Bloody Memory

Oh! Just shoot for the stars If it feels right <…> And take me away, and make it okay I swear I'll behave (с) Moves Like Jagger (Maroon 5 feat. Christina Aguilera)

Корабль был весьма мудро поставлен на якорь за пределами гавани. Они поднялись на палубу. Аллена бросили в одну из свободных кают («Спасибо, что не в трюм») и временно оставили в блаженном ничегонеделании. Он не знал, сколько пролежал; нечёткие, бледные тени стали ярче, темнее, укрывая всю каюту мягким сумраком. Аллен устало смежил веки, проваливаясь в тревожный сон. *** ... Аллен потерял счёт времени. Он подолгу рассматривал каюту, брал в руки истрёпанные книги, жадно пил воду из высокого графина. Он пытался спать, но здоровый, крепкий организм решительно препятствовал этому. Обломком найденного на столе грифельного карандаша Аллен делал пометки, пытаясь считать полусутками. Приблизительно на исходе третьего дня (косая шестая черта уже замыкала неровный ряд) в каюту постучали. С прицельного пинка ногой. – Эй, Шпендель, ты там невольным случаем не подох? – доброжелательно осведомились из-за двери. Аллен стиснул зубы – его давно мутило от голода и жажды, а вода закончилась практически сразу. – Господин! – кто-то из слуг прогремел подносом. – Господин, Вы голодны?! "Сыт, благодарствую, и ощущаю себя как дома. Правда, в фамильном поместье Уолкеров меня на цепь не сажали. Неужели это мода и влияние Запада?" – Канда, молю, держи себя в руках, – доброжелательно произнес Мари. Аллен навострил уши. – Чем мальчонка виноват? Почему ты на него переносишь злость? – От осинки не родится апельсинки, – огрызнулся тот. – Он вылитая копия папашки! Если одного Уолкера мы упустили, то второго следует держать, как шелудивого пса, на привязи!! Авось сознается! Ручка двери провернулась. – Эй, ты, – притянув к себе стул за спинку, Канда опустился на него, широко расставив колени. – Хочешь жрать? Аллен посмотрел на него с невероятным омерзением. В их кругах так выражаться не смели. Даже – нет, особенно – с прислугой. – С Вашего позволения, – начал Аллен, глубоко вдохнув. "И всё же ты не на тех условиях, чтобы торговаться", – усилием воли напомнил он себе, – я замечу, что по этикету беседу стоит начинать, сперва представившись друг другу. Вы человек моего общества, и я бы хотел... – переведя взгляд на Канду, Аллен подавился словами. Во взоре молодого человека ясно читались презрение с крупицей жалости. – Ты не в тех условиях, чтобы выторговать себе привилегии, – лениво выговорил он, практически полностью повторив мысль Аллена. – Шпендель, к моему глубокому сожалению, пока ты дрых, я связался с генералом и получил приказ, цитирую отрывок, "...не убивать вошь до прибытия в Ройал-порт, даже если очень хочется…". Поэтому начнём с того, что тебе известно. Даю тебе десять минут. – С того, что мне известно? – Аллен невольно улыбнулся. – Я знаю о существовании Ордена, я знаю, что Мана – предатель, я знаю… – его голос на мгновение сбился. – Что его нет в живых. Остальное всего лишь скромные догадки. Возвращаю Вам непотраченные девять с четвертью минут. – И всё? – И всё. Мана не рассказывал мне более того, что необходимо. Из этого следуют два вывода – либо он считал, что это не необходимо, либо он оставался в неведении относительно перемещения Ордена. – Изъять его память без голема генерала Кросса мы не сможем. Пока придется поверить на слово, Канда. – Мари успокаивающе улыбнулся Алену. – Ты хочешь сказать, что я должен контактировать с ним все то время, пока мы находимся на корабле? – с невероятным омерзением выдал Канда. – Я едва терплю этого рыжего придурка, а ты говоришь… Аллен молчал, закрыв лицо ладонями. Он просто слушал. – В любом случае, помня о моём, так скажем, слегка взрывном характере, генерал не обмолвился о запрете телесного наказания. Будешь мне палки в колёса телеги вставлять, шпендель, искалечу собственноручно. Твоё единственное везение в том, что ты сын барона. Я ненавижу рабов, – Аллен поразился лютой ненависти в его голосе. – Если узнаю, что ты связан с ними договором, изничтожу. Всё ясно? Аллен лишь кивнул. Канда глянул презрительно. Он подался вперёд, опираясь о край кровати, и схватил Аллена за левую руку, подымая рукав рубашки. Это произошло настолько стремительно, что Аллен не успел ощутить страх, как тот уже отпустил юношу. – Однако задаром ты нам не нужен. У тебя нет креста Розы Ветров, а значит, что ты не состоишь в Ордене, и пользы или информации от тебя пока что ноль. Мы могли бы заставить тебя работать в команде корабля, однако, – он поморщился, – неженка вроде тебя даже тряпку держать не умеет. – Ты ошибаешься, – сердце Аллена заколотилось быстро-быстро. – Я умею работать. И не страшусь любого грязного дела. – Юный господин! Юный господин, Вы здесь? – в дверь каюты забарабанили. – В чём дело? – Канда обернулся. – Ну… это… Книгочей велит передать, что не справляется, подсобить ему нужно лишней парой рук, а вся команда нынче занята. Что прикажете делать? – Что прикажу? – одними губами повторил Канда. – Отправьте Шпенделя туда. – Он встал. – И не смейте снимать с него цепи. *** Книгочеем оказался вихрастый рыжий парень – похоже, ровесник Канды – по уши заваленный книгами, свитками пергамента, картами, перьями. – О, Гиннс! Привёл мне помощника? – он глянул задорно и весело. – Вот, – Аллена бесцеремонно вздёрнули за шиворот, как котёнка, и коленом подтолкнули вглубь каюты. – Ваш'ство велели пленника прислать. Но цепи сказали не трогать. – А-а… – тот смешно округлил глаза. – "Ваш'ство" передаёт мне в подчинение барона Уолкера-младшего? – Так точно-с. Смею-с оставить Вас, – он коротко поклонился и вышел. Книгочей внимательно проследил за слугой, вскочил со стула и тщательно запер дверь. – Возьми со стула у окна поднос, – предложил он, тем временем прижимаясь ухом к двери, – там мой обед; он нетронут. – Но… – Аллен замялся. Живот предательски скрутило. – Поешь. Силы тебе ещё понадобятся. – Книгочей внезапно прыснул в кулак. – Господи… Зуб даю – ты чем-то сильно разозлил нашего голубокровку-Юу. – Простите? – опешил Аллен, пытаясь онемевшими пальцами подцепить вилку. – Голубокровку… кого? – А, – махнул рукой тот, – долгая история. Уж очень он кичится своим происхождением, вот и пошло прозвище – Юу, а по-иному значит "голубая, благородная кровь". Канда бесится жутко… что ж ну и чёрт с ним. – Эм… – невнятно протянул Аллен, оставив тщетные попытки есть культурно. Теперь он по-плебейски ртом подъедал содержимое тарелки. – Странный Вы. – Странный я? – а вот теперь Книгочей, похоже, всерьёз удивился. – Странный ТЫ. Не меньше. Аллен молча улыбнулся, склоняя голову. На письменном столе были разбросаны документы; бумажных поля густо усеяны карандашными мелкими заметками. Карта какого-то городка оказалась сплошь изрисована красными чернилами – церковь обведена в овал, рамкой выделена пара тропинок, дважды подчёркнуто название речушки. – Скажите, Вы учёный? – Книгочей, – качает головой рыжий, – точнее, его ученик. С чего ты взял, что я принадлежу к ним? – Книгочеи – те же учёные, только в основе их труда не "сухие" факты, а легенды, домыслы и рассказы очевидцев. Книгочей расхохотался. – Невероятно толково подмечено, Уолкер-младший. – И он протягивает руку. – По принятии полномочий Книгочеи отказываются от имени, оно им не требуется; пока я ученик, все знают меня как Лави. – Аллен Уолкер, – юноша крепко пожимает его ладонь. – Ну, раз с обедом и светскими церемониями покончено, предлагаю перейти к делу, – Лави кивает