плохая репутация

      Кеды втаптывали в дорожную пыль все светлые девичьи надежды, мечты и желания. Вот этот кусок грязи, неудачно подвернувшийся под чёрную подошву, был тождественен жизни не примечательной девчонки с именем, крутившимся у каждого на слуху, и с репутацией, что была истрепанной тканью, прополоскавшейся не в одних руках. Возможно, она могла бы стать выдающимся человеком, но мир упорно топил её, крепкой хваткой держа за голову, отбирая возможность всплыть и сделать короткий вздох. Она барахталась из последних сил в том дерьме, что преподнесла ей жизнь, но это не могло продолжаться. Анита не была вечным двигателем, она была семнадцатилетней девушкой со своими демонами, страхами, надеждами и верой. Она не была особенной или примечательной, так почему именно на её плечи упало всё это?       Всё, что хотела сейчас Нильсен, — остановиться и сделать глубокий вдох, но та злость и ненависть, клокочущие в самом центре её сердца, не позволяли здраво мыслить. Девушка хотели мести. Кровожадной и громкой.       Она бы хотела выбрать из каждого осточертевшего своей идеальностью дома деревянные балки, чтобы сложить из всех них огромный костёр, и, разлив весь существующий в городе бензин, бросить спичку. Пусть горит. Она бы хотела вырасти на несколько метров ввысь, как в дешёвых японских фильмах, чтобы втоптать город в землю своими черными кедами. Дома, людей, машины, белые паршивые заборы, школы, мосты, билборды, магазины, парковки, детские площадки. Она хотела сравнять всё с грязью и закричать: «смотрите, теперь мы наравне!».       Нита хотела мстить месту, что переживало и выплюнуло её на окраину, но сил хватало лишь на то, чтобы сдерживать слёзы. Они ничем не помогут, как больше не поможет алкоголь, медикаменты и селфхарм. Черта была пересечена этим вечером.       Она шлюха. Самая настоящая шлюха без ореола слухов и чужих догадок. Она спала с мужчинами без любви, за деньги, не всегда по собственному желанию. Она не зарабатывала так, лишь пыталась выжить. Но какое значение имеет это оправдание? Она трахалась с мужиками, заминая своё самоуважение всё дальше. Её тело пропиталось грязью и развратом, пока огни ночного города безучастно наблюдали за этим. Наверное, это то, что девушка заслужила.       Девушка не помнила, как она дошла до треклятого мотеля. В памяти ярко запечатлелось лишь то, как она практически сдирала с себя кожу, которой касались жирные руки хозяина этой дыры. Это того стоило? Ещё один месяц в этом месте стоил того, чтобы лечь под него? Только сейчас Нита поняла бесповоротность ситуации. Да, лежа в пропахшей табаком квартире, она знала, что это будет переломный момент. Да, она знала и понимала. Но нет, она не могла сделать ничего другого. И если бы мир сейчас дал ей выбор — переспать снова с мужчиной, что сдаёт ей квартиру, или вернуться в родительский дом, она бы точно выбрала «или», эквивалентное самоубийству. Но мир не давал выбора. И теперь она сидела в душе, отмывая ощущения грязных касаний, и это то, что Нильсен заслужила. Она действительно была той, которой её видели люди.       Ближайшие три дня были какой-то смутной чередой сна, принятия горячего душа и рвотных позывов. Девушке было тошно от самой себя, и она ничего не могла с этим сделать. Школа стала каким-то второстепенным моментом жизни, если вообще не лишним. В том состоянии, в котором она находилась, было невозможно держать себя в руках, играя роль сильной и абстрагированной. От любого резкого слова девушка могла сломаться, подобно юному деревцу в шторм. Сил вести бой не было, а уже тем более не было сил, чтобы собрать себя по кусочкам, унять боль в теле и выпрямить плечи. Всё, что могла девушка, — натянуть одеяло до ушей и надеяться, что нехватка воздуха сделает своё дело.       