картина в голове складывается. — Да и у меня тоже, — ответил судья. — У стороны обвинения есть ещё вопросы? Прокурор пожала плечами. Бэкхён не понял последнюю фразу судьи перед этим вопросом. То есть «да и у меня тоже»? Это что же там такого у него сложилось, если ни одного прямого доказательства как не было, так и нет? Чунмён распинался весь оставшийся процесс, а Бэкхён просто смотрел ему в спину и иногда переводил взгляд на бабулю, сидящую позади него. Похоже, Бэкхёну удалось убедить одну из них в том, что он классный парень. Правда убедил он её своим отсутствием, но слова о том, что он воспитанный и образованный, согрели душу. Рано было мечтать о бабушкиных пирожках, но теперь Бэкхён обрёл уверенность в себе и в том, что он может общаться с бабулями. Он готов, и у него всё получится. В голове был сюр, потому что волнение вытравило всё остальное. После пламенной речи, которую Бэкхён старался не слушать, так как и так был сильно взволнован, судья удалился, а Чунмён плюхнулся рядом с Бэкхёном. — По-моему, дело в шляпе. — С чего бы это, интересно? — буркнул Бэкхён. — Ты классно покопался в отчётности компании, всё им растолковал, откуда что должно было появиться, откуда не должно было. Пригласил мою соседку, которую дискредитировали, и махнул бумажкой от судмедэкспертов, где написано, что подделка только с вероятностью восемьдесят пять процентов. Где доказательства-то? Где хоть одно? — А ты не переживай. Здесь дело сыграет не только то, что есть не стопроцентные, но довольно вероятные доказательства твоей невиновности, но и полное отсутствие доказательств наличия твоей вины. Дело явно сфабриковано, судья это понимает. Всё идёт по плану, Бэк. — Скажи это девяноста скольки-то там процентам обвинительных приговоров, — проворчал Бэкхён. — Знаешь ли, в этих девяносто скольких-то процентах до суда доходят те, чью вину доказало следствие. И Чунмён скрестил руки на груди, чуть отворачиваясь от Бэкхёна. — Я лучший адвокат в этом городе, ты мог бы заткнуться и поверить мне, что всё отлично. Бэкхён выдохнул, приближаясь к Чунмёну и кладя свой подбородок ему на плечо, как тогда, на их первом свидании. Чунмён держался, стараясь не улыбаться. — Прости. Я верю тебе, и я очень тебе благодарен. Ты совершаешь для меня настоящие чудеса, я никогда не забуду их. И мужчина всё же не выдержал. Как ребёнок. Он повернулся, улыбаясь Бэкхёну и кивая. — Хорошо. Но только сползи с меня давай, а то нас опять не так поймут. — А мне по барабану, что они там поймут, — качнул головой Бэкхён, кладя голову на плечо Чунмёна. — Я что, друга обнять не могу? Чунмён, похоже, был согласен, хлопая Бэкхёна по противоположному плечу. Их сто процентов поняли неправильно, и будь на месте Чунмёна кто угодно другой, над Бэкхёном бы уже в открытую смеялись. Просто к известному адвокату относились с уважением, хоть и, кажется, подозревали его в противоестественной связи с его подзащитным. Друзья Бэкхёна точно уже погуглили стоимость часа работы Чунмёна, после чего судебное собрание из-за каких-то дурацких восьмидесяти тысяч казалось просто фарсом. Мужчина похлопал вновь, когда в зал зашёл судья. Бэкхён разнервничался до такой степени, что, пока он вставал, у него подогнулась коленка и он едва не свалился, опираясь на стол. Чунмён несколько раздражённо покачал головой, поворачиваясь к судье. Нервное напряжение достигло такой точки, когда слушать было уже сложно. Бэкхён закрыл глаза, чтобы не отвлекаться, но из-за хлопка дверью позади открыл, резко оборачиваясь. Он думал, что случилось что-то, как в фильмах: пришёл какой-то человек, сейчас он отдаст бумажку судье, и всё в корне изменится. А получилось как в других фильмах. Выстрел, паника, крики и человек рядом, оставивший кровавый след на столе, сваливаясь на пол. Бэкхён думал, что, если и возможны покушения сейчас, они все будут против него. Ведь это он кому-то мешает. Его оставили на улице, а он выбрался. Его обвинили в убийстве, а он выкрутился. Он становился сильнее с каждым днём, нёс угрозу одним своим существованием и связью с такими влиятельными людьми, как Ким Чунмён. Поэтому он посчитал, что под дулом находится он. Ему и в голову не пришло, что в опасности будут те, кто пришёл ему на помощь. Пока «зрители» разбегались кто куда после исчезновения стрелявшего, парень опустился на коленки рядом со своим