***
Изуку больно. Всё его тело изнывает тупой болью затяжной болезни и пребывания в одном положении на слишком долгое для него время. Ему хочется двигаться; встать на ноги и пройтись, однако переутомление быстро даёт о себе знать и даже что-то настолько простое, как, например, самостоятельный приём пищи или сидение требуют титанических усилий, после оставляя его абсолютно вымотанным. Эта беспомощность почти доводит его до слез, когда руки начинают трястись от изнурения, а неуклюжие пальцы отказываются ему подчиняться. Он чувствует себя слабым; бесполезным. И он это ненавидит. – Эй, задрот, погоди секунду, – Бакуго гаркает, более не выдерживая, откладывая в сторону домашнюю работу по английскому и подходя к кровати; в тоне голоса ни капли привычной желчи или язвительности, когда он поправляет подушки Изуку и помогает ему выпрямиться. Заметив, однако, до боли знакомое чувство досады и поражения в зелёных глазах, ему не удаётся сдержать вырвавшийся из груди тяжелый вздох. – В чём дело, Деку? – он недовольно ворчит, вопросительно вскидывая брови. Изуку поднимает на него глаза, в которых на кратчайший момент мелькает недоверие, прежде чем помотать головой. – Ничего такого, – он мямлит, взгляд опущен, но словно сверлит подрагивающие на коленях руки. И Бакуго это понимает; ощущение мучительной слабости, постоянная нужда в чужой помощи и как от этого будто мороз по спине пробирает. – Это не навсегда, задрот, – он ворчит, – я надеру тебе задницу во время реабилитации, если придётся. И Изуку улыбается ему, открыто и искренне, тихо посмеиваясь сквозь бледные губы, в ответ на что Бакуго ощущает, как уголки его собственных слабо подёргиваются вверх.***
С каждым днём Изуку начинает замечать что-то новое в Бакуго; теперь он спокойней, чем был, движения более взвешенные и выверенные, а тон голоса уже не так сильно острит злобой. И появилась словно острая необходимость поддерживать контакт в той или иной форме, зрительной или физической. В первый раз, когда Изуку почувствовал касание тёплых пальцев по своему предплечью, он от скуки перечитывал одолженные ему Бакуго пару конспектов по истории. Он вздрогнул от неожиданности, не успев среагировать на выскользнувшую с ног тетрадь и пальцы дрогнули, на секунду задерживаясь в воздухе, прежде чем начать постепенно отстраняться. И он успел замететить его болезненное выражение лица, стыд, промелькнувший в глазах, побудивший его робко протянуть уже собственную руку вперёд, ловя отступающие назад пальцы и прикладывая их к своему запястью. – Всё в порядке, – он проговорил вполголоса, – меня это немного удивило. Прости. Всё хорошо. И он улыбнулся, устало, но от того не менее честно и душевно, возвращаясь к упавшей тетради, чтобы дать Бакуго время; дать ему шанс отступить, заговорить или сделать что угодно ещё. Спустя долгую минуту он почувствовал, как по его запястью начали медленно вырисовываться маленькие круги; повторяющийся узор движений, утешение без слов, будто защитный механизм. Голова Бакуго опущена к собственным заметкам, когда Изуку тайком бросает взгляд в его сторону; однако сейчас его плечи словно опустились ниже и расслабились, чему он не мог не радоваться взамен. Он рядом, когда Изуку впервые дают разрешение встать с кровати; шатко и неуверенно находя баланс в свинцовых ногах. И когда он неизбежно спотыкается, тёплые руки оказывают ему поддержку, поддерживая контакт даже после того, как он находит опору в ограждении кровати; мягко касаясь его предплечья большим пальцем руки. Изуку пока что не понимает эту кажущуюся необходимость в прикосновениях, в тактильном контакте; но он хочет понять. Поэтому он не останавливает его, разрешая успокаивающему ощущению на коже возвратить себя в реальность, когда кошмары или паника угрожают взять над сознанием верх.***