в сторону заваленного стола. – Не поможешь мне всё это убрать? Аллен со вздохом оглядел бумажные завалы. – Не волнуйся, до ужина справимся, – подначил его Лави, и они вдвоём, засучив рукава, споро принялись за работу. *** Дни летели быстро, и вскоре Аллен жил по чёткому распорядку дня: поднимался рано, завтракал с матросами, помогал драить палубу, позже уходил в каюту Лави. Тот много путешествовал и был отменным рассказчиком, что делало вынужденное поначалу сотрудничество и пребывание с Книгочеем весьма и весьма приятным. С Кандой Аллен больше не пересекался. Он часто встречал Мари, личную стражу, да и только. Говорили, что Канда практически не выходил из каюты. Тем не менее, однажды один из слуг жестом пригласил последовать за ним. Заинтригованный сверх меры, Аллен вышел из своей комнаты и с удивлением увидел Лави, Мари и Канду, стоящего на ступенях. – Шпендель, с тобой желает говорить генерал, – объявил он, не смотря на Аллена. – Говорить? Как? – руку предупредительно обожгло болью. Аллен стиснул зубы, стараясь себя полностью контролировать. Нельзя показывать лишние эмоции. – Слышал когда-нибудь о големах? – Мари подтолкнул юношу к лестнице. – Конечно, но… – Аллен перевёл взгляд на Канду. – Мы идём на палубу? – Меньше вопросов, кретин, – Канда оттолкнул Аллена плечом и начал подниматься первым. – Увидишь всё сам. Боль всё нарастала. Неожиданно юноша, из последних сил передвигавший ноги, зацепил носком сапога ступеньку и, силясь вернуть потерянное равновесие, чертыхнулся и не придумал ничего умнее, как судорожно уцепиться за герцога. От неожиданности тот дёрнулся и подался назад, наваливаясь сверху своим телом. И окончательно потерявший опору Аллен кубарем скатился по лестнице, увлекая Канду за собой. – Чёртов шпендель!! Следил бы за своими никчёмными ногами! Тебе-то что переживать?! От палубы до носа чуть больше метра! – О, кто бы сомневался, Ваше Хвостатое настолько-Высочество, что он при своём прямо-таки гигантском росте и парящей в облаках патлатой голове постоянно оступается со ступеней! И слезь с меня, ты мне локтями всю печень отбил! – "Постоянно оступается", значит?! Это ты меня столкнул!! – Слегка задел, между прочим, а ты уже валишься, принцесса! – Учишься хамить, подражая грязнокровому папочке, малолетка?! – Канда поднялся на ноги, вздёргивая Аллена за рубашку. – А у тебя на эту тему больной пунктик, голубокровка чёртов?! Предок моего отца самолично получил баронский титул от Короля! – Твоя кровь настолько же грязна, насколько отвратительны твои лживые и приторные манеры! – Даже если и так, то кое-кто вообще не имеет ни малейшего понятия о существовании этикета! – А не укоротить ли мне твой поганый язык на пару дюймов?!! – А не попридержать ли тебе свой собственный?!! – А не прекратить ли вам обоим, пожать руки и просто разойтись по своим каютам? – миролюбиво вякнул спустившийся Лави. – А не не влезать ли тебе, когда не просят?! – окрысился на него Канда. – А не уйти ли тебе отсюда, Лави? – поддержал Канду Аллен. – И правда, пойдём, не стоит им мешать, – Мари потянул Лави за рукав. – Чаю попьём, побеседуем. А эти пусть общаются. *** Они оба орали до хрипоты в горле, доказывая неправоту друг друга. Дело б явно дошло до рукоприкладства, если не вмешались бы матросы, растащившие их по углам. Оттолкнув протянутую слугой руку, Канда выбрался на палубу. Аллен вышел следом, чувствуя дикое головокружение и нарастающую боль в руке. Он ухватился за перила, чуть свесился за борт, силясь дышать глубоко и ровно. – Шпендель. Ожог запульсировал, заныли сильнее шрамы. – Шпендель, отойди оттуда! Аллен не слышал. Он подался всем телом вперёд, зажмурил глаза. В лицо ударил упругий порыв холодного ветра, ледяная вода обожгла голову, дыхание