Bloody Memory

Пролог "Знаете, я никогда по-настоящему не задумывался о смысле жизни. Законы улицы просты: всегда отстаивай свои интересы, не хочешь работать – воруй, держись от толпы обособленно, никогда никому не доверяй. Побеждает не умнейший и не сильнейший – хитрейший. ...Рабы. Чёртово сословие, на дюйм возвышающееся над рабочим скотом. Каждый бродяга, кого клеймила Власть, становился изгоем. Однако и изгнание имеет свои преимущества – за три года скитаний я в идеале изучил подземные каналы и заброшенные подвалы "аристократических" домов. Мне, тогда вечно голодному ребёнку без крыши над головой, это было только на руку, но однажды я попался… Кухня "Жёлтого дома", как мысленно окрестил я роскошное золотисто-бежевое поместье на окраине городка на берегу океана, сверкала белоснежным кафелем – страшно ступить. В центре стола, приминая накрахмаленную кружевную скатерть, высилось блюдо, полное шоколадных конфет. Я видел такие в кондитерской на Прауд-стрит – баснословная цена отпугивала даже самых состоятельных дам и господ. А тут унции две, не меньше!.. "Если взять одну-две, то никто ничего не заметит", – решил я, судорожно набивая карманы куртки. Запах еды опьянял – я вспомнил, что ел достаточно давно. – Ага, попалси-таки, паразит! – левую руку крепко перехватили за запястье, рывком разворачивая меня к говорившему, и грубо дёрнули вверх, приподымая над полом. – Ну, ты у меня попляшешь, ну попляшешь, чёртов ворюга!! Поймавший меня являлся крупным кухонным мужиком с багровым одутловатым лицом и маленькими водянисто-блёклыми глазками – я видел его ранее множество раз сопровождавшим своего господина; зачастую он выполнял роль вышибалы, поскольку местное рваньё, босоногие мальчишки, постоянно норовили забраться в дом и свистнуть всё, что плохо (и, желательно, недалеко) лежит. – Я из тебя корм псам сделаю, чтоб остальным неповадно было влезать! – он отклонился влево, вытаскивая из ящика топорик для рубки мороженого мяса, и замахнулся. Я завертелся ужом, пытаясь расцепить его толстые пальцы, сомкнувшиеся на моей побелевшей руке. – Норберт! – окликнул мужика глубокий властвующий голос. – Барон Уолкер, сэр! Глядите-ка, что, – на этих словах Норберт хорошенько тряхнул меня за шиворот, коленом подталкивая вперёд, – что я обнаружил! Мелкий ворюга, которого давно не пороли, а?! Позвольте мне проучить его! – пламенно обратился к своему господину мужик, низко кланяясь (но, тем не менее, руки, державшей меня, не опуская). Минуту или две барон внимательно рассматривал меня, словно что-то решая для себя. – Отпусти, пожалуйста, нашего гостя, Норберт, он напуган, – мягко усмехнулся он. – Гостя?!! – с невероятным омерзением вскричал тот, с большим неудовольствием разжимая стальную хватку. – Вот этот Вам… Гостем, значит?!! Я мгновенно отскочил, потирая ноющее запястье. – Прошу в гостиную, там и поговорим, – махнул рукой Уолкер в сторону выхода. – Н-но… – отказывать было неудобно, однако соглашаться – себе дороже. – Ни я, ни мои слуги не причинят тебе вреда – слово аристократа. И я, заинтригованный мыслью о разговоре со знатью, последовал за ним. *** Гостиная была великолепна. Она оказалась выполнена в ало-золотой, роскошной цветовой композиции. Очевидно, эта комната располагалась с западной стороны, ибо сквозь высокие незанавешенные окна кровью истекало стремительно темнеющее небо, еще имеющее бледно-голубую полосу на востоке. Хозяин поместья поманил меня пальцем и жестом предложил мне сесть в одно из глубоких кресел. – Что ж, барон Мана Уолкер, будем знакомы, – широко улыбаясь, он протянул мне руку. Левую. – А вас как величать? – У меня нет имени, – насупившись, нехотя отозвался я. Но, отдавая дань этикету, его руки, пусть и с опаской, всё-таки коснулся. Неожиданно он с силой сдавил мне запястье, задирая рукав грязной засаленной рубашки. С ужасом понимая, что за этим последует, я предпринял попытку вырваться, не увенчавшуюся, впрочем, успехом. Барон медленно провёл указательным пальцем по моему предплечью, стянутому окровавленным шершавым бинтом. – Ты раб? – очень