«Сон разума рождает чудовищ»

      Майлз крепко растирает лицо ладонями. На длинных, совершенных, изящных пальцах явно умелого гитариста, а быть может и взломщика сейфов или члена хакер-сообщества «Deceptive Duo», поблёскивают два массивных кольца странной формы. Я вдруг точно знаю, что то, что идеально обвило его безымянный палец левой руки, подарено мной. Меня оглушает. Яркое воспоминание сбоит систему, и Кейн, заметив, как я изменился в лице, тут же резко и хищно ко мне бросается ближе, упираясь ладонями в стол. — Что? Алекс! Что? Ты что-то вспомнил? — звучит требовательно и нервно. — Кольцо, — через силу выдавливаю из себя. Я, похоже, забыл, как говорить членораздельно. Майлз переводит свой взгляд на мои руки, и я следом за ним ошарашенно, как в забытьи, разглядываю в каком-то оцепенении точно такое же. Абсолютно такое же, как зеркальное отражение, массивное золотое кольцо на своём пальце. Майлз молчит. Но молчит так многозначительно, что я чувствую кожей, как покалывает и густеет вокруг ожидание чуда, которого ничтожно мало и почти не случилось. Ма жадно ждёт. Он надеется, и я не могу его подвести. — Я вспомнил, как держал твою руку в своих. Помню тепло твоих пальцев и их дрожь, когда я надевал его. — Я дёргаю судорожно подбородком в нужную сторону, и Кейн прерывисто шумно вздыхает. — Ты так захотел. Александр, я ни на чём не настаивал, но ты, как всегда, всё решил сам. Это не было клятвой... Всего лишь... подарок? — Ма улыбается так щемяще тоскливо, что мне физически больно. Я, похоже, опять его обманул. Обманул его ожидания. Он так надеялся, а я опять, вроде бы, облажался. — Майлз, — я готов его умолять, — это пока всё, что я вспомнил, но я обещаю: я буду стараться. Помоги мне. Расскажи, что было дальше. Мне важно. Тебе же нравится? — А тебе? — Ма настороженно и чуть удивлённо поглядывает. — Я не слишком подробностями тебя нагрузил? Ну, о нас? Тебе же... Я же... — Кейн разглядывает кольцо, слегка шевеля в воздухе пальцами, а потом сжимает ладонь в кулак до побелевших суставов. — Ты мне сделал подарок, которым связал меня. Не приручил, но лишил меня воли, — он усмехается, злобно оскалившись. И я вижу стальные звенящие переплетённые нити, из которых соткан мой человек. Возможно, убийца. Опасный и резкий в решениях. Тот, кто мне сейчас не по силам. — Расскажи. — Что ж, слушай.       Кастильо был не дурак выпить и обладал отменным здоровьем, но перепить меня в Англии мог лишь заезжий русский. А русские — совсем другое дело. Они не играют в игры с алкогольными напитками. У них есть единственная игра с выпивкой — «Давай...». Это их талант и укоренившаяся традиция, этим пронизан сам дух и образ их жизни. С русскими я пил лишь однажды, получил неизгладимые впечатления, пополнил жизненный опыт, лексикон — русским отборным матом и зарёкся впредь повторять это занятие. Так что после проведённого с Тони получаса, нескольких обходных маневров и наводящих вопросов, а также четырёх двойных порций скотча Кастильо начал выдавать интересующую меня информацию не порционно, а непрерывным потоком. Я лишь следил за тем, чтобы он оставался в должной кондиции и раньше времени не отрубился.       Тони оказался неожиданно светлым и добрым, влюблённым до боли и правильным. Нет, мне не нравилось слушать его, но я слушал, так как не мог не выслушать. Мать — итальянка, отец — англичанин. Тони родился в Англии и автоматически получил гражданство Соединённого Королевства. Родители не бедствовали, но Энтони старался быть независимым. Учился плохо, напирая и полагаясь на спорт, и поначалу подавал неплохие надежды, мечтая о будущем в Премьер-лиге. Играл за Уондерерс, пока не сломал лодыжку аж в трёх местах — тогда его тут же выперли. Кому он был нужен? Тони