Bloody Memory

Когда Аллен проснулся на следующее утро, Канды рядом не было. Брезжил серый, тусклый рассвет, и лес из тёмной, единой тени начал приобретать неясные очертания деревьев. Юноша приподнялся на локтях, перекатываясь на колени – движение отозвалось резкой болью во всём теле – и встаёт на ноги, мысленно проклиная ночного, несдержанного и грубого зверя-Канду. Он оказался у реки, полоскавший свою рубашку. – Слава богу, – Аллен потягивается и медленно раздевается – волосы потускнели от обилия земляной пыли и свалялись, поэтому неплохо – А, ты? – Канда встряхивает рубашку, расправляя рукава, и аккуратно кладёт её поверх собственного плаща. – Можно подумать, ты ожидал кого-то другого, – пожимает Шпендель плечами, сбрасывая одежду на траву, заходит в воду и окунается с головой, отфыркиваясь от влаги, попавшей в нос. – Присоединяйся. Тут тепло, несмотря на начало осени. Уолкер деланно спокоен, – но Канда ощущает исходящую от него цепь противоречивых эмоций, хотя не вникает глубоко ни в одну из них. Канда стаскивает с себя футболку и расстёгивает форменные, заляпанные на коленях грязью брюки. Они купаются молча, ладонями смывая с себя пыль и копоть. Аллен снова ныряет, задерживаясь под водой около половины минуты, встрёпывает влажные, липнущие мокрыми кончиками к шее волосы и снимает бинты с левой руки, и Канда невольно цепляется взглядом за обожжённую, исполосованную глубокими шрамами кожу с глубоко выжженным клеймом. – Как ты получил свою метку, Шпендель? – вопрос звучит невпопад, и Уолкер как-то затравленно оборачивается. Он вскидывает голову и неожиданно огрызается с возмущением: – Аллен я, тупица. Неужели так сложно запомнить?! – Раньше тебя это не тревожило, – говорит Канда спокойно, ладонями зачерпывая воду и смывая грязные разводы со своего лица. – Раньше мы находились немного в ином статусе друг для друга. Теперь раздражение проступало из Шпенделя слишком отчётливо, чтобы продолжать оставаться равнодушным. Канда невольно вспоминает ночь. – В чём дело, Шпендель? Рука болит? – Канда старается не допустить заинтересованности в голосе – вот ещё. Просто уточняет. – Не твоё дело. – Скучно и монотонно тянет юноша. Пытаясь как можно незаметнее уловить чужие эмоции, Канда наталкивается на эмпатический щит. – Да что с тобой вообще такое? – потеряв всякое терпение, Канда трясёт Уолкера за плечи. – Жалеешь, что рядом нет твоего драгоценного Микка? Или втайне плачешь о Линали, которая ради тебя жизнью пожертовала? Темы о Тики Микке или Линали были запретны и крайне жестоки, от того ещё слаще было нарушать их, по-садистски выискивая самые больные места и вынуждая Шпенделя проявлять хоть какие-нибудь эмоции. Канда не мог видеть этой апатии. – Отвяжись!! – потеряв всякое терпение, отчаянно вопит Уолкер, с силой пытаясь вырваться – но Канда не позволяет, притягивает Шпенделя за локти и крепко целует. Аллен по инерции бьётся в его объятиях, выкручивая руки, но вскоре затихает, судорожно всхлипывая и срываясь на тоскливый, рвущий душу вой. Он плачет, содрогаясь всем телом, пряча мокрое лицо в своих ладонях, что-то шепчет бессвязным хриплым шёпотом о погибших и своей вине у Канды на груди, цепляясь за его плечи, а экзорцист и не думает успокаивать, вытаскивая Уолкера на берег и утягивая на устланную красочным лиственным ковром землю. *** Уолкер вскоре засыпает – или теряет сознание от эмоционального истощения, – а Канда, стараясь не разбудить, осторожно вытаскивает из-под тяжёлой головы Уолкера онемевшую руку, накидывает на него свой плащ и вынимает из кармана брюк часы-луковицу, отщёлкивая крышку. Портал должен был активироваться через четыре часа без малого. Даже если выходить в запасе за половину часа, времени на отдых всё равно оставалось предостаточно. – Ну, нарыдался? – спрашивает Канда презрительно, едва Аллен открывает глаза – измученные и воспалённые, с полопавшимися сосудами, потерявшие свой задорный блеск, они напоминали затянутое тёмными серыми тучами низкое грозовое небо. – Отстань, – говорит Шпендель едва слышно, поворачивая голову на бок. – У меня болит голова. – Что с голосом? – Сорвал, кажется, – не менее мрачно отвечает он. – Меньше орать надо. – Твоё наставление чересчур лишнее. Мне спокойнее от того, что я смог выговориться. – Выкричаться. – Язвительно поправляет Канда. – Как сопливая девчонка. Аллен переворачивается на другой бок, спиной к Канде, подтягивая колени к животу. – Что за херня с тобой творится, чёртов истерик? – экзорцист особо и не надеется на ответ, но всё же его получает: – Мне плохо, Канда, так невероятно плохо, что выть с тоски хочется. Кажется, именно это умные люди называют депрессией. – Не придумывай чепухи. – Отрывисто говорит Канда, переворачивая Аллена к себе лицом за плечо. – Всё это не значит... – Не значит, – эхом откликается юноша. – Может быть. Но я никогда не перестану винить себя в смерти тех, с кем был знаком. – Он ладонью накрывает своё левое запястье, вздрагивает и неожиданно спрашивает: – Тебе всё ещё интересно знать про него – клеймо? Канда кривится и, внезапно для себя, коротко кивает. Ему действительно интересно. *** ...