спокойно поинтересовался он, разжимая пальцы. – Тебя клеймили по приказу Власти? – Вы сдадите меня полиции? – я сжался, готовый бежать в ту же минуту. – Мне это не нужно, – покачал Мана головою. – Если действительно была б необходимость, я не остановил бы Норберта. Извини, что напугал; мне просто требовалось убедиться в том, что твоя реакция будет правильной. – Убедиться? Зачем? – смятённый, я ничего не понимал. Однако барон не ответил, пристально вглядываясь в моё покрытое грязными разводами лицо. – Внешне мы похожи, – бормотал он. – Если отсыпать золота Властям и охране, то можно обнаружить маленькую брешь в законе о наследовании… – Сэр? – тихо позвал я, не совсем уверенный, что тот в здравой памяти. – У тебя нет дома, не так ли? – неожиданно резко уточнил Уолкер, отбивая пальцами барабанную дробь на подлокотнике кресла. – Я жил в приюте, – счёл нужным сообщить я негромко, не глядя ему в глаза. – Я… я не бродяга. И не изгой. – Жил? Стало быть, ты покинул его? – Меня вынудили это сделать два года назад. – Окончательно сбитый с толку, я ровным счётом ничего не понимал. Что за игру он ведёт?.. – Для чего Вы спрашиваете всё это? – Я предлагаю тебе стать моим приёмным сыном, наследником фамилии Уолкер и всего моего состояния. – Медленно выговорил барон, поднимая на меня глаза. – Я дам тебе имя, в конце концов. На мгновения я лишился дара речи. – Я предполагаю твои мысли, юнец. "Я же первый встречный, раб, в конце концов, так почему он?.. Неужели спятил?!" – Уолкер мягко взял меня за руку и, накрыв моё запястье ладонью, начал осторожно разматывать бинт. Ошеломлённый, я не оказывал сопротивления. – Ты знаешь, как распознать раба? – бинт с тихим шелестом соскользнул вниз, сворачиваясь у моих ног. – Клеймо. – Сквозь сжатые зубы процедил я, избегая смотреть в его сторону. – Именно, – усмехнулся он. – Клеймо в виде мальтийского креста на внутренней стороне левой руки. Барон огладил пальцами открывшийся участок кожи, испещрённый глубокими шрамами, медленно провёл по метке у запястья. Вздрагивая от отвратительных мне прикосновений, я ударил его по руке, спешно одёргивая рукав. – А слышал ли ты когда-нибудь о Тёмном Ордене? – Разумеется. – Фыркнул я. – Благородная организация; люди, собранные для охраны Короля. – Смотри, – он стянул с левой руки белую шёлковую перчатку. На тыльной стороне ладони, среди узловатых, выступающих голубых вен, сложным крестовым узором, пересекаясь и образуя острые углы, тянулись чёрные тонкие линии к центру, к сияющей мертвенным зелёным полусфере. …Роза Ветров. На мгновение у меня перехватило дыхание – я впервые видел её так близко. – Хочешь быть частью нас? Он издевается? Я прикрыл пылающее лицо руками. – Вы, должно быть, шутите… Раб не имеет даже права на своё существование, не понимаете?!! Раньше, – мои губы тронула горькая усмешка, – они нас ловили, клеймили и отпускали на показ другим; теперь же они нас ловят, клеймят и не отпускают. Нас много… слишком много, чтобы чёртова Власть не имела ни малейшего беспокойства за свои никчёмные жизни. – Я всё это знаю, мальчик мой. Назревает бунт… что ж, это будет лучшее, что произойдёт за ближайшее десятилетие. – И он резко сменил тему. – А пока тебе следует подумать над моим предложением. Я смогу обеспечить тебе защиту. – За укрывательство раба Вас посадят. – О, едва ли, – весело ответил барон. – Загвоздка в том, что Верховный Судья – мой большой должник. – Скажите честно: для чего Вы всё говорите это мне? – устало повторил я свой вопрос. – Я немолод, – Уолкер помрачнел и словно осунулся. – Любимой жены, как, стоит отметить, и детей не предвидится, а мне нужен продолжатель. Я уже говорил: внешне мы похожи, и обман наверняка сойдёт за чистую монету. – И Вы?.. – И ты первый, кому я осмелился это предложить. Так что? Ты отказываешься? – он отвернулся. – Хорошо, – неожиданно выдал я; слишком сильно меня тронула безысходность в его глазах. – Что? – словно не веря своим ушам, переспросил барон. – Хорошо. Я согласен быть Вашим сыном, барон Мана Уолкер. – И я подал ему руку. На этот раз правую."