перехватило, и Аллен, перед тем, как померкло сознание, услышал далёкий тревожный крик: – Человек за бортом!!! *** "– Тревога!! Бежим!!! Этот отчаянный крик, изданный одним из моих "товарищей по краже", эхом отдавался в моей голове, пока я судорожно выпутывался из колючих кустов ежевики, крепко сжимая рукой нагрудный карман рубашки, куда я положил краденый медальон. – Обыщите территорию поместья! Они не могли далеко сбежать!! Оставив попытки извернуться и выбраться, я сумрачно разглядывал яркое голубое небо, сверкающим куполом раскинувшееся над поместьем. Тоже мне, вообразил себя ужом – лаз под густыми ежевичными кустами, ведущий на волю, слишком тесен и низок, теперь было видно, что его прокопала собака. Я попытался опереться о локти, пальцами скрёб влажную землю, чтобы вытащить туловище, – но тщетно. Застрял капитально. Похоже, придётся дожидаться стражи. …Интересно, все ли мои "друзья" – эгоисты успели смыться? Перспектива оказаться одному перед разгневанным хозяином поместья (и его немалочисленной стражей) меня прельщала мало. Хотя нет, не прельщала совсем. Однако, если вдаваться в подробности, то это всяко лучше, чем получить рабское клеймо и отправится на виселицу за бродяжничество. – Эй, ты там застрял? Да нет, похоже, не все. Я с облегчением улыбнулся. Неужели за мною действительно кто-то вернулся? – Немного, – полузадушено откликнулся я, выворачиваясь морским узлом, чтобы увидеть говорящего. – Не делай лишних движений, пожалуйста, а то больше увязнешь. Лучше полностью замри. – Он начал осторожно вытаскивать меня из колючих ветвей. – Твоя спина исполосована в кровь. Тебе следовало бы быть осмотрительнее. – А, пустое. Ты лучше скажи, долго ещё? Я не желаю неприятностей ни себе, ни тебе. – Не бойся, – тихо рассмеялся мальчишка. – Они не тронут тебя, если я не пожелаю этого. – Он усердно засопел, обламывая засохшие, мёртвые сучья. – Кажется, этого будет вполне достаточно, чтобы ты вылез. Мне слишком нравится эта ежевика, больше не хочу её уродовать. – Нравится? – с возмущением откликнулся я, подтягивая колени к животу и медленно, стараясь не задевать лицом острые шипы, на которых белели клочки моей рубашки, с усилием перекатился на бок. Перво-наперво я увидел двубортный, бархатный, пронзительно-алый камзол, подвязанный поясом. Он застёгивался на золотые массивные пуговицы с вытисненным фамильным гербом. Белый кружевной воротничок, завязанный наподобие галстука, пересекала витиеватая цепочка, а в центре узла красовалась брошь с крупным рубином. Неужели всё-таки не?.. Моё сердце глухо заколотилось о рёбра. – Эй, ты сможешь подняться? Меня с явной любознательностью разглядывали круглые тёмные глаза. Изучали. Наблюдали. …Запоминали. – Чего ты добиваешься, помогая выбраться вору, а, барский сынок?! – прошипел я, мгновенно поднимаясь с колен. – Хочешь самолично сдать меня папеньке? Его мои рассуждения нисколько не удивили – наоборот, он казался слегка расстроенным. – Какая мне с этого будет польза? Тебя повесят, а я буду чувствовать себя виноватым. – Тогда зачем? Зачем?! – я дальновидно старался не повышать голоса – пусть эта вымощенная гравием тропинка настолько заброшена, что сплошь поросла увядающим клевером, однако не стоит забывать о том, что территорию поместья обыскивают. Вместо ответа мой новый знакомый, минуя ежевику, продвинулся к лазу и сдвинул пару полусгнивших заборных досок "домиком" (причём стало видно сразу – две серединных доски оторвали). – Лезь сюда; если двинешься прямо, никуда не сворачивая, окажешься в тупике на Тайм-сквер. Завернёшь налево – выйдешь на площадь. Он настороженно прислушался. – Нет, они далеко. – С явным облегчением сказал мальчишка. Я перевёл дух. – Однако тебе стоит поспешить, – прибавил он, подтверждая