Light it up like dynamite

Бесит! Как же бесит его этот ботан в своих задротских очках и со старой дедовской сумкой через плечо. Так и хочется сорвать нахрен эту потертую фигню и вышвырнуть в ближайший мусорный бак. Как и ее хозяина, впрочем. Чонгук закипает внутри, разве что пар из ушей не вырывается с оглушающим свистом. Стиснув зубы, он наблюдает, как к ботану лениво подползает Минхо со своими прихлебателями. Чон знает, что сейчас произойдёт. Опять ботан станет умываться кровавыми соплями, стекающими из разбитого носа, и подтирать рукавом старенькой толстовки сочащуюся из лопнувшей губы кровь. А Чонгук будет молча стоять в стороне и наблюдать за избиением младенца — по другому этого марсианина и не назовешь. Он хуже ребенка. Не то что сдачи дать не может — убежать и то не в состоянии. Чонгук лишь сильнее стискивает зубы, прислушиваясь к отдаленным голосам старшеклассников, обступивших Тэхена со всех сторон. Самый здоровый протягивает руку и срывает с плеча ботана сумку, которую так ненавидит Чон, и крутит ею перед глазами Тэхена, отдергивает, стоит тому попробовать взяться за потрескавшуюся кожаную лямку, и пальцы заучки хватают воздух. Еще один дружок Минхо примеряется и отпускает неслабый подсрачник, отчего Тэхен падает, едва успев выставить перед собой руки, и только это спасает его нос от соприкосновения с влажной после утреннего ливня землей. Сам Минхо громко ржет, тыкая пальцем в жертву, забирает у стоящего рядом парня стакан с недопитым кофе и, сбросив пластиковую крышечку, выливает содержимое Тэхену на голову. Коричневая жижа стекает по светлым волосам ботана, превращая их в слипшуюся неприглядную массу. Довольные очередной забавой, старшеклассники направляются за угол школы покурить, а Тэхен так и остается стоять на четвереньках до тех пор, пока обидчики не скрываются из вида. Только после этого он поднимается, собирает в сумку рассыпавшиеся по мокрой траве учебники, заботливо вытирая с них капли бумажной салфеткой, и бредет в школу. Чонгук никогда не идет за парнем, лишь провожает его сочувствующим взглядом, и не делает ничего, чтобы прекратить террор. Но сегодня что-то щелкает внутри подростка. Он сует руки в карманы джинсов, поправив на плече рюкзак, и следует за Тэхеном бесшумной тенью. Парень плетется по длинным коридорам школы, чуть слышно хлюпая носом и размазывая по лицу слезы рукавом толстовки. Скрывается в туалете возле спортзала, и Чонгук на несколько мгновений задерживается, прежде чем потянуть на себя тяжелую дверь. Слышит возню в одной из кабинок, но не может открыть ее — заперто. Возня стихает, а Чонгук входит в соседнюю, бесшумно залезает на унитаз и заглядывает за перегородку, подтянувшись на руках. Он оказывается не готов к тому, на что наталкивается его любопытный взгляд. Тэхён сидит на опущенной крышке унитаза. Левый рукав его толстовки задран до локтя, а на светлой коже контрастными полосами зияют свежие порезы от зажатой в пальцах жестяной крышки. — Твою мать, — выдыхает Чонгук, спрыгивая со своего наблюдательного пункта. — Открывай! — лупит он кулаком в дверь, за которой прячется Тэхён. — Уходи, — доносится из кабинки почти умоляющий голос. — Пожалуйста. — Хуй там! — рычит Чонгук, отступает на шаг и с силой ударяется в дверь плечом. Та поддается и распахивается с оглушающим стуком. — Ты что творишь? — Чон выбивает жестянку из руки парня и хватает за запястье поврежденной руки. Из трех неглубоких порезов проступает алая кровь, капли ее неторопливо скользят по алебастровой коже, и Чонгук пялится на это зрелище, подавляя приступ тошноты. Вся рука от локтя и до запястья покрыта уродливыми шрамами. Некоторые из них едва заметны, другие совсем еще свежие, с темной коркой запекшейся крови. — Зачем это? — шипит Чонгук, дергая руку парня вверх. — Какого хера? Тэхён молчит, уткнувшись взглядом в грудь Чона. Нервно кусает губу до крови, тут же растирает соленую каплю языком по нёбу. Чонгук сжимает пальцами подбородок парня, заставляя того поднять голову, пристально вглядывается в лицо, по которому размазаны слезы вперемешку с кровью и грязью с перепачканных ладоней Тэхёна. Хватает его за шею сзади и, заставив подняться, тянет к умывальникам. Силы у него достаточно, но ботан и не думает сопротивляться. Чонгук сует его головой прямо под кран, пустив воду, смывает с волос остатки кофе, после несколько раз остервенело проводит ладонью по лицу, стирая грязь и кровь, и только после этого отпускает. Закручивает кран и смотрит на Тэхёна, ссутулившегося, опустившего голову, прячущего взгляд. И такого покорного. Чонгука эта покорность выбешивает до ярких вспышек перед глазами и возбуждает одновременно. Он и сам шокирован твердым стояком, образовавшимся в штанах. И все, чего ему сейчас хочется — впиться поцелуем в темно-вишневые губы, слизнуть с них кровь, вновь проступившую из свежей раны. Чонгук сжимает ладонью горло Тэхёна, ощущая пульсацию, и толкает парня обратно в кабинку. Впечатывает его спиной в тонкую перегородку и вжимается своим телом в чужое так сильно, что чувствует бешено колотящееся в грудине парня сердце. Присасывается к его губам, тут же ощущает металлический привкус во рту и заводится еще сильнее. Чонгук окончательно срывается с тормозов, когда Тэхён, судорожно цепляясь за его куртку, отвечает на поцелуй. Языком сталкивается с чужим, скользит по зубам и пошло стонет, когда Гук прикусывает мягкую плоть. Перед глазами Чона мелькают разноцветные пятна от возбуждения. Член в штанах болезненно пульсирует, требуя разрядки. Он отрывается от Тэхёна, разворачивает и впечатывает его грудью в перегородку, другой рукой быстро расстегивая ремень и застежку джинсов. Ботан неожиданно для Гука проделывает то же самое, штаны его вместе с трусами уже болтаются на щиколотках, а голый оттопыренный зад тычется в пах Чонгука. — У меня нет смазки, — шипит Гук, засовывая в узкий вход сразу два пальца, обильно смоченных слюной. — Хуй с ним, — выдыхает Тэхён, прогибаясь в пояснице. Ногти его царапают деревянную перегородку с такой силой, что соскребают с нее краску, оставляя серые полосы. — Резинки тоже нет, — разочарованно бросает Чонгук. В ответ все то же: «Хуй с ним». Гук сплевывает слюну на ладонь и смазывает торчащий колом член. Мгновение, и головка преодолевает сопротивление мышц, втискивается в горячее нутро. Тэхён шипит от боли, но толкается задом навстречу Чонгуку. Всего несколько секунд бездействия, чтобы партнер привык, но не более. Они оба не могут ждать. А дальше безумие. Колени Тэхёна дрожат от накатывающего горячими волнами наслаждения, он уже едва стоит на ногах, пока Чон резко вбивается в него. Жгучая боль в заднице смешивается с зарождающимся внизу живота блаженством, превращаясь в чистейшее удовольствие, растекающееся по венам, пульсирующее в каждой клеточке, утаскивающее в водоворот без надежды на возвращение. И только крепкая рука Чонгука, обхватывающая тонкую талию жестким кольцом, не дает парню рухнуть. Тишину разрывает скулёж, когда Гук отступает на шаг назад, утягивая за собой Тэхёна, заставляя его наклониться и прогнуться в спине. Пальцы больно впиваются в нежную кожу на бедрах, ногти оставляют ярко-розовые следы в форме полумесяцев. Новая порция боли срабатывает как спусковой крючок, и Тэ взрывается, даже не притронувшись к своему члену. Сперма белесыми каплями падает на бежевый кафель. Пальцы Чонгука стискивают мокрые волосы, с которых острыми брызгами осыпается вода, тянет на себя, заставляя задрать голову до боли в шее, и эти ощущения продлевают оргазм еще на несколько мучительно долгих секунд. Тэхён уже даже не скулит. Воздух с хрипами вырывается из его горла, когда движения Чонгука становятся резче, больнее. Семя наполняет задний проход, но Гук и не думает останавливаться. Он вдалбливается в Тэхёна с такой силой, что тот то и дело бьется головой о перегородку. Возбуждение нарастает вновь, закручиваясь тугой пружиной в молодых разгоряченных телах. Чонгук опять впечатывает Тэхёна грудью в перегородку, цепляется пальцами в подбородок, заставляя повернуться, и вгрызается в темные губы, вынуждая задохнуться от нехватки воздуха. И продолжает двигаться, наращивая темп. Резко отстраняется, улыбается, слыша разочарованный стон, и с силой опускает ладонь на покрасневшую от яростных соприкосновений с его собственными бедрами ягодицу. Тэхён взвизгивает от неожиданности и протяжно стонет, когда ладонь так же резко хлопает по другой половинке, оставляя алый след. От этих звуков у Чона срывает крышу. Он снова и снова лупит по горящей уже коже, пока ослабевшие ноги не подкашиваются — Тэхён падает на колени, упираясь ладонями в холодный кафельный пол и кончает в то мгновение, когда Чон резко входит в него. Самому Чонгуку много не надо — всего несколько размашистых движений внутри дрожащего в приступе экстаза теле подводят его к черте. Гук утыкается лбом в спину любовника, нежно поглаживая обнаженные бедра, забираясь под толстовку, скользя по ребрам, спине, плоскому животу. И думает о том, что с этой минуты никто не посмеет прикоснуться к Тэхёну. С этого мгновения боль, которая приносит Тэхёну наслаждение, будет принадлежать только ему одному…

***

Чонгук нервно переминается с ноги на ногу, стоя у ворот во двор школы, нетерпеливо постукивает носком массивного ботинка по мокрому асфальту, в котором отражаются тусклые фонари. Бросает раздраженные взгляды в сторону входа в здание, наталкивается на лица учеников, но по-прежнему не видит искомого. Достает из кармана короткой куртки телефон и проверяет время. Урок закончился двадцать минут назад, но Тэхёна все еще нет. Размашистым шагом идет к школе, ускоряясь, и сразу же направляется в туалет возле спортзала. Проверяет все кабинки — никого. Ругается вполголоса, распахивая дверь и вылетая в коридор. На мгновение задерживается, вспоминая расписание Тэхёна. Последним уроком была физкультура. Бежит в спортзал. Останавливается посреди огромного пустого помещения, озираясь по сторонам, — никого. Только пугающая тишина и едва доносящийся из раздевалки шелест воды. Мчится туда, прямиком в душевую. Замирает на пороге, спотыкаясь взглядом о худое тело сидящего на кафельном полу Тэхёна. Сверху на парня льется вода, стекая в отверстие в полу розовым водоворотом — на руке несколько свежих порезов. — Твою мать, — выдыхает Чонгук, быстро пересекая разделяющее их расстояние, закручивает краны и присаживается рядом на корточки. Хватает парня за подбородок, заставляя поднять голову, и морщится при виде ссадины на скуле и рассеченной брови. В правом уголке губ собралось несколько капель алой крови. — Кто? — шипит он, не веря своим глазам. Ему казалось, два месяца назад он предельно ясно объяснил на примере Минхо, что Ким Тэхён — его территория, и каждый, посмевший ступить на нее, будет безжалостно наказан. После этого разговора Ли несколько дней не появлялся в школе, а синяки, покрывавшие его тело, сходили и того дольше. Тэхёна действительно не трогали почти два месяца, и вот опять. — Кто? — повышает голос Чонгук, буравя Тэхёна яростным взглядом. Тот молчит, лишь сильнее стискивает зубы. — Я все равно узнаю, — предупреждает Гук, и Тэ понимает, что за этим последует. И боится. Не за себя, за Чонгука. Одно дело — Ли Минхо. Этому трусливому засранцу со своими прихлебателями вполне хватило нескольких тумаков в виде предупреждения. Другое дело — Джексон Ван. Золотой мальчик, рожденный с серебряной ложкой в заднице, решил, что Тэхён вполне подходит на роль его новой игрушки. И с ним Чонгуку не тягаться. Джексону достаточно кивка головы, чтобы парочка телохранителей отделала Гука так, что он инвалидом на всю жизнь останется. — Ладно, идем, — понимая бесполезность допроса, вздыхает Чонгук, поднимается и тянет Тэхёна на себя, забрав перед этим из ледяной ладони канцелярский нож. — Где ты вообще его взял? — недовольно ворчит, пряча ненавистный предмет в карман. Вот уже два месяца каждое утро, встречаясь с Тэ, и каждый вечер, провожая его до дома, Гук тщательно осматривает сумку и карманы парня на наличие острых предметов, которыми тот может навредить себе. То ли из-за этого, то ли благодаря постоянному его присутствию в жизни Тэхёна на теле последнего не появилось ни одной свежей раны. И тут снова-здорово. Гук вытирает парня, осторожно промакивая полотенцем раны на предплечье, помогает одеться и ведет из здания школы. Перед выходом натягивает на голову капюшон, заботливо пряча под толстую ткань влажные волосы. На дорогу до дома уходит чуть больше десяти минут. В квартире Чона пусто: отец еще неделю будет в командировке, у матери суточное дежурство в больнице. И хотя родители никогда не против того, чтобы Тэхён оставался у них ночевать, понимая, что это лучше, чем обшарпанная квартира и вечно пьяные родители, сам Тэ не хочет быть обузой. Он привык. Зато когда Чонгук один, парень с удовольствием остается. И вовсе не потому, что так они могут спокойно трахаться, не опасаясь, что их застукают. Для секса они вполне находят места — в школе полно разных закоулков, где можно спрятаться. Тэхёну гораздо больше нравится просто сидеть перед телеком, которого у него дома отродясь не было. Или играть в компьютерные игры. Или просто валяться на кровати, широкой, мягкой и удобной, болтая обо всем на свете или молча глядя друг другу в глаза. — Иди на кухню, — скидывая ботинки, приказывает Чонгук, а сам идет в ванную. Возвращается оттуда с большой пластиковой коробкой, которая служит аптечкой. Ставит ее на стол и молча стаскивает с Тэхёна толстовку, не обращая внимания на слабое сопротивление. Берет за запястье и укладывает руку на стол, осматривая порезы. Края ран ровные, не похожие на те, которые оставляли куски жестяных крышек или осколки бутылок. Кожа легко разошлась под давлением острого лезвия. — Твою мать, — шипит Гук, морщась. У самого по спине сквозит липкий холодок, когда он проходится ватным тампоном, смоченным перекисью, по порезам. А на лице Тэхёна не дрогает ни единый мускул. Ему все равно. Он уже давно привык к такой боли, она оставляет его равнодушным. Просто отвлекает от той, другой, разрывающей душу, когда Тэхён в очередной раз становится жертвой превосходства других, терпит издевки не только от чужих людей, но и от тех, кто по природе своей должен оберегать и любить, а вместо этого разрушает его маленький мирок. Чонгук лепит пластыри на порезы и уносит аптечку обратно в ванную. Когда возвращается, Тэхён сидит на коленях посреди просторной кухни, покорно сложив руки на них и склонив голову. Чонгук замирает на пороге, сглатывая подступивший к горлу ком. Он ни разу не слышал от Тэхёна предложения потрахаться, ни разу парень не утаскивал его под лестницу в школе, где они могли целоваться тайком от всех. Всегда инициатором был Чонгук. А Тэхён проявлял свое желание вот так — покорно опускаясь на колени и демонстрируя готовность принять все, что Чон может ему предложить. У Гука в груди сердцу вдруг становится тесно, а на душе словно злобная кошка скребет когтистой лапой. Первый месяц с таким покорным, послушным любовником было интересно. Новые ощущения, испытываемые Чонгуком в роли доминанта, пробуждали любопытство, заставляли вновь и вновь пробовать расширить границы. Но постепенно эта заинтересованность сошла на нет. И произошло это, когда Чонгук осознал, что не получает удовольствия, причиняя Тэхёну боль. Напротив, в такие моменты, ему хочется самому биться головой о стену. Но он продолжает снова и снова лупить ладонями по бледной коже, заставляя ее пылать, потому что это доставляет удовольствие партнеру. Но глядя сейчас на парнишку, сидящего посреди помещения, молящего о новой порции унижения, нутро Чонгука отказывается идти на поводу. Он подходит, берет Тэхёна под руку, заставляя подняться, и тянет в свою комнату. На всякий случай запирает дверь комнаты на замок — ничто не должно помешать им. Тэхён стоит возле кровати и удивленно смотрит на Гука, но заговорить не решается. Молчит и тогда, когда Чон подходит к нему и вытаскивает футболку из-за пояса джинсов — не резко, но настойчиво. Медленно задирает ее, будто случайно задевая при этом чувствительную кожу на ребрах, отчего тело Тэ дрожит, а мышцы непроизвольно сокращаются. Парнишка послушно поднимает руки, позволяя раздеть себя, но не опускает их даже тогда, когда футболка отлетает в сторону, падая на пол бесформенным пятном. Ладони Чонгука лениво скользят вниз от запястий до самого пояса джинсