***
Режущий слух непрерывный гул, совершенно неприсущий привычному шуму отделения, заставляет его проснуться, а за расплывчатым полусонным состоянием приходит дурное предчувствие. Что-то не так. Кровать пустует, кардиомонитор издаёт протяжный, неприятный звук от которого у него по спине пробегают мурашки. Он быстрым движением приводит себя в чувства, прорываясь сквозь одеяла и пошатываясь на месте, ощущая выброс адреналина в кровь и то, как он пуще разжигает панику в груди, пока взгляд мечется в поиске. Едва различимый сдавленный всхлип и его глаза немедленно фокусируются на месте в углу комнаты под окном. Он торопясь обходит кровать и сокращает расстояние между ними, бесшумно опускаясь на колени, и его руки нерешительно замирают в воздухе: Изуку смотрит в никуда пустым взглядом, освещаемый блеклым светом луны, кулаки крепко сжаты, ноги согнуты, в любую секунду готовые сорваться с места. – Деку, – он шепчет хриплым голосом, – всё хорошо, ты в безопасности. Это я— Ладонь аккуратно опускается на дрожащую руку Изуку и он резко вздрагивает, пятясь назад к стене, тесно прижимаясь к углу, пока по его коже пробегают извилистые зелёные молнии. Бакуго судорожно сглатывает, подкрадываясь ближе, чтобы попытаться вновь; он не может позволить Изуку сбежать в этот раз. Где-то за спиной ему слышится шум парящего в воздухе дрона, однако он не обращает на него никакого внимания. – Каччан! – надрывной всхлип и звук собственного имени заставляет его на секунду оторопеть, но когда Изуку делает резкий рывок вперёд, Бакуго заключает его в своих руках, крепко удерживая у груди, пока он упорно сопротивляется его хватке; нанося удары и сквозь сжатые зубы выговаривая бессвязные слова, прежде чем всё его тело внезапно ослабевает, дыхание срывается на удушливые, мелкие хрипы. Поддержав неожиданную нагрузку, Бакуго осторожно корректирует своё положение, укладывая Изуку на свои колени и вполголоса проговаривая успокаивающие слова, совсем слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Он чувствует исходящий от его кожи жар и то, как к мокрому от пота тела прилипает одежда, одной рукой бережно придерживая его голову, другой – методично выводя круги на его руке. – Пожалуйста, оставьте его в покое. Не забирайте его. Пожалуйста. Возьмите меня вместо него... Пожалуйста... К горлу Бакуго подступает желчь от неимоверной боли в его голосе; он, кажется, понимает, что именно сейчас вновь переживает Изуку и сам всеми силами пытается не дать собственным воспоминаниям выйти наружу, даже когда они угрожают нахлынуть на него с новой силой. – Всё хорошо, Деку, – он едва различимо хрипит, – я здесь, рядом. Пожалуйста, тебе нужно успокоиться. Его губы будто невзначай касаются линии роста волос Изуку, осторожно прижимаясь к коже; игнорируя запах немытых волос, прежде чем подбородком зарыться в зелёные кудри. Сдавленный стон привлекает его внимание, когда он ощущает, как что-то стекает по его локтю. Он чувствует, с какой силой сердце Изуку колотится по его рёбрам; спазматические, удушливые всхлипы в груди, и он крепко зажмуривается, снова и снова шепча, что всё хорошо и все находятся в полной безопасности; он тут и ни за что не собирается покидать его. Совсем скоро он путается в словах и сам перестаёт понимать, что говорит; остаётся только отчаянное желание помочь, а незамысловатые предложения и фразы, кажется, хорошо справляются с его собственными устрашающими воспоминании о той ночи. Дыхание Изуку на секунду замирает, а затем перехватывает и он задыхается, напрягаясь всем телом и неожиданно замирая. Бакуго слегка запрокидывает голову и замечает его остекленевшие, смотрящие в никуда широко раскрытые глаза, рот, приоткрытый в беззвучном крике и слёзы, стремительно бегущие по лицу, когда всё напряжение внезапно покидает его тело и голова откидывается обратно, грудь тяжело