Часть первая Четыре года спустя

– Пора вставать, Аллен, дорогой, – тёплая старческая ладонь легла на лоб поверх чёлки, чуть потрепала по волосам. – Ох… Ещё минуту, Мана, – Аллен, потирая глаза кулаком, перекатился на спину, потянулся до хруста в суставах и сбросил с себя одеяло. – Что случилось? Ты снова уезжаешь? – О, нет; не сегодня. – Барон присел на край кровати, улыбнулся. – Гольдштейн отменил встречу. Полагаю, на сегодня я абсолютно свободен. – Абсолютно свободен? – не веря своему счастью, Аллен подскочил. – И мы проведём этот день вместе? – Как и обещал, – склонил голову Мана, мгновением позже поваленный Алленом на перину. – Пусти же, негодник, – со смехом отбивался он от сына, – задушишь! Аллен ослабил объятья, удобно развалившись сверху. – Я распоряжусь насчёт завтрака, – Мана, крепко прижимая к себе Аллена, с ленцой рассматривал солнечные лучи, скользившие по потолку с лепниной. – Эм… Мана… Не знаю, как и сказать, – Аллен подтянул к себе сбившееся в ком одеяло. – Могу я просить тебя об одолжении не накрывать в столовой, а… поесть здесь? – Аллен, мы же говорили об этом – аристократы не должны уподобляться плебеям, – досадливо отозвался барон. – Хотя… – юноша с надеждой поднял голову. – Один раз всё-таки… можно. – Со вздохом он потянулся к серебристому колокольчику в изголовье кровати. Спустя пару минут в комнату осторожно постучали. – Юный мастер? – с благоговением осведомились из-за двери. – Вы уже проснулись? – Да, Диггенс. Мы уже проснулись, – Мана едва сдерживал улыбку, стремясь говорить серьёзно. – Диггенс, не могли бы вы распорядиться насчет завтрака на двоих в комнату юного мастера? – Ох, барон Уолкер, сэр!.. Всё будет исполнено немедля, – спустя секунду послышался глухой стук и приглушённое ругательство. – Кажется, он поклонился, – убедившись, что шаги прислуги затихли, рассмеялся Аллен. – Смеяться над чужой болью неприлично. – А над чужой глупостью? – поддел отца Аллен. – Ну, что ж… Тут мне крыть нечем. – Мана потёр намечающуюся лысину и предупредил: – И не смей злорадствовать! – Я и не собирался, – серьёзно сказал Аллен. – Мне нравится, что ты умеешь признавать свою неправоту. В конце концов, это важно. В дверь постучали снова. "Завтрак, – глухо объявили из-за неё, – смеем оставить на пороге спальни". – Я возьму. – Опередил сына Мана, легко поднялся с кровати и вскоре вернулся с двухъярусным подносом. – Налетай. Аллена не надо было упрашивать дважды. Он мгновенно сдёрнул парочку тарелок, постаравшись поставить их как можно аккуратнее. – А простыни придётся всё же поменять, – негромко отметил Мана, когда Аллен перевернул блюдо с тушеной фасолью. – Мофно пофумафь, фебя вабофят факие мевочи, – обиженно отмахнулся юноша, бросив тщетные попытки убрать соус при помощи льняной салфетки. В итоге он еще больше размазал его по чистой было наволочке. – Ой. Я нефяянно. – Меня заботит, что ты не уделяешь должного внимания этикету. И не говори больше с набитым ртом. – Больфе не фуду, – клятвенно пообещал юный барон, перебираясь на другую сторону постели. – Фяс, довую только. И потом, мы так редко собираемся вместе, – Аллен, нахмурившись, сосредоточенно намазывал тост мармеладом. – А ты всё про манеры и манеры… Разве я хоть раз опозорил благородную фамилию Уолкер на этих дурацки скучных приёмах? – Нет, но… – ответить ему помешали. – Ничтожнейше прошу простить, что прерываю Вашу трапезу, барон Уолкер, сэр, однако в гостиной Вас ожидает господин председатель; говорит, что очень срочно. Не соблаговолите сообщить свой ответ? Мана нахмурился, на мгновение крепко сжав нож в широкой ладони. – Хорошо, Диггенс, ступайте. Проводите его в гостиную. Я спущусь немедля. – Слуга поклонился и выбежал из комнаты. – Прошу простить меня, Аллен, я нарушил обещание. С твоего позволения, – и Мана, коротко кивнув, быстрым шагом покинул спальню. Момент Аллен сидел, внимательно рассматривая дубовую дверь комнаты. Председатель Уилфрик Брайанн Гольдштейн, с которым у Маны отменилась встреча, крайне редко и неохотно посещал чужие дома. Обычно он делал это лишь в случае крайней необходимости – когда требовалось сообщить плохое известие. У многих горожан понятия "Гольдштейн" или "председатель" являлись синонимом слова "смерть". Так почему же он не дождался завтра и?.. Аллен соскользнул с постели и торопливо, практически неслышно спустился по лестнице. Во что бы то ни стало он должен подслушать их разговор – уж слишком часто Мана утаивал от него подробности своего дела. *** …Миновать шумную кухню и коридор было достаточно просто. Аллен остановился у тяжелой резной двери, осторожно толкнул её плечом и спрятался в нишу, туда, где раньше стояла огромная напольная ваза – оттуда открывался прекрасный обзор практически на всю гостиную. – …А потому Вам нужно бежать, дорогой Мана, как можно скорее. – Гольдштейн расположился в кресле, поправляя съехавший набекрень припудренный белоснежный парик. – Неслыханно! – зло воскликнул Мана. – Покинуть дом, бросить землю, оставить службу… Вы хоть понимаете, что обрекаете меня на полунищенское существование, милейший?! И ради чего?! Ради грязного раба с донесением!! Да кто ему, шелудивому псу, поверит?!! Барон размашисто шагал из угла в угол. – Не терзайте себя волнением, – с достоинством ответил Гольдштейн. – Ему ещё как поверят – подозрение с годами только укрепилось. На Вас не было бумаг… а это всё меняет. – Он помолчал и прибавил: – Я, возможно, и обрекаю Вас на временное скитание, зато Власть уже обрекла Вас на верную гибель. Он вытащил желтоватый пергамент, скатанный в трубку, и протянул его Мане. – Сто тысяч золотых монет. Это немалые деньги даже для такого богача, как Кроули, – Вы ведь помните Кроули, дражайший барон? – Кроули порвёт мне пасть не из-за денег, – прошипел ему в лицо Мана, вырывая пергамент. – А из-за чёртовой уязвлённой гордости, чести, достоинства и сильной боли за его опороченную жену-рабыню. – А кто её опорочил? – так тихо, что Аллен едва разобрал его слова, шепнул Гольдштейн. – Уж не вы ли?.. – Вам всё одно – навесить на меня больше обвинений да упечь за решётку, с глаз подальше!! – крикнул Мана. – Вздор! – резко ответил председатель. – Я относился к вам как к верному товарищу, покрывал, а Вы!.. – его некрасивое, испещрённое морщинами лицо жалко сморщилось. – Господин Уолкер, я вернул Вам долг, передал запретные сведения, – так будьте же благоразумны и воспользуйтесь ими. Если завтрашним утром Вы и Ваш ни в чём не повинный отпрыск будете здесь, в этом поместье, то я прикажу схватить вас и передать в руки охраны. Завтра я объявляю охоту. И да, не пытайтесь убить меня: завещание с именем наёмника немедленно отправится Королю лично. Всего хорошего. – Он с кряхтением встал и, опираясь на трость, поволочился к выходу. Аллен вжался в стену, однако Гольдштейн, смотря прямо перед собой, прошаркал мимо него. Он видел, как Диггенс, низко кланяясь, провожает председателя и желает хорошей дороги. – Диггенс!!! – взревел Мана, пулей вылетая из гостиной. – Незамедлительно вели снарядить корабль и найти хорошую команду!! Мы выплываем на закате! – Д-да, сэр! – пролепетал тот, склоняясь. – Сию секунду же, сэр... – Где Аллен? – Юный мастер был у себя в комнате, господин барон, сэр. – Он не выходил из комнаты? – Ни в коем разе, сэр, нет. – Прекрасно. – Мана оттолкнул Диггенса и поспешил наверх. – Я иду собирать документы. Как распорядишься насчёт корабля, зайди к Аллену и передай ему мои слова: "Планы изменились. Собери лишь самое необходимое. Мы отправляемся к тётушке Муричиэль на закате". – Да, сэр. Мана скрылся наверху. Едва перебирая непослушными, ватными ногами, Аллен проскользнул мимо отвернувшегося Диггенса к лестнице. *** Аллен старался унять бешено скачущее сердце, когда в комнату ворвался слуга, сбивчиво попросил прощения за вторжение и передал слова Маны. Юноша постарался правдоподобно изобразить удивление, переспросил, однако, бормотнув что-то о времени, Диггенс умчался. Что ж, тем самым лучше. И Аллен принялся методично собираться. Мана вошёл к нему, едва розовая с золотой окантовкой полоса тронула темнеющее небо. – Аллен, дорогой, – бодро начал он, глядя себе под ноги. Аллен заметил, что его руки крепко сжимают дорожный чемодан. – Диггенс передал тебе моё послание? Твоя…эм… тётушка изъявила горячее желание видеть нас на своих именинах. Отказа она не приемлет, а потому, дабы успеть, выплывать приходится немедленно. Как думаешь, что ей подарить? – Мана, придерживая Аллена за плечи, присел на постель. – Может, старинную серебряную бонбоньерку? Она любительница подобных вещей. – Не знаю, Мана, – учтиво кивнул юноша. Внутри всё разрывалось от несправедливости и горечи недоверия. – Не знаю. Может быть. – На том и порешили, – хлопнул барон себя по острым коленям, – на том и… Его оборвал женский визг и дикий грохот где-то в холле. Послышалась крепкая ругань и выстрел. Крики стали громче, возрастая на крещендо. – Они же не м-могли… он дал слово… – едва слышно просипел осунувшийся и посеревший Мана, отступая к окну. – Пираты, пираты!!! – надрывались внизу. Тем временем шум стал ближе, а голоса отчётливее. – Сказали, наверху. Где? – отрывисто спросил визгливый, с командорскими нотками голос, очевидно, принадлежавший главарю. – Я не знаю, командир, обыскали всё, окромя… Ещё одна дверь, вот тут, в самом конце коридора!! – радостно взревел один из приспешников. – Ломайте. Аллен попятился назад, к Мане. Его тошнило. Левую руку скрутило болью. Они ворвались в комнату, держа высоко пистолеты и сабли. –Вот же он!! – закричал один из команды. – Командор! Командо-о-ор! – Да вижу я, не надрывайся, – расталкивая пятившихся, к ним протолкнулся сам главарь. Он, по-видимому, пытался корчить из себя аристократа: у него было овальное лицо, обширно присыпанное пудрой, аккуратная треуголка и щегольские, тонкие, подкрученные усики. – Ай-яй-яй, что я вижу? – он горестно взглянул на Ману. – Вместо