Light it up like dynamite

Чонгук завис. Завис на этих офигенных губах. Завис в тот самый момент, когда впервые увидел Сокджина. И его губы. С той минуты он с уверенностью мог сказать, что губы — его фетиш. Нет, не так! Губы Сокджина — его фетиш. То, что сводит с ума. То, что заставляет корчиться от острой боли в паху долгими зимними ночами в его огромной постели в шикарно обставленной комнате роскошного особняка семьи Чон. Чонгук вообще баловень судьбы, рожденный с тремя золотыми ложками: с одной во рту и по одной в каждой руке. Младший, залюбленный родителями и братьями, многочисленными кузенами и кузинами, тетками и дядьями. Со всех сторон заласканный. С кучей помятых купюр в кармане, потому что не любит тратить время и складывать их в бумажник. Куда проще сгрести в кулак и запихнуть в карман джинсов. И даже переезд в новый город не доставляет Чонгуку никаких проблем. Он сразу вливается в коллектив, потому что умеет себя поставить. С порога весь его внешний вид кричит: «Эй, ребятки, перед вами вожак, лидер, тот, на пути кого становиться не стоит — переедет и не поморщится». А еще Чонгук наотрез отказался учиться в элитной частной школе и предпочел ей обычную среднестатистическую, но с высоким уровнем обучения. И не для того, чтобы выделяться на фоне других учеников, в большинстве своем выходцев из семей со средним достатком. А потому что надоело, когда учителя вместо своих прямых обязанностей заглядывают в рот ученикам и готовы наизнанку вывернуться перед золотой молодежью. Именно потому Чонгук не распространяется о том, что его отец — одна из самых влиятельных фигур в деловых кругах. И что уже сейчас для Чонгука готово теплое место по правую руку от главы крупной промышленной корпорации. Чонгуку на это просто плевать с высокой колокольни, потому что больше всего на свете он любит рисовать и фотографировать. И отец пока не знает, что ни в какую корпорацию Чонгук работать не пойдет. Окончит школу и уедет куда-нибудь в Европу, пристроится подмастерьем к какому-нибудь фотографу и будет себе наслаждаться любимым делом. А пока что он коротает время, изучая основы экономики и подтягивая другие предметы до уровня «идеально». Потому что по-другому Чонгуку нельзя. Потому что по-другому он не умеет. Все, за что берется Чонгук, должно быть выполнено идеально. А потому и зависает он на губах Сокджина тоже идеально, по самые уши, до звездочек в глазах и зуда на кончиках пальцев. И так идеально Чонгук завис, что плевать ему на все остальное. И на то, что кроме него самого на Сокджина никто даже не смотрит. Уже третий год как никто не смотрит. Потому что Сокджин — педик. Причем такой вот стандартный, стереотипный педик, которого и задирать-то неинтересно. А бить — тем более. Бить Сокджина — это все равно, что бить девчонку. Потому что Сокджин такой весь розовый и нежный и смотрит на мир широко раскрытыми, густо подведенными черным карандашом глазами. И улыбается так наивно, будто все вокруг любят его так же сильно, как он любит всех вокруг. Потому что это Сокджин. Потому что по-другому ему нельзя. Потому что по-другому он не умеет. И с каждым днем Чонгука ведет все больше, потому что просто смотреть уже недостаточно. Просто смотреть уже ничтожно мало. Хочется потрогать. Прикоснуться. Поцеловать. И вот в этом конкретном месте идеальность Чонгука заканчивается. Заканчивается, потому что стоит ему связаться с самым популярным педиком школы, и Чонгук перестанет быть идеальным. Он идеален, пока толпы девчонок наперебой добиваются свидания с Чонгуком. Он идеален, пока все вокруг уверены в его натуральности. И вот в этом конкретном месте его система дает сбой. Один такой конкретный, разрушающий всю идеальность сбой. Потому что нифига Чонгук не натуральный. Потому что Чонгук такой же педик, как и Сокджин. Просто пока что об этом никто не знает. Даже сам Чонгук. А то, что на губах завис, так это просто маленькое такое, досадное недоразумение. Подумаешь, переворачивается все внутри, когда Чонгук смотрит, как эти самые губы неторопливо снимают фруктовый йогурт с маленькой пластмассовой ложечки. Или язык проходится по этим самым губам, слизывая соль, оставшуюся от картошки фри. И Чонгука ни разу не беспокоит тот факт, что желание самому слизать соль с этих губ становится все сильнее. Разрастается до гигантских размеров и уже не вписывается в его ограниченный рамками идеальности размер. Вылезает за пределы этих самых рамок, установленных не то самим Чонгуком, не то обществом, в котором он живёт и наслаждается своей идеальностью. Вот только контролировать это самое желание уже не может. И, забив на все, тащится туда, в маленькую каморку на третьем этаже, где Сокджин обычно сидит до самого закрытия школы. Пока солнце не опустится за горизонт, а на темнеющем небе не начнут загораться звезды. Потому что домой идти не хочется. Потому что дома все точно так же, как в школе. Потому что дома он тоже педик, которого предпочитают не замечать. А Сокджин ведь любит весь мир, даже включая презрительно косящихся в его сторону родителей. И младшую сестру тоже. И плевать, что все они лишь фыркают в его сторону. Он должен любить их. Потому что по-другому Сокджину нельзя. Потому что по-другому Сокджин не умеет. И гораздо проще любить их спящими. Вот и торчит он в школе, пока охранник не начнет звенеть ключами, запирая входные двери на замок. А до тех пор сидит в облюбованной каморке, прилежно выполняет домашние задания и любит весь окружающий мир. Но отчего-то любовь эта оседает солеными каплями на губах, на которых завис Чонгук. Завис, стоя в дверном проеме крохотной комнатки, заваленной старыми учебниками и рефератами, которые выкинуть нельзя, а хранить больше негде. Завис, впиваясь голодным взглядом в приоткрытые губы, полные, розовые, которые хочется поцеловать, с которых хочется слизнуть эти чертовы соленые капли, чтобы не осталось и следа. И плевать, даже если весь идеальный мир Чонгука перевернется вверх дном. И Чонгук просто делает это. Опускается на колени и берет перепуганное лицо Сокджина в свои прохладные, влажные от нервного накала ладони. Накрывает эти чертовы губы, ставшие его собственным маяком, своими. Пробует на вкус и кривится. Чонгук не любит соль. Разве что от картошки-фри, которую иногда жует Сокджин, сидя на лавочке в тени раскидистых деревьев. Но только не соленый привкус любви к этому гребаному миру. И в этом конкретном месте Чонгук понимает, что Сокджин тоже не любит этот соленый вкус. Потому что тянется к Чонгуку с улыбкой. Мягкой такой, солнечной, от которой вся идеальность Чонгука тает на глазах. Тянется взглядом, тянется прохладными руками, цепляясь за модную брендовую куртку. Всем телом тянется. И Чонгук понимает, что завис не только на губах Сокджина. Теперь сам Сокджин — это фетиш Чонгука. Потому что весь такой розовый и нежный. Потому что размазывает Чонгука всего от одного прикосновения, от одного поцелуя так, что не соскрести обратно. Да и не хочется. И Чонгук знает, что завтра встретит Сокджина у ворот школы и снова зависнет на его губах. Зависнет так, что поцелует прямо там, на глазах у всех. А потом возьмет его теплую ладошку в свою, и вместе они пойдут в школу под косые взгляды сотен учеников. И плевать будет Чонгуку на всю свою натуральность. Потому что он завис на Сокджине. И завис идеально. Потому что по-другому Чонгуку нельзя. Потому что по-другому Чонгук не умеет.