Как ни странно, но Аллен, как чувствует Канда, рассказывает ему действительно всё, сбивчиво, торопливо, меняя интонации, описывает все эти восемь лет своей жизни, начиная от знакомства с Алмой. При упоминании об Алме Канда невольно передёргивает плечами и мрачнеет. Ощутивший смену чужих эмоций Уолкер замолкает, накрывая запястье Канды своей ладонью, и от этого дружеского, практически детского жеста становится спокойнее. – Продолжай. Аллен описывает своё знакомство с бароном Маной Уолкером, и аура эмоций, окутывавшая Шпенделя прежде, из тусклой, грязно-серой, становится золотисто-переливчивой. Мана был дорог Аллену не только, как опекун, обеспечивающий его существование, но и как человек. Уолкер хмурится, скомканно завершая свой рассказ на том месте, как Финн застрелил Ману, забрав Аллена в качестве дани за провал для Канды. – Значит, барон Уолкер не твой родной отец? – тихо уточняет Канда, и Аллен зажимается, вспоминая их первый разговор на корабле ещё четыре года назад. Экзорцист ненавидит рабов или их жалкое подобие. – Да. Я бродяга. – Аллен с вызовом поднимает голову – ему нечего стыдиться своего происхождения. – Очевидно, мои родители были рабами. И я такой же. Вопреки ожиданиям Канда фыркает. – Мне плевать. – С каких пор? – ком в горле мешает дышать, и Уолкер списывает это на волнение, а не на предательски подступающие слёзы. – Не твоё дело. – Канда собирается вставать, и Аллен невольно удерживает его за руку. – Что за хрень? Пусти. – Расскажи мне о себе. Умоляю. – Шепчет Аллен, лбом утыкаясь Канде в плечо. – Умоляю, – повторяет он снова, не зная, что ещё сказать. – Зачем? Лицо Канды не выражает ни удивления, ни гнева, и Аллен думает, что экзорцист действительно изменился и повзрослел за прошедшие четыре года. – Потому что я хочу узнать тебя лучше. – Юноша чувствует странную усталость и боль в сгорбленных плечах. – И что ты хочешь знать? – Твою жизнь до меня, – невольно срывается с языка. – Это было бы равноценно – знать друг о друге всё. Канда молчит, словно сосредотачиваясь, и Аллен не смеет ему мешать. – Моя мать приходилась дочерью знатного японского вельможи, который по ошибке однажды убил своего товарища, – начинает Канда, устремляя свой словно отсутствующий тёмный взгляд через Аллена. – Чтобы не попасть под кровавое правосудие, они умудрились вырываться из закрытого Эдо, доплыть до Лондона. Слава моей матери как первой красавицы притягивала множество мужчин, однако она всем отказывала. До появления генерала. При переговорах с семьёй моего отца о возможной женитьбе, учитывая полное и абсолютное несогласие как и моей матери, так и генерала, этот самый вельможа мягко, но категорически отказывается выдавать свою единственную дочь за "столь неподходящего человека с непрочной репутацией и шатким, очернённым именем". По приказу деда клан матери оказался вырезан под корень, а мать забрали и клеймили за неповиновение. Канда глубоко вдыхает. – То, что в утробе матери вместе со мной развивается и Чистая Сила, учёные выяснили на тридцатой неделе, когда мать жаловалась на постоянное недомогание. Ей были вынуждены разрезать живот, поскольку Чистая Сила медленно, но верно отравляла её организм. Ей запретили иметь детей, но спустя пять лет на свет появилась Роад. А мать тихо скончалась спустя несколько часов после родов, так и не успев взять долгожданную дочь на руки. Забегая вперёд, теперь я понимаю, что генерал, несмотря на насильную женитьбу, очень любил её. Она, видимо, тоже, иначе бы не согласилась оставлять в своей утробе неродившуюся дочь от безразличного ей человека. Аллен с грустью молчит, внимательно слушая. Он тоскливо вспоминает печальную улыбку Линали, подаренную ею Уолкеру на прощание. Как бы она не любила собственных малышей, любовь к Канде, ослепляющая, светлая, всепрощающая, оказалась куда сильнее, чтобы пожертвовать собою, давая им чуть больше времени. – Роад росла капризным, крайне болезненным ребёнком. С самого её детства только я мог успокаивать сестру. И, в итоге, стало то, что случилось – Роад привязалась ко мне. Когда я справил свой девятый день рождения, меня заперли в лаборатории. Вскоре ко мне подселили сына погибшего в шторме рыбака Алму Карму, у которого тоже обнаружили взаимосвязь с Чистой Силой. Был разработан проект, основой которого служила бы связь между экзорцистами. Над этим проектом работали мой отец и барон Уолкер. Аллен поджимает губы. – Несмотря на все проводимые опыты, синхронизация не продвигалась. Алма слабел – ему тяжело давались эти эксперименты. А спустя пару месяцев барон Уолкер, похоже, бывший в сговоре с Алмой и желавший избавить его от страданий, предложил альтернативу – вот эту. – И Канда закатал рукав рубашки, с отвращением демонстрируя клеймо. – Шпендель, барон предложил тебе приют только для того, чтобы закончить синхронизацию с подходящим для этого человеком. Когда Алма, спустя шесть лет после активации разработки, позволив забрать тебе ворованный медальон с Чистой Силой, начал умирать от лейкоза, барон, поняв, что натворил, сбежал, прихватив проект с собой – он с самого начала знал о несовместимости Алмы с Чистой Силой, буквально вынудив в конце концов Алму обратиться в Падшего. – Но почему именно я? – хриплым с волнения полушёпотом спрашивает Аллен. – Почему не соседские мальчишки? – Потому что Чистая Сила в медальоне отреагировала на тебя. Позволишь продолжить? – язвит Канда. – И-извини, – сбивчиво выпаливает юноша. – Закончи историю, пожалуйста. – Исчезновение Роад из поместья подняло множество слухов – одним из них являлся тот, будто сестру забрал Неа Уолкер – пропагандист разрушения устоявшегося уклада, один из чёртовой семейки Ноя. Так это или нет, никто не знает. Неа Уолкер вскоре погиб в бухте при Майлен-мэнор. Поговаривали, что на его корабль напали пираты, под которых маскировались искатели. Сама Роад признаётся, что мало о чём помнит. Только о Графе, лорде Тики Микке или Шериле Камелоте, который взял над ней опекунство, сменив имя и фамилию. Теперь официально Роад – наследница семьи Камелот. – То есть, раньше она носила другое имя? – полюбопытствовал Аллен. – А какое? – Тебе-то какое дело? – с досадой отмахивается Канда и подминается. – Пора. *** Канда чувствует, как мрачнеет с каждым шагом Шпендель, как он морщится, словно невзначай хватаясь за своё левое запястье, как прерывисто дышит, плечом опираясь о стволы деревьев. – В чём дело? Если мы пропустим портал, то никогда не доберёмся до Комуи! Шевелись уже! – Не могу идти, – шепчет он, обессилено цепляясь за шершавую кору дуба. – Голова кружится… Тики… У Канды в глазах потемнело от злости. Перехватив Аллена за воротник наброшенного поверх рубашки плаща, он силой трясёт Уолкера. – Или ты прекращаешь симулировать болезнь… – Или? – упрямо уточняет юноша, тяжело дыша. Его щёки – алые-алые, и Канда с нарастающей тревогой понимает, что недавний приступ не прошёл даром – у Шпенделя поднялась высокая температура. – Или я из тебя прикончу прямо здесь. Мне не нужен ушлёпок, боготворивший человека, которого я ненавижу. Обвинение, вскользь брошенное о Мане Уолкере, попадает в цель. Аллен горестно морщится, сдавленно ахая. От него уже явственно веет жаром. – Канда, послушай, но Мана… – Или барон Уолкер, чёртов раб? – Канда не может понять, что на него нашло. Упоминание ли имени лорда Микка Шпенделем с таким беспокойством в серых глазах?.. У юноши дрожат губы. – Ты хоть когда-нибудь можешь не быть эгоистичной тварью?! – тихо спрашивает Аллен. В его измученных глазах сквозило отчаяние. – Нет!! – рявкает Канда скорее вопреки, но Шпендель отшатывается. – Теперь мне всё ясно, – говорит он деланно спокойно, но руку Канды обжигают чужая ярость и злость. – Благодарю за поддержку, – язвит он, вырываясь из кандиной хватки и направляясь к порталу. – А ну стой!!! – взревел Канда; поступь Шпенделя, нетвёрдая, упрямо и нарочно ускоряется, и вскоре без конца чертыхающийся экзорцист срывается на бег. Вдалеке мелькает серебристая вспышка, и Аллен, не задумываясь, проскальзывает в Ковчег. Презрительно фырнув, Канда, не успевший схватить юношу за руку, забирается следом, чувствуя неясную тревогу. *** Яркий солнечный свет ослепляет обоих, когда они буквально выпадают из портала. Это не лес – редкие чахлые кустики, желтеющая трава, палящее солнце и… множество незнакомых лиц, среди которых стремительно бледнеющий Канда узнаёт заплаканную Роад в неуклюжих объятиях наружно спокойного отца, нервничающего, сминающего рукав собственной униформы Комуи и кусающего губы Ривера. – Добро пожаловать на суд, господа преступники. Лувилье выходит из почтительно расступившегося круга людей и усмехается. Портал позади Канды прощально вспыхивает и осыпается серебристыми искрами. Единственный возможный путь к отступлению был отрезан.