Проходит ещё два дня перед тем, как состояние Изуку достаточно стабильно для того, чтобы покинуть медпункт. Исцеляющая Девочка объясняет всё, что ему нужно знать, в ответ получая короткие кивки головой; Бакуго слушает её рекомендации краем уха. И он, и медсестра чувствуют будто нависшее напряжение вокруг, но она, кажется, понимает в чем дело, осторожно беря Изуку за руку. – Мидория, ты переживаешь насчёт возвращения в общежитие— Он пытается прервать её отрицаниями, через которые она, однако, видит сквозь, из-за чего легкого сжатия ладони достаточно, чтобы остановить его поток слов и получить робкий кивок в ответ. – Такое не является редкостью, – она объясняет, бросая взгляд в сторону Бакуго и давая понять, что эта информация и для него тоже, – ты прошёл через некоторые эмоционально травмирующие моменты, Мидория. Даже без кошмаров, продолжительное нахождение в отделении интенсивной терапии может вызывать симптомы, похожие на ПТСР. В некоторых ситуациях тебе может стать тревожно или грустно, но очевидной причины таким эмоциям может и не быть совсем. Иногда, возможно, появится ощущение тумана в голове и будет сложно концентрироваться и вспоминать некоторые вещи, с вероятными физическими симптомами слабости или тошноты. Синдром последствий интенсивной терапии очень серьёзен, – она заверяет, устремив взгляд в неверящие зелёные глаза, – и мне нужно, чтобы ты пообещал прийти ко мне или к кому-то другому, если вдруг начнёшь себя так чувствовать, хорошо? Она с трудом вытягивает из него обещание, однако от одной мысли о том, что Деку даже после болезни придётся разбираться с ещё большим количеством проблем, Бакуго чувствует, как внутри всё переворачивается. Он неосознанно сжимает кулаки, едва сдерживая вырывающуюся наружу злобу из-за сущей несправедливости ситуации. Заметив, что её объяснения, сопровождаемые множественными благодарностями со стороны Изуку, подходят к концу, он спиной отталкивается от стены, указывая головой на дверь. Изуку слабо улыбается, подтягиваясь к шагу Бакуго, наконец-то получив разрешение покинуть медпункт. – Ты в порядке, задрот? – он непринуждённо спрашивает, посматривая на него расчётливым взглядом. Изуку кивает, щуря глаза от зимнего солнца. – Ярко, – всё, что он предлагает в качестве ответа, слегка пожимая плечами. Бакуго закатывает глаза, беспечно, но от того не менее аккуратно натягивая Изуку капюшон на голову, ворча о «задротах, постоянно забывающих голову дома». – Спасибо, Каччан, – Изуку тепло смеётся и Бакуго оступается на долю секунды; замечает искреннюю улыбку на его губах и то, как в глаза возвращается потерянная искра. Он хрипит приглушённое «не за что», прежде чем засунуть руки в карманы и продолжить идти, более его не дожидаясь. Однако шаг намеренно замедлен, из-за чего Изуку догоняет его почти не прилагая усилий, чувствуя, как в груди разливается что-то тёплое от заботливого поступка. Он легко толкает его локтем в беззвучном «спасибо» и улыбается шире, закрывая глаза и позволяя лёгкому ветру прошелестеть по всё ещё бледной коже. Рука на плече оказывает ему поддержку, удерживая на месте. – Смотри куда идёшь, Деку, – Бакуго раздраженно выдыхает, – ты для такого слишком неуклюжий. Изуку только посмеивается ему в ответ и открывает глаза, слушая ворчания о «слишком холодной погоде, чтобы весь день тут торчать», чувствуя, как Бакуго совсем слегка тянет его за рукав в сторону общежития.***
Когда за ними закрывается дверь, появление Изуку незамедлительно встречается чьим-то выкриком его имени, сопровождаемым стремительным увеличением количества сливающихся в один голосов и торопливых шагов по полу, становящихся все громче и громче, подбирающихся ближе с каждой секундой. Логически, он знаком со всеми присутствующими; они его друзья, его напарники, одноклассники. Однако где-то в глубине сознания он чувствует невольное отторжение, заставляющее его заново окунуться в воспоминания о кошмарах, заполняющих тело адреналином настолько, что в голове совсем скоро не остаётся ничего, кроме рефлекса «бей или беги». Бакуго замечает его напряжение, но реагирует слишком поздно, чтобы остановить с объятиями набросившуюся на Изуку Урараку. – Деку! Ты вернулся! Мы все так переживали! – её голос громкий и полон эмоций, и Бакуго буквально на себе чувствует волну тревоги, исходящую в паре сантиметров от него. Но когда другие подбираются ближе, высказывая своё облегчение и радость видеть его в здравии, он делает шаг вперёд, преграждая путь ближе рукой. – Эй, круглолицая, – он коротко отрезает, – отпусти Деку. Не нужно, чтобы его ещё раз в медпункт отправили. На её лице явно выражено желание поспорить и проигнорировать его слова, однако что-то заставляет её сделать шаг назад и присмотреться к тому, как Изуку совсем слегка съёжился на месте; глаза дико уставлены в никуда, а язык тела явно указывает на состояние паники. Почти сразу же после, Изуку спотыкается, делая небольшой шаг назад, бормоча о том, как сильно он рад всех видеть и о том, что он «очень сожалеет из-за того что заставил всех волноваться за себя и вообще был обузой но ему срочно необходимо сейчас вернуться в свою комнату», прежде чем нескладно и неловко поклониться и пронестись через общую комнату в коридор на шатких ногах. Бакуго преграждает путь, когда Тодороки, Киришима и Иида пытаются последовать за ним; двое из них остаются озадаченными и раздражёнными его действием, однако Киришима только лишь делает шаг назад – он понимает, если у Бакуго есть причина их остановить, значит для его действий она является достаточно серьёзной. Зажимая переносицу пальцами, он тяжело выдыхает, выпуская наружу проблеск ноющей усталости, донимающей его до мозга костей, прежде чем коротко объяснить сложившуюся ситуацию: – У задрота синдром «После Интенсивной Терапии»...