ушел. Не хлопнув дверью, но поняв для себя кое-что. Страховки хватило на лечение и реабилитацию после травмы, а потом Кастильо подался туда, куда всегда и тянуло: завербовался в армию Королевства. Ему и делать-то особо ничего не пришлось — его сразу приняли. Отслужив положенные для начала два года и получив звание лейтенанта, понял, что хочет уйти. Командовать шестнадцатилетними детьми ему было мерзко и унизительно. Он уволил себя и стал зависим. Не от наркотиков и не обезболивающих, хоть нога и не давала забыть о себе. Он немного хромал, но терпения у него было достаточно... — ...от тебя. Тони подсел на тебя.       Майлз угрюм, и мне совершенно не нравится то, что я дальше услышу, но я сам напросился. ***** — Рождество. Для Тони оно началось неудачно. Или удачно — тут уж как посмотреть, — Кейн ухмыляется. — Зимние праздники — это не только грёбаный свитер с оленем и подарки под ёлкой, — Ма хохотнул и уставился на меня обвиняюще-дерзко. Раздавил резко в прах очередную им недокуренную сигарету, небрежно испачкав острые пальцы чёрным. Он разозлился, и я решил, что мне стоит бояться. Стоит бояться Майлза Питера Кейна. Его пальцев, рук — они бы вполне сломали мне шею. Я вдруг почувствовал странное: «дух захватило» — так говорят? Да, мне захватило вдруг дух. Мой дух покорно обвил его пальцы. Пусть сожмёт? Пусть... Сделает то, что захочет сам. Дотронется. Поиграет. Возьмёт и не отпустит? Себе заберёт. Удавит, как бродячее животное? Будет меня убивать, измучив? Ласкать будет? Он будет меня ласкать? Он... захочет меня или выбросит? Сейчас я уже ничего не решаю. Решать будет Кейн. — Рождество в Лондоне начинается задолго до конца декабря. Праздники не могут без идиотов, а идиоты жрут праздники. Питаются этими днями. Впрок пихают в себя до блевоты. Украшенные улицы, ёлочные базары, праздничные концерты, преобразившиеся парки, уйма развлечений, от многообразия которых разбегаются глаза и тают средства на банковском счёте этих дебилов. С наступлением темноты Королевский ботанический сад преображается. А как же без зрелищ? Деревья и пруд подсвечены всеми цветами радуги, деревья поют, а фонтаны танцуют. Расписные пряники, аппетитно шипящие на огне сосиски, ароматный обжигающий глинтвейн, огоньки на деревьях, карусели, свечки ручной работы и дурацкие вязаные шапки с рогами и носом оленя Рудольфа. Хэй! Разжигайте камин, наливайте себе шампанское и любуйтесь фейерверком не на ветру среди подвыпивших незнакомых людей, а в тепле и уюте, в компании родных и любимых! — Кейн расхохотался, но ему совсем не смешно.       Как отличить хорошее от сомнительного? Тони не особо-то разбирался. Его жизнь пока не научила чувствовать и распознавать подлость. Он сидел в пабе, уныло засунув нос в кружку Newcastle Brown ale, и от нечего делать рассматривал прохожих и редких посетителей бара. Думал о том, что пора уже перебираться к родителям в пригород и распрощаться наконец и с квартиркой под чердаком, и с мечтами о будущем. Наняться тренером, что ли? Не зря же он окончил курсы при «Столичной полиции»? И он, мать вашу, вполне себе крепкий мужик, и лицензия на ношение полуавтоматического оружия греет карман.       Звонко брякнул колокольчик над дверью, и Тони лениво оторвался от кружки. Впорхнули, а не просто вошли три милых девушки и один парень, принеся с собой сомнительную сырую свежесть промозглых улиц и холод. Девушки чирикали птичками, обсуждая грядущее торжество, хвастались тем, что купили в подарок и тем, что, точно знают, будет подарено им. Паб был бюджетным — Тони другой бы не потянул. Прохожие, промокнув, сюда забегали совсем ненадолго. Походя. Так — согреться, выпить глинтвейн или шот пропустить после работы, и на ходу. Эти четверо явно попали сюда случайно. Может, такси не поймали или встретились вот только что... — ...