мои догадки, – пусть эта часть сада мало посещаема, стража всё равно изволит осмотреть её. Меня не надо было упрашивать дважды – я торопливо нырнул в лаз, но неожиданно для себя выпалил: – Как твоё имя? Он широко улыбнулся, разом растеряв всю напускную серьёзность, и назвал себя. – А твоё? – Я безымянный. Ну, прощай. – Я махнул рукой. – И спасибо за помощь. *** Как он и говорил, я достаточно быстро добрался до площади. Уже стемнело; мне не оставалось ничего, как вернуться в опостылевший приют, – иначе я рисковал быть схваченным охраной. Пробираясь мимо спящей воспитательницы, я взлетел по рассохшейся лестнице, стараясь не скрипеть ступенями. Уже лёжа в продавленной кровати, я начал планировать побег из ненавистного мне места. *** Дни шли за днями, но возможности уйти не предоставлялось. Эта самая возможность появилась, когда, громыхая нагруженной повозкой, въехал молочник. Я осторожно выскользнул из-за двери, выскочил за ворота. Свободен. Выжидая глубокой ночи, я гадал, в какой из домов нагрянуть лучше всего. Наверное, в дом советника – он охранялся значительно меньше, чем поместье судьи, вдобавок ко всему, я мог пробраться туда незамеченным, используя канализацию. Я решил спуститься под мост и переждать день там. *** Наконец-то ночь. Я осмотрительно выбрался, миновал дремлющую стражу на углу, и осторожно скользнул внутрь люка. Ступать пришлось наощупь, цепляясь пальцами за склизкие стены, идти, боясь зацепиться о выступы в полу. Четырежды я едва не оступился, цепляя сбитыми носками своих изрядно поношенных ботинок щербатые выбоины в каменном полу. Я шел довольно долго, плутая меж выбираемых наугад развилок. Меня окружала непроглядная тьма, и я не знал, ночь ли еще или светает. Неожиданно впереди забрезжил свет. Обрадованный сверх меры мыслью о выходе, я поспешил вперед, однако чем ближе я оказывался, тем яснее понимал: этот свет, тёплый и золотистый, совершенно не походил на тусклый дневной. До меня стали доноситься голоса. Городская стража. Вне себя от ужаса, я заметался, понимая, что деваться мне, собственно, некуда – либо вперед, либо назад. – Ага! – яркая керосиновая лампа осветила мое лицо. – Смотри, какой улов! Бродяга!! – вскричал один из стражей, хватая меня за руку. – Ты что? Он же малолетка. – Резонно возразил другой. – ...И в такое время находится не дома? – торжествовал первый. – Пошли-ка, гадёныш, "домой", к своим собратам. – Меня крепко ухватили за руку и потащили за собой. *** Меня приволокли к кузнице, что находилась позади булочной на Тайм-сквер. Толпа обезумевших от ужаса людей, закованных в кандалы на длинных цепях, бесновалась, и лишь сабли, наставляемые на шеи, служили единственным отпором. Их заводили по одному, выводили, сажали в телегу, чтобы отвезти в темницу близ виселицы. А потом меня, уже пристёгнутого к остальным, выдернули из общей массы, и только тогда я начал отбиваться – ударил локтем под дых того, кто сцепил пальцы на моей руке и перескочил через согнувшегося от удара солдата. Приземлился на ноги, пытаясь бежать, но цепь дернули, подсекая ею мои ступни. Я рванулся, сдирая кожу с запястий, но один из солдат встал на цепь и поманил пальцем остальных. К нему осторожно приблизилась городская стража, держа сабли наготове, и когда я попытался опрокинуть их, дернув за цепь, вцепились в меня и притиснули к полу. И оттащили его, отчаянно, но молча, отбивающегося, к наковальне, на которой стояла в ожидании жертв раскаленная жаровня. Крепко сбитый усатый мужчина, одетый несмотря на жар, шедший от печи, во всё чёрное, неспешно помешивал уголья. Двое других встали мне на руку, один на запястье, второй чуть ниже локтя, и вывернуть руку под этим углом означало лишь раздробить кости. – Лежи смирно, малец, тогда будет не так больно. Мальтийский крест на железе был раскаленным добела, ибо его только что вынули из огня. Я корчился, лежа на спине, пытаясь отодвинуться как можно дальше. И когда клеймо прижалось к моей шрамованной коже, даже несмотря на то, что я до крови закусил губу, чтобы не взвыть, мучительный крик всё равно вырвался наружу сквозь стиснутые зубы. В первое мгновение металл показался ледяным, а затем не осталось ничего, кроме чистой, пронизывающей, обжигающей, мучительной боли. Она заполнила его суставы и обожгла даже ступни, и я тихо подвывал, сглатывая слёзы, пока раскаленное железо не отняли от руки. Невозможно было даже сделать вдох, а ноги подгибались в коленях. В конце концов меня вздернули за шиворот и почти волоком дотащили до одной из камер, заполненных искалеченными бродягами. *** Камеру сплошь заполняло гнетущее молчание. Тихо в углу пела цыганка на своём языке, укачивая на коленях трехлетнюю, прелестную, светловолосую девочку, крепко заснувшую от пережитого ужаса и боли. – На рассвете нас повесят, – шептала рыжеволосая девушка, прижимая к груди руку. – Возьми, – я протянул ей лоскуток ткани, не слишком чистый, оторванный с рукава своей рубашки. – Обмотай – тебе станет чуть легче. Она коротко улыбнулась. – У тебя сильно болит? – Терпимо. А что? – Моя покойная матушка, царствие ей небесное, говаривала, что Проклятой Метке нужен воздух. Дай руке подышать. Я осторожно размотал тряпицу. Ожог сморщился, вздулся и сочился какой-то липкой жёлтой жидкостью. – Эй!! – дверь отперлась, а щель сунулась голова охранника. – Тощий мальчишка лет десяти, белобрысый, бомжеватого вида здесь имеется? Я оцепенел; цыганка больно ткнула меня в бок. – Этот? – она указала на меня. – Давай его сюда, – распорядился солдат, хватая меня за руку и пристёгивая к себе цепью. Плохо соображая, я позволил себя увести из темницы. Мы прошли пару кварталов, свернули налево и вошли в здание гостиницы на Рейнс-стрит, поднялись на второй этаж. Солдат постучал в одну из дверей комнат. – Ну, наконец-то! – меня потянули за запястье. – Ну и горазд же ты, безымянный, наживать себе неприятности! Спасибо Вам, мистер МакАдаммс; Лэнни, расплатитесь, пожалуйста. – С меня сняли оковы и втолкнули в комнату. Пожилой дворецкий учтиво кивает и прикрывает за собой дверь, оставляя меня и моего спасителя одних. – Так это ты дал страже такую "лестную" характеристику обо мне! – сообразил я только теперь. Мне в руки полетел пухлый свёрток с одеждой. – Ну и зачем снова спасать меня? Твой отец обязательно накажет тебя за неповиновение! – Кровно этой семье я не принадлежу, пусть они и взяли надо мной опеку. Я такой же, как и ты, – он сидит на краю стола и болтает ногами, пока я спешно, неловко действуя одной рукой, застёгиваю свободную рубашку. – Сомневаюсь, – я прохожу к тазу с водой, умываю лицо, стирая кровь и грязные потёки со щёк. Мальчишка кидает мне полотенце, указывает на комод, где были разложены бинты и заживляющая мазь. – Теперь приличное общество для тебя закрыто, приятель. – Он помогает мне забинтовать руку. – С этой отметиной, не скрытой от любопытных глаз, ты попадёшь на виселицу. Не смей более красть из чужих домов. – А как мне тогда выжить?! – барчук лишь пожимает плечами. – То-то и оно, что не знаешь. С этим, – я указываю на левое запястье, – меня не примут ни на одну работу. – Скажи, – внезапно он улыбается, оправляя свой нелепый алый кафтан, – медальон, что ты взял из нашего поместья, всё ещё у тебя? – Ну да, – я демонстрирую золотое изделие на тонкой витиеватой цепочке, – а что? – Накинь на шею, – неожиданно строго говорит мальчишка. – Никогда не снимай. Никому не показывай. Никогда и никому, – понял? – он вцепляется в мои плечи. – Да понял я, понял, – отмахиваюсь. Неожиданно из-за двери послышались чужие торопливые шаги. Затравленно оглянувшись, мальчишка толкнул меня к окну. – А теперь выбирайся, – шепчет он, на прощание пожимая мне руку. – Там растут кусты; прыгай прямо на них – они не колючие. Удачи тебе, безымянный. Я улыбаюсь и выскальзываю из окна." *** Левая рука была словно в огне. Перед глазами стояла мутная пелена, и Аллен не мог ясно различать контуры и очертания предметов, как если бы он смотрел через залитое дождём стекло. – Кан... да... Он услышал шелест одежды, скрип отодвигающегося стула, звяканье ложки о жестяной поднос. На лоб, обжигая холодом, опустилась ладонь. – У него жар по-прежнему держится. Что делать? – Я схожу за марлей. Попробуем сбить температуру. Боюсь, помочь более мы ничем не сумеем. Скрипнула дверь. – Пить... – хрипло простонал юноша. Над ним склонилось лицо, тёмная длинная прядь шёлком скользнула по щеке. – Если я дам тебе кувшин, ты разольешь всю воду. – Ох... Аллен опустил веки. Тошнота немного отступила, зато накатил очередной приступ слабости. Неожиданно Аллен ощутил, как кровать невесомо прогнулась; его попытались приподнять. Меж его припухших губ заструилась влага. Юноша слабо чувствовал губы Канды на своих, сглатывал воду жадно, проникая языком в чужой рот. И когда Канда сделал попытку отстраниться, Аллен не позволил, с трудом поднял слабую руку, чуть надавливая на его затылок. – Пожалуйста... не убирай ладонь с моего лба, – шепнул Аллен, проваливаясь в глубокий сон. *** Он очнулся, когда каюту окружал мягкий полумрак. Придерживаясь за стены, Аллен медленно выбрался на палубу. Было еще достаточно темно, однако небо с востока уже заметно посветлело. – Самое тёмное время перед рассветом, не так ли? – юноша ухватился за перила, силясь восстановить сбившееся дыхание. Стоящий к нему ближе всех парень обернулся. – Аллен! Как ты, дружище?! – Явно лучше, – юноша рассмеялся, вглядываясь в голубоватую даль. – Что, чёрт побери, произошло со мной? – Ты, когда о перила облокотился, видимо, неожиданно потерял сознание и свалился в океан. – Лави взъерошил затылок. – Ну и переполошился же наш голубокровка!.. У тебя жар был сильный, мы в каюте сутками дежурили, постоянно сменяя друг друга. Представляешь, наш косорукий боцман, чтоб его разорвало и шмякнуло, пролил на тебя таз ледяной воды, так она минут через восемь испарилась полностью! – Невероятно. – Он всё это время лежал без рубашки, а на левую руку попала вода?.. И тут его осенило. – Лави, сколько же времени я был без сознания? – Ну, дней семь-восемь, – не слишком уверенно протянул он. – Юу сказал, что ты заснул снова после того, как он дал тебе напиться... Эй, ты чего?! Аллен почувствовал, как предательски запылали жарким румянцем щеки. – Ерунда; забудь, – постарался отмахнуться он как можно небрежнее. – Кстати, уж больно долго мы плывем. Неужели Ройал-порт настолько далеко от Майлех-порта? – Поступил приказ от Ордена. Мы направляемся в бухту Призраков, в поместье Ли. Там нас будет ожидать генерал. – Генерал? – Герцог Кросс. Отец Канды. Юу с тех пор как получил известие, сам не свой. Интересно, что за весть такая? Аллен невесело усмехнулся; он прекрасно знал, "что за весть". Рука, давно превратившаяся в сплошной сгусток боли, ещё вчера огненным росчерком-ожогом вывела скупые строчки: "Планы изменились. Алма Карма мертв. Срочно отбывай в поместье Ли". Доселе бережно хранимое в памяти имя Алмы Кармы Аллен знал не понаслышке. И пусть за шесть лет черты его лица слегка изгладились из воспоминаний, Аллен едва ли забыл нелепый, пронзительно-алый, двубортный камзол с золотыми пуговицами, брошь с рубином и извечно удивленные круглые глаза. ...Алма был тем, кто спас его от позорной рабской казни слякотным октябрьским утром.