вздымается, пока Бакуго осторожно трясёт его за плечо, шёпотом зовя по имени. – П-пожалуйста... отдайте е-его... Слёзы жгут уголки его глаз от мучительного отчаяния в слабой просьбе и он прижимается своим лбом ко лбу Изуку, чувствуя, как по щекам стекают две влажные дорожки. Твёрдая рука на его плече заставляет Бакуго вздрогнуть и вскинуть голову, встречаясь взглядом с обеспокоенной нахмуренностью над добрыми серыми глазами, которые словно спрашивают разрешение, прежде чем она протягивает руки вперёд и слега ослабляет его хватку, освобождая лёгкие Изуку от возможного на них давления. С немой отстранённостью он позволяет ей маневрировать его кистями, словно сам смотрит на происходящее издалека, пока Исцеляющая Девочка проверяет состояние Изуку, сразу после по-матерински мягко ему улыбаясь. – Итак, Бакуго, – она ласково начинает, – нужно положить его обратно в кровать, сможешь мне с этим помочь? Не сказав ни слова в ответ, он подхватывает Изуку руками и встаёт на ноги в одно плавное движение, пересекая пространство между кроватью и углом комнаты. Он укладывает его обратно, позволяя пальцам ненадолго задержаться на щеке, пока Исцеляющая Девочка ставит рухнувшие мониторы на место и обратно вставляет вырванные из кожи катетеры. Улыбка облегчения касается её лица, которую Бакуго, однако, упускает. – Бакуго? – она говорит, слегка сжимая его расположенное на ограждении кровати напряжённое запястье. Он поворачивает к ней голову, однако взгляд прикован к теперь уже мирному, спящему лицу Изуку. – Его жар спал. И это облегчение от сказанных ею слов нельзя описать точнее, как всеобъемлющее; оно заставляет его колени трястись, когда ноги сдают и он падает на стул, чувствуя, как мышцы подёргиваются и пульсируют от оставшегося в теле адреналина, пока дрожащие пальцы царапают щеки. – Он... он— чёрт! – он задыхается, – с ним всё будет в порядке? В качестве ответа Исцеляющая Девочка слабо кивает, в противовес серьезности и важности известия: – Ему через многое пришлось пройти, и впереди его ждёт нелёгкий реабилитационный период, чтобы восполнить утерянные силы. Но он обязательно справится. С очередным утешительным сжатием его плеча и убедившись, что у Бакуго больше нет к ней вопросов, она удаляется из комнаты, давая ему время и место наедине. Он протягивается вперёд и осторожно берёт его за руку, неосознанно сжимая челюсти от того, насколько маленькой она казалась в сравнении. Деку всегда выглядел для него слабым; нескладным, хилым и от того бесполезным. Однако на долю Бакуго выпало достаточно его ударов и блоков, достаточно он и видел, во время занятий или в раздевалке, что за их время в ЮЭЙ всё успело кардинально измениться. Впрочем, сейчас, сидя в тёмной комнате и держа слишком-чёрт-возьми-маленькую руку в своей, тёплой и живой, он не может остановить накатывающую на него волну беспокойства и тревоги, вспоминая, насколько лёгким по ощущению было тело Деку; насколько просто было его остановить и обездвижить. И это неожиданное желание защитить с новой силой переполняет его, разрастаясь шире, чем раньше; защитить не только в нынешней ужасной ситуации, но и далеко в будущем. Он не понимает происходящего и чуть ли не отступает назад. А затем, другое воспоминание всплывает в голове и он рефлективно проводит пальцами по губам. – Чёрт... – он шепчет, и что-то внутри него проясняется; это «озарение», тёплое и волнующее, постепенно заполняет всю грудную клетку, оттеняясь, однако, нагнетающим ощущением самоненависти и отвращения. По телу Изуку пробегает мелкая дрожь и он не раздумывая поправляет одеяла, успокаивающим движением пальцев пробегаясь по его волосам, пока он снова не засыпает. «Будто бы Деку смог посмотреть на тебя с такой стороны». Тяжело вздохнув, он крепко заворачивает это новое чувство, ощущая лёгкую грусть от его утери в форме фантомной боли где-то между