В четверг в смешении звуков — криков с верхних этажей, шуршания крыс в стенках и белого шума по старому телевизору — раздался новый — стук в дверь. Он был продолжительным и громким, так что девице пришлось встать и открыть. Тело содрогалась только от одной мысли, что это может быть хозяин мотеля, но, уняв дрожь в руках, девушка решила не бежать, пусть будет, что будет.       — Я начал беспокоиться, не мертва ли ты, — шатен стоял напротив, сияя своей очаровательной улыбкой, а Анита хотела развалиться на части при виде парня.       Она ничего не ответила, даже никак не съязвила. Просто стояла в дверном проёме, устало смотря в мужские глаза, отчего парнишка нахмурился. Плаудис видел разное состояние девушки, но не настолько беспомощное и подавленное. Он знал, что не может прикоснуться к ней без её разрешения, но его руки так и тянулись к её телу, что прикрывала какая-то до ужаса растянутая кофта. Жалость — сама последняя вещь, которая нужна таким девушкам, но Роберт не мог избавиться от этого чувства, потому, зная последствия, всё же притянул к себе знакомую. И сначала он почувствовал её мимолетное желание отпрянуть, а потом то, как девичье тело обмякает в объятиях, а затем дрожит, сдерживая всхлипы.       Нита уменьшилась в тысячу раз, прячась в мужской груди. Ей нужно было опереться на кого-то в моральном плане, так что Роберт как никогда вовремя появился на пороге этой дыры. Девушка, наверное, меньше всего хотела, чтобы парень видел её такой раздавленной, но сейчас ей не хотелось думать о том, что правильно и нужно, ведь она по-глупому сильно хотела чувствовать себя «в порядке».       И пока мужские ладони крепче прижимали к груди девичью макушку, молодой человек рассматривал «квартиру», вид на которую открылся из-за незакрытой двери. Как она могла здесь жить? Это буквально было ямой, в которой выжил бы лишь отчаянный бродяга, а она, эта семнадцатилетка, пыталась превратить это в «дом».       — Что с тобой случилось? — шатен отстранился, заглядывая в глаза, которые нарочно уводила Нильсен. Она не расскажет ему. Ни за что. Эта грязь исключительно на ней.       — Вымоталась.       Она умела красиво врать, но не умела кривить душой. ⠀⠀⠀       Никто из молодых людей не заметил, как они оказались уже в мотельном номере. Анита сидела на кровати, а Плаудис на корточках возле её ног. Он смотрел снизу вверх, поглаживая пальцами оледеневшие женские ладони и ожидая хотя бы какого-то слова. Парень понимал, что не может вот так просто вломиться в её личное пространство и скомандовать: «рассказывай». В конце концов, они всё еще были знакомыми, что лишь сходили на скучнейший детский матч в мире.       Шатенка осматривала всё вокруг, нарочно избегая пытливого взгляда. Она снова чувствовала стыд. Стыд за то, на что она пошла ради, чёрт возьми, этой помойки. Шатен, пришедший словно из другого мира, стянул эту иллюзорную плёнку и лишь одним своим присутствием показал отвратительность этого места. Надо было убираться прочь, но куда? Бежать было некуда, поэтому девушка сидела здесь, на кровати с пролежанным матрасом, и не знала, что делать. Впервые за долгое время она даже сказать ничего не могла.       — Ты можешь не рассказывать, — мужской шепот был раскатом грома для Нильсен, так что это заставило её всё же повернуть голову к парню. В который раз он поражал своей очаровательностью.       — И я могу отдать тебе домашку и уйти, если ты хочешь.       — Домашку? — с кривой ухмылкой спросила девушка.       — Я знаю, что ты всегда делаешь все задания. Тебе легче взять у меня их сейчас, чем потом бегать за учителями, — Роберт поднял бровь, показывая выгодность его предложения.       А девушка не могла отказаться. На самом деле, ей очень симпатизировала такая забота. Это буквально было лучиком света во всём этом аду, поэтому она ухватилась за него изо всех сил. Конечно, она была не в состоянии делать домашнюю работу, да даже возвращаться в школу было уже чем-то запредельным, но это было причиной, чтобы попросить парня задержаться подольше у нее. Да. Она не оттолкнула его, как делает это обычно, лишь протянула невидимые руки вперед, хватаясь за последнюю соломинку в этом море после кораблекрушения.       — Если тебе никуда не надо, ты бы мог…?       Шатен лишь широко улыбнулся, не дожидаясь окончания предложения.       Парень оставил свою миссию по выяснению, что же прячется за этой девичьей бронёй, ведь понял, что там не было чего-то особенного. Там было лишь ранимое сердце, которое изнывало от множественных шрамов. Там не было хрустальной леди или ведьмы со страшными тайнами. Только типичная девочка со своим грузом боли. Плаудис остался, потому что ощущал свою нужность в данный момент. Возможно, он догадывался о непостоянстве этого чувства, но сейчас он делал всё, чтобы продлить его.       День давно исчерпал себя и на его смену пришёл туманный вечер. На террасе мотеля горели жидкие огни, а снимаемая комната освещалась лишь одной лампой. Молодые люди только закончили расправляться с проектами по искусству и теперь уставшие сидели на полу, упираясь спинами в стену. Мозг от проделанной работы кипел, так что желание делать или говорить что-то экстраординарное было минимальным. Они нуждались просто в тишине и хотя бы минутном спокойствии. И крысы, переставшие шуршать за стеной, кажется, этому благоприятствовали.       — Почему ты не живешь с родителями? — это был достаточно простой вопрос, но Анита измученно выдохнула, взвешивая все плюсы и минусы по отношению к ответу.       — Задай вопрос легче.       — Обещаешь ответить честно? — парень бросил шуточный вызов, хотя глубоко в душе понимал, куда свернул разговор — на территорию без юмора.       Девушка пожала плечами, повернув голову в сторону собеседника. Между ними было всего ничего расстояния, так что инстинктивно шатенке захотелось отодвинуться, увеличить количество разделяющих сантиметров. Но вместе с тем ей хотелось и дальше чувствовать тепло другого человека, поэтому она осталась на месте.       — Всё, что о тебе говорят, — это правда?       Узел в горле завязался в петлю. Вопрос, правда, был легче предыдущего. Она не знала причин таких сложных взаимоотношений с родителями, но она прекрасно знала месторасположение корней всех слухов и сплетен. Она знала, с чего всё началось, и она знала правду.       — Не всё. Обо мне многое говорят, Плаудис, так что какие-то вещи нужно делить на два, а какие-то пресекать ещё на моменте вылета из грязного рта.       Нильсен смотрела бесстрастно, так, словно сообщает температуру за окном.       — Тебя правда не волнует всё это? Почему ты так спокойна? — парнишка не унимался. Он копал, надеясь выйти на причину «исчезновения» девушки, но не знал, что идёт к совершенно другому кладу.       — Когда ты попадаешь под ливень, ты пытаешься не промокнуть, но, когда ты ощущаешь капли даже на коже, смысла искать убежища и тепла нет. Ты уже промок. Понимаешь?       Она изогнула брови и в этом слабом свете была красива. Если он поцелует её, как долго щеку будет жечь?       — Ливень рано или поздно заканчивается. Это стихия. А сплетни исходят от людей, и только ты можешь это прекратить.       Наверное, пощечина — это меньшая цена за то, чтобы узнать, какие на вкус её губы без помады. Сладкие? Или горькие от слёз? Роберт не спешил целовать девушку. Он медленно приблизился, до последнего ожидая реакции, а потом замер в миллиметре, ощущая мягкость и холод кожи, тёплое дыхание и то, как дрожат ресницы. Она хотела заплакать или она нервничала? Ни то, ни другое не вязалось с шатенкой, но это лишь убеждало парня в том, что он смог найти потайную дверь в этом титановом куполе. Мужская рука легко легла на щёку, отчего девушка слабо вздрогнула и накрыла её своими пальцами.       — Я не хочу, чтобы и ты попал под ливень.       Отстранившись, Нильсен растёрла лицо руками, пытаясь привести возбужденные клетки тела в нормальное состояние, и начала собирать разбросанные по полу тетради. Было уже поздно, парню нужно было возвращаться домой.