***
Он открывает входную дверь своей комнаты дрожащему с ног до головы Изуку; губы искусаны чуть ли не до крови, а брови на лице сжаты в болезненном выражении. Ему просто невозможно уснуть; всё вокруг кажется неправильным. Бакуго заталкивает его в комнату, предварительно убедившись в отсутствии поблизости нежелательных пар глаз и указывает Изуку на свою кровать, несмотря на тихий, но бурный протест с его стороны. Безмолвная перепалка кончается сдавленным воплем, когда Бакуго поднимает его на руки и перемещает на матрас, в свою очередь усаживаясь на самый край, скрестив руки и устремив «только попробуй поспорить» взгляд в его сторону. Однако Изуку более не возражает, и с каждой успешно выжданной минутой он краем глаза замечает, как напряжение постепенно покидает его тело, а сбитое дыхание приходит в норму. Бакуго проводит рукой по лицу, бросая быстрый взгляд в сторону часов: 01:47 утра; он шумно выдыхает и протирает уставшие глаза. Изуку извиняется на автомате, когда от его слов Бакуго почти неуловимо дёргается на месте, заставляя его брови нахмуриться в обеспокоенном выражении. Он протягивает руку вперёд, пытаясь хоть как-то унять напряжение, сковывающее его плечи, однако пальцы безвольно падают на полпути, только слегка задевая ткань тёмных штанов. Изуку наблюдает, как глаза Бакуго бегают из стороны в сторону в размышлении, лоб хмурится и расслабляется вновь, пока он наконец не начинает говорить, тихо и нерешительно. – Я так устал от этого гребаного чувства вины... Признание вполголоса пронизано искренним стыдом и Изуку чувствует, как желудок сжимается вместе с бушующим где-то внутри желанием облегчить терзающее его бремя; навсегда унять непереносимое ощущение вины. Но шанса заговорить так и не выпадает, когда Бакуго расправляет сгорбленные плечи, щурясь, словно в попытке сосредоточиться на выполнении тяжёлой для него задачи. – Я... я тогда был очень хреновым человеком, – он сознаётся, опустив глаза вниз, до побеления суставов сжимая ткань штанов дрожащими руками, – ты был беспричудным, я потерял своего напарника и думал, что меня предали, даже если твоей вины в том не было. Ни на секунду я не задумался о том, какого тебе было, потому что был тем ещё эгоистичным уёбком. Я превратил твою жизнь в ад, не понимая, что тебе на самом деле было не всё равно. Мне казалось, что ты смотрел на меня свысока и это меня злило. Никогда ты такого не заслуживал, ты заслуживаешь к себе человеческого отношения, и мне— Дыхание перехватывает, напряжённый до предела голос внезапно прерывается всхлипом и даже сейчас сказать вслух два простых слова кажется ему невозможным. Его лицо вспыхивает от гнева и стыда, пальцы хаотично проходятся по волосам, усиливая хватку на прядях, будто жгучей болью пытаясь расслабить надорванные скопившимися эмоциями голосовые связки. Он не слышит шороха простыней, когда Изуку придвигается ближе и опускается рядом, однако мягкое прикосновение к коже рук заставляет его замереть, заглядывая в полные непролитых слёз зелёные глаза напротив. – Я... – Изуку останавливается, сглатывая в попытке остановить боль в горле, чувствуя, как голос ломит от эмоций. Он осторожно отстраняет крепко сжатые руки Бакуго от его головы, бережно удерживая побелевшие от напряжения кисти в своих слабых ладонях, – к-когда нам было по четыре года, я следил за тем, как ты начал меняться, и это было так... так неожиданно. Словно за ночь ты перестал быть моим другом, и я ничего не смог с этим поделать. Но я не мог перестать пытаться, ты же знаешь, что я всегда тобой восхищался. Мне просто казалось, что ещё совсем немного и я смогу снова вернуть всё на круги своя, смогу достучаться—, его прерывает отрывистый всхлип, и он утыкается в своё плечо, чтобы вытереть нахлынувшие слёзы. – Я не стану отрицать того, что