рёбрами, укладывая его в коробку и отталкивая в самый дальний угол своего сознания. На сейчас. Рано или поздно, он разберётся с этим по-настоящему. Он не трус. Отяжеляющая тело усталость давит на него вниз, но сон так и не приходит, из-за чего он продолжает наблюдать за Изуку ещё долго после того, когда небо постепенно начинает окрашиваться в насыщенные оттенки розового и оранжевого. И на минуту он присматривается, по-настоящему даёт себе время рассмотреть шрамы, искажающие его веснушчатую кожу. От знакомых ему бледных, чем-то напоминающих раны от когтей шрамов, простирающихся от кисти к запястью, до тёмного пятна на плече. Воспоминания дорисовывают картину, восполняя скрытое за тонкой больничной пижамой; серебряно-белая линия, пересекающая ключицу и достающая пяти шрамов в отчётливой форме чьих-то отпечатков пальцев на его лопатке, с ещё парочкой мелких пятен высеченных на коже спины. Он вздрагивает от врезающихся в сознание воспоминаний об запахе горящего пластика и плоти и встряхивает головой в попытке очистить разум. Взгляд, однако, постоянно возвращается к самому новому из его шрамов, только наполовину видимому, скрывающимся за рукавом пижамы; стянутая кожа ярко-красного цвета, гладкая в противовес здоровым тканям. Он нервно сглатывает; ему было известно, когда Изуку получил этот шрам, но обстоятельства так и остались загадкой – никто не решался рассказать, а он, в ответ, никогда так и не спросил. Всё, что ему довелось услышать из чьих-то разговоров – это то, что Изуку в одиночку сражался со злодеем, чтобы спасти какого-то ребёнка. Бакуго вздрагивает от одного воспоминания его искореженных донельзя рук и то, как всё его тело содрогалось от нечеловеческой нагрузки; грудь сдавленно вздымалась и опускалась в затруднённом дыхании, горящие, но в то же время будто остеклённые глаза и сломленный голос. Он был в агонии. Но он всё равно продолжал сражаться за каждый свой шаг; за любой шанс возвратить его домой. Бакуго зарывает голову в руках, пытаясь противостоять весу нахлынувших воспоминаний; чувство замкнутости в куске мрамора и холодных пальцев по плечу; беспомощность, злорадствующая даже под покровом напускной самоуверенности и храбрости. Он сжимает запястье Изуку совсем чуть-чуть сильнее и позволяет этому действию успокоить бушующие внутри мысли; оплот против страхов, против воспоминаний. Поэтому одной рукой он всегда поддерживает тактильный контакт; пальцами проходясь по волосам, чертя бессмыслицу на его предплечье или кисти, пока его будильник не пищит резкую мелодию и он уходит, чтобы переодеться перед утренними занятиями.***
Классный час подходит к концу, когда Айзава неожиданно останавливается, на середине своего предложения вытягивая из кармана телефон и хмурясь совсем на секунду так, что весь его вид держит Бакуго на грани напряжения; Айзава никогда не отвечает на сообщения во время урока. Однако наблюдая, он замечает, как выражение лица его учителя меняется, а уголки губ подрагивают в маленькой улыбке: – Мидория очнулся. На секунду, класс замирает в тишине, прежде чем взорваться громкими голосами под бдительным надзором Айзавы. Бакуго горбится на стуле, совсем слегка прорезая аккуратно им воздвигнутую стену безразличия, когда Киришима буквально кидается на него всем телом с глазами, сияющими слезами радости и в один голос выкрикивая возгласы ликования, поддерживаемый Каминари, Миной и Серо. Урарака заливается рыданиями облегчения, Иида вытирает пару выскользнувших слёз, вместе с Тсую и Хагакуре подходя к ней, чтобы успокоить; Тодороки проводит трясущейся рукой по лицу, прежде чем Яойрозу привлекает его внимание, ободряюще сжимая его ладонь в своей. Айзава со стороны наблюдает за всем происходящим: искренней радостью, облегчением, утешениями и его улыбка совсем незаметно становился шире, прячась за обвивающей его шею лентой.