того чтобы с честью принять свои ошибки, раскаяться и добровольно понести наказание, барон готовит побег? – Аугустус Финн, не так ли? – процедил отец. –И-мен-но. – Он поднял пистолет, нацелив его на грудь Маны. – А ты – подлый вор, за которым ведёт охоту Орден. – П-подождите-ка… – пролепетал Аллен, стоявший неподалёку. – Но Мана… то есть, отец же член Тёмного Ордена, он не… – Эту правдивую сказку он сам рассказал тебе? – полюбопытствовал Финн. – Но татуировка… У отца есть татуировка, отмечающая его преднадлежность Тёмному Ордену! Он им не враг!! – А знаешь ли ты, юнец… – Мана обречённо прикрыл глаза. – Что он предал Орден десять лет назад и сбежал с секретнейшим проектом?! Он в розыске!! Не веря своим ушам, Аллен оглянулся, однако затравленность и покорность, с которыми Мана взирал на пиратов, являлись лучшим доказательством. – Я искатель. – Тихо объявил Финн, на мгновение растеряв весь свой лоск. – И могу отвечать за свои слова. Тебя не тронут без моего приказа. Я сохраню тебе жизнь, если не будешь мне мешать. Слово орденца. "Ни я, ни мои слуги не причинят тебе вреда – слово аристократа". Где-то Аллен уже это слышал. Тем временем Финн перевёл взгляд на Ману. – Куда ты дел проект? – У меня его нет, – твёрдо ответил он, опираясь о подоконник. – О, разумеется, нет, – понимающе закивал, как болванчик, капитан. – Но вопрос, заметь, поставлен иначе. Куда ты дел проект? – Даже если и знал бы… Ты – последнее лицо, которому мне захотелось бы довериться. Минуту или две Финн солидно раздумывал. – Ну… Тогда, полагаю, у меня нет выбора? – серьёзно уточнил он. – Я бы сказал, что это развяжет язык твоему гадёнышу, однако он тоже не в курсе, не так ли? Пока-пока, барон. Приятного плавания! – издевательски осклабился он. Выстрел прозвучал слишком отчётливо. Держась за простреленную грудь, Мана стал медленно заваливаться назад, в открытое окно. Аллен закрыл ладонями лицо, опёрся плечом о стену. Послышался далёкий плеск волн. – Пусть океан будет могилой тебе, – презрительно выплюнул главарь, сдёргивая с голову треуголку и водружая её обратно. – А ты, – обернулся он к юноше, – Уолкеровское отродье, следуй за мной. Будешь хорошей уплатой моего промаха. Разогретый недавним выстрелом пистолет скользнул вдоль лопаток, вынуждая выгнуть спину и подняться на разом ослабевшие ноги. *** Из поместья Аллен, машинально перешагивающий через трупы, и его сопровождающий отбыли в полнейшем молчании. Последний кратко распорядился насчёт курса, сверившись с весьма потрёпанной картой и компасом, и толкнул юношу к скованным цепью рабам, один из которых грузил нехитрую поклажу в грубо сколоченные ящики. – Мальчишку связать и бросить в трюм. И смотрите, хоть одна царапина или синяк на нём… Отвечать будете головой! – угрожающе прошипел главарь, зорко следя, как незанятый раб молча вынимает из заплечного мешка широкие браслеты из мягкой кожи, туго затягивает их на запястьях Аллена и поверх защёлкивает практически неподъёмные кандалы. – То-то же, – с довольной ухмылкой жеманный хлопает юношу по плечу. – Теперь – в трюм. Его зашвырнули в самую дальнюю клетчушку. И, лишь добравшись до подстилки из старого тряпья в углу, Аллен дал волю слезам. *** Последний пыльный луч солнца коснулся глади океана и растаял в сумерках. Отплытие происходило на закате.