Тони заледенел. Тони забыл о пиве и о том, что нужно моргать иногда. Ты его не поразил, ты ему жилы подрезал. Так же, как мне. Враз и мгновенно. — Кейн сбрасывает щелчком пепел. Небрежно, но выразительно. Он опять закурил. — Капли. Капли сияли. Ты был одет не по погоде: чёрные джинсы и тонкая кожа короткой куртки. Словно через дорогу тут перешёл. Вот прямо сейчас. Ты был тёплым. Снег на твоём огромном намотанном на шею шарфе растаял, и волосы от снега промокли. Ты смеялся, и Тони застыл. Загляделся. Бывает, бывает. Вы заказали глинтвейн. Тони понял, что будет жить в этом пабе или там и сдохнет. Девушки хохотали и явно боролись за внимание. Всего лишь твоё внимание, которого уже жаждал Тони. Ты их всех с лихвой им одарил. Кастильо заставил себя не смотреть. А потом... — Может быть, виски? — Тони тряхнуло. Не ожидал. Нет. Не ждал. — Вы замёрзли? — с этих слов Тони родился и Тони умер. — Вроде бы неплохое. — Тони виски не пил, но куда там? Отказать созданию дьявола, за мгновение подчинившего всю сущность Энтони, поработившему и раздавившему его, он не пытался. Тони сразу смирился. Лишь запомнил, как прозрачные искристые капли, падающие с твоего шарфа и с прядей волос, рождали маленький континент из лужицы пива, темнеющего на столе между вами. МАЙЛЗ — Вы позволите? — Я медленно оборачиваюсь, услышав знакомый голос.       Восемь недель. Восемь недель я, послав всех подальше, чётко два раза в неделю наведывался в галерею. Приходил в «Southwark Shine» как на моноспектакль. Ради Алекса. Наслаждался игрой, что ему удавалась великолепно. Я аплодировал (как, впрочем, и все в этом зале) и ничего не покупал, прячась за спинами тех, кто торговался. Просто смотрел. На него. А потом уходил, но в тот вечер я задержался. Словно ноги мне отказали — не знаю, видно, судьба. Шикарный. Другое слово я не смог подобрать. Не было термина, ему более подходящего. Тонкий в талии, стройный и гибкий. Он стоял и смотрел на меня по-другому. Не так, как в том баре. Совсем. Он смотрел заинтересованно. Не то, чтобы как будто увидев меня впервые, но точно не как на отброса. — Конечно, — я протянул зажигалку, и Алекс отпрянул. — Нет, не стоит. В карман положу, как таксист-индус, — он рассмеялся, а я не понял, что имелось в виду, и начал по-тихому злиться. Не терплю непонятного. Видимо, это было заметно. — Ну что Вы? Я пошутил. Я не клептоман, могу Вас заверить, но зажигалки — моя слабость. Вечно где-то их оставляю, а когда нахожу, они оказываются не мои, и приходится тратить время на то, чтобы найти владельца.       В его пальцах зажата тонкая сигарета, и левая бровь вопросительно выгнута. Я подношу зажжённую зажигалку к лицу, что уже снится мне довольно давно, и Алекс тянется к моим ладоням, а я машинально их опускаю ниже. Блять! Он склоняется, словно... словно бы для меня, и я совершенно дурею. — Неинтересно. — Я так ошарашен твёрдым спокойным тоном, что зажигалка выпадает из рук. — О чём Вы? — я вдруг испугался. Подумал, что Алекс отшил меня одним словом. — Я не связываюсь с криминалом. — Он раскуривает сигарету и смотрит в сторону. — Да с чего Вы решили? — вырвалось как-то само. — Не грузи меня. — Алекс отстреливает только прикуренную сигарету в сторону урны и переводит свой взгляд на меня. Он тяжёл. — Ты пасёшь меня вот уже два месяца. Тони бухает с тобой постоянно и от тебя в полном восторге. Думает, вы друзья. Он считает, что ты по нему сохнешь. Но это на сто процентов не так. Иначе ты давно бы его завалил на спину, и он бы оставил попытки меня переделать. В баре ты выглядел этаким геем-самцом, а теперь... Теперь ты словно ебучий барон. Думаешь, я тупой? Что бы ты ни планировал — нет!