адвокатом, прикладывающим руку к левой стороне груди. Как Бэкхён недавно, только чуть выше. На глазах выступили слёзы, и Бэкхён положил руки на лицо мужчины: — Чунмён, я тут. Помощь сейчас будет. — Бэкхён, слушай внимательно. В левом внутреннем кармане… — тяжело дыша, начал Чунмён. — Там листок… Позвони Чондэ, возьми охрану и поезжай в центральный офис банка… Вызови менеджера Ли. Покажи этот листок. Тебя отведут к ячейке, возьми чёрную папку с твоим именем. И больше ничего, понял? Бэкхён задыхался от охватившей его паники, стараясь дать знак, что он в адеквате и всё сделает. Единственное, на что хватило его мозгов, — найти во внутреннем кармане упомянутую бумажку. — Бэкхён, понял? — повысил голос Чунмён. — Д-да… — кивнул Бэкхён, хватая руку мужчины и сжимая её в своей, не сдерживая слёз. — Чунмён, прошу тебя, не оставляй меня. Я стольким тебе обязан, пожалуйста, дай мне возможность отплатить тебе тем же. Услышать ответ ему не удалось. Чунмён потерял сознание, а Бэкхёна оттащили от него. Он не отбивался. Сидел сбоку от санитаров на полу и рыдал в свои ладони, пачкая лицо чужой кровью, пока Чунмёна погружали на носилки. Он понимал, почему стреляли в мужчину, а не в него. Это покажет, что становиться на сторону Бэкхёна опасно, и теперь другие, кто участвовал в войне за него, должны отступить. Просто, ему казалось, проще было убить уже Бэкхёна и всё. Как-нибудь по-тихому, пока он пойдёт в туалет. Его затащат в кабинку, свернут шею, потом унесут тело и закопают так, чтобы никто не нашёл. Нет тела — нет дела, и так было бы намного проще, чем отстреливать каждого, кто позволит себе приблизиться к Бэкхёну. Сам Бэкхён не был никому нужен. Медики осматривали остальных людей, кто получил повреждения. Бэкхён никаких не получил, только рыдал, держа сложенную бумажку в руке. Ему было нужно встать и положить её в портфель, а затем сделать всё, что сказал сделать Чунмён. Но он не мог. Он даже не заметил, как к нему подошёл судья, сминая плечо подсудимого. — Парень, мы решили, что заседание не будет перенесено. Вердикт уже вынесен, так что нет смысла тянуть резину. Приговор будет отменён, и всё конфискованное тебе вернут. Бэкхён кивнул, стирая слёзы с щёк. — Спасибо, Ваша Честь. — У тебя остались текущие судимости или обвинения? Он качнул головой: — В деле об убийстве статус сменили с подозреваемого на свидетеля. — Понятно. Я не рекомендую тебе свидетельствовать. Резко подняв голову на него, Бэкхён почувствовал головокружение, но это не сделало его взгляд менее враждебным. — То есть, Вы хотите сказать, справедливость не должна восторжествовать? Что я должен отпустить этим людям поломанную мою жизнь и убийство уже двух моих друзей? — Твой адвокат не мёртв, и единственное, что ты можешь сделать сейчас, — помолиться за него и других близких тебе людей. О боже, есть же ещё Чанёль. Есть Чондэ, которому Бэкхён должен позвонить и которого придётся подвергнуть опасности, чтобы выполнить задание Чунмёна. Бэкхён теперь не сможет быть спокоен по поводу любого из них — они каждый день рисковали своей жизнью, показываясь рядом с ним, общаясь и сближаясь. И он ненавидел себя, набирая номер полицейского. Это было взвешенным решением. Он не хотел рисковать жизнью Чондэ, но Чунмён специально отметил, чтобы Бэкхён не нёс эту папку без охраны. Там что-то важное, и Бэкхён очень боялся подвести Чунмёна. Но когда в трубке раздался весёлый голос Чондэ, спрашивающий о том, как всё прошло, у Бэкхёна началась истерика, и он продолжил рыдать в трубку, пугая Чондэ до чёртиков. — Незачем унывать, Бэкхён-а! — вновь попытался счастливо ответить он. — Даже если не вернули дом, у тебя ведь уже есть и он, и близкие, ничего страшного! Мы не сдадимся и поможем. — Чондэ, в Чунмёна стреляли. Зависла тишина, а Бэкхён буквально с ума сходил. — Что? Как он? То есть… Где, куда ехать? — Я не знаю, — срывающимся голосом ответил Бэкхён. — Честное слово, мне не сказали, куда его везут. Чондэ, он дал мне задание и сказал связаться с тобой, чтобы не ездить без охраны. Пожалуйста, помоги мне. — Да… — Чондэ откашлялся. — Да, конечно. Ты в суде? Я приеду сейчас, Бэкхён, держись. Попей водички, позвони Чанёлю. Скажи, как закончился суд, приговор был вынесен? — Да, — прошептал Бэкхён. — Мне отменили прошлый приговор. Мне всё вернут… благодаря ему. — Вот и хорошо. Давай верить в лучшее. Я скоро.

***

Чунмёну пришлось хуже, чем Бэкхёну ранее. Травма была намного тяжелее, но он был жив. Лежал правда под многочисленными трубками без сознания — он так и не пришёл в себя. То, что пуля не задела сердце, но прошла совсем близко к нему, а промедление докторов буквально на несколько минут могло стать фатальным, означало, что Ким Чунмёна пытались убить. Не припугнуть, а именно убить. Это было дико, потому что сам Бэкхён не стоил того. Кто он, а кто Чунмён... Всё равно что пожертвовать ферзём ради спасения пешки. Бэкхён сжимал его руку, не сводя взгляда с его лица. Доктор сказал ему, что худшее позади, но Бэкхён не собирался отходить от постели мужчины, пока он не встанет на ноги. Серьёзно не собирался. Не собирался спать, есть, пить и вообще двигаться, и это было единственным, что он мог сделать для Чунмёна сейчас. К сожалению, это было неосуществимо сейчас, когда врачи не давали ему находиться в палате больше получаса. Бэкхён, если бы у него были мозги, и сам бы понял, что не только в медицинском плане, но и в реальности Чунмён в опасности, пока он рядом. Вообще все в опасности, пока он рядом. На его плечо легла рука, и Чанёль, пришедший за ним, приземлился на койку Чунмёна. Он долгое время молчал, не нарушая мысли Бэкхёна и подавая голос только тогда, когда увидел, что парень рядом с ним в слезах. — Пойдём домой, м? — предложил он. — Выпьешь чаю и поспишь, а завтра я привезу тебя сюда. Бэкхён повёл плечом, избавляясь от его руки. Хотел побыть наедине со своими убивающими мыслями, как настоящий мазохист. — Или я могу принести чай сюда. — Я должен сказать тебе кое-что, — проговорил Бэкхён. И он ни секунды не сомневался в том, что делает. Это было необходимо, как ему тогда казалось, и было действительно поровну, как он сам справится с этим. После всего он считал, что не имеет права на собственные чувства. — Ну, говори. — Чанёль, я люблю его, — тихо сказал он, не поворачиваясь к мужчине, которого сейчас бросал. — И всё это время любил, просто отчёта себе не отдавал. — Прекрати ерунду нести, — Бэкхён чувствовал, что Чанёль хмурится. Что ж, значит, мужчина и правда не был столь уверен, что Бэкхён с ним навсегда. Ничего страшного. Так даже лучше. — Прости меня, — прошептал он. — Я благодарен тебе за всё, но я не вернусь. Я не могу быть с тобой. И с ним тоже не могу. Поэтому сейчас я действительно уйду. Мне жаль. Передай ему те же слова. И Бэкхён поднялся, думая, что это была большая удача — расплакаться ещё до этой беседы. После дурацкого разговора, когда Чанёль был расстроен, что Бэкхён скоро вернёт свою жизнь и больше не будет рядом, а тот пообещал мужчине, что всё останется как прежде, в каком свете он выставил себя в этой ситуации? На свою репутацию было наплевать, но теперь, уходя, он думал, что из-за своих страхов он разбил сердце человеку, на которого ему было не наплевать. А может, даже и не одному человеку. Далеко он правда не ушёл. Чанёль его догнал, разворачивая к себе за воротник и толкая к стене. — Какого чёрта ты бросаешь меня? — озлобленно спросил он, наступая. Бэкхён вновь был напуган до такой степени, что ничего не смог сказать. Да и смысла не видел. Он просто зажмурился, ожидая, что Чанёль ударит его от обиды, и замолчал. И это ранило. Бэкхён чувствовал его боль, даже не видя его и не слыша, что он делает, а только зная, что он рядом. Для Чанёля, быть может, было бы легче услышать хоть какие-то слова, начать кричать, поругаться, подраться и помириться, но намного сложнее обоюдно выпустить пар, если один из спорящих молчит. У Бэкхёна разрывалось сердце. Он открыл глаза, видя Чанёля всё ещё ждущим от него хоть что-то. А что тот мог ему сказать? Что Чунмёна чуть не убили из-за него и он боится оставаться рядом с Чанёлем, чтобы, спустя время, то же не случилось и с ним? Пак не воспримет это всерьёз. Для него страх — только обстоятельство, которое можно опустить, да и он мог сказать, что всё это не так важно для него. И не обманул бы, но проблема в том, что для Бэкхёна нет ничего важнее его жизни. — Прости, — вновь сказал Бэкхён. — Отпусти меня. И Чанёль изо всех сил врезал по стене рядом с его лицом. У парня подкашивались коленки от страха, но он не опускал голову, глядя в глаза Чанёлю до последнего. Пока мужчина не развернулся и не ушёл прочь.