ты причинил мне много боли, Каччан, – он тихо признаёт, встречаясь с ним взглядом, – ты оставил шрамы, которые даже время не сможет сгладить. Бакуго тревожно ёрзает от предельной искренности в словах Изуку, однако продолжает держать зрительный контакт; его друг детства заслуживает хотя бы этого. – Но ты изменился с приходом в ЮЭЙ, – и его голос поднимается на октаву выше, сопровождаемый едва заметной улыбкой на губах, прежде чем он опускает взгляд вниз, выпуская руки Бакуго из своих, взамен перебирая пальцами подол футболки, – я сам это видел, как ты стал сильнее, быстрее, организованнее. Но вместе с этим, ты научился заводить друзей, подбадривать людей, пусть и по-своему. И я так тобой горжусь. Зелёные глаза вновь находят его, однако на этот раз Бакуго не может выдержать зрительный контакт, чувствуя, как тяжесть незаслуженной доброты и открытости обжигает тело изнутри. – Да что ты вообще несёшь? – он шипит, ощущая заливающиеся краской уши, – Как ты ещё можешь мной гордиться после всего, что я сделал? – Потому что ты понимаешь, что поступал неправильно и больше такого не повторишь, – он просто и незамысловато объясняет, – ты больше не тот, кем был в средней школе. После сказанных слов в комнате наступает тишина: вдумчивая и медитативная, совсем не тяжёлая и гнетущая, как в пространстве отделения или в темноте пустующей общей комнаты. Изуку убеждает Бакуго прилечь, сдвигаясь к стене, чтобы освободить для него больше места. – Когда я лежал без сознания, я будто был взаперти, – Изуку шепчет подрагивающим голосом, стараясь не задумываться о бесконечной чёрной пустоте и монстрах, которые её населяли, – мне было так страшно. Но иногда я чувствовал прикосновения к рукам или голове, или слышал чьи-то знакомые голоса. Слова разобрать не мог, но понимал, что был в безопасности. Это помогало успокоиться, – он с пониманием смотрит в глаза Бакуго. – Ещё до ЮЭЙ, быть настолько открытым с тобой для меня было бы равно смерти. Но сейчас я знаю, что мне больше не нужно тебя бояться. – Да я ведь даже извиниться до сих пор не могу, – он фыркает, всматриваясь в разделяющее их пространство. В поле зрения входит рука, медленно и осторожно, давая ему шанс отстраниться, прежде чем опуститься на его собственную, аккуратно, мягко её сжимая. – Не думаю, что мне так уж и необходимо это услышать, Каччан, – Изуку отмахивается, – ты никогда особо не был силён в словах, но это и является твоей особенностью. Твои действия говорят мне, что ты правда сожалеешь. И этого для меня достаточно. Если тебе захочется их сказать, я выслушаю, когда ты будешь к этому готов. Знаю, рано или поздно ты точно сможешь это сделать, тебе не занимать упрямости, если поставишь себе цель, – тихий смешок прерывает его поток мыслей, – но слова вовсе не необходимы. Я вижу это и без них. Изуку пристально всматривается в его глаза, чувствуя, как собственный взгляд мелко дрожит: – Тебе больше не стоит винить себя, Каччан. Его кожа пылает под искренним, испытующим взглядом и он чувствует, как в ответ по спине пробегают сотни мурашек; болезненно, однако в то же время словно залечивая раны в душе, о наличии которых раньше он даже не подозревал. Он рассеяно проводит большим пальцем по шрамам на руке Изуку, позволяя беззвучному эхо их разговора раствориться в воздухе, прежде чем с приглушённым писком со стороны притянуть его к своей груди, зарываясь подбородком в мягких зелёных кудрях. Чуть ли не инстинктивно он поцелуем касается макушки головы Изуку, заставляя его совсем слегка отстраниться, сияющими чем-то, что Бакуго пока не может понять глазами всматриваясь в его лицо, пытаясь прочесть намерения. Беспокойство и тревога грозят когтями впиться в его умиротворённое состояние, но хмурость на лице Изуку быстро сходит на нет, сменяясь пониманием, когда он только лишь берёт его за руку и прижимает поцелуй к тёплой ладони, закрывая подрагивающие веки и мягко улыбаясь. Такой простой и очевидный жест абсолютного доверия оставляет Бакуго без слов, чувствуя, как в груди ломит от тёплого, заполняющего всё её пространства ощущения, когда они возвращаются в прежнее объятие. Атмосфера полной безмятежности и уютное тепло тянет их ко сну, мирно свернувшись вместе. – Знаешь, Всемогущий всё-таки был прав, – Бакуго шепчет в надежде сгладить низкое звучание голоса, поправляя одеяло и совсем слегка касаясь губами его виска, когда Изуку поднимает на него вопросительный взгляд. – Мне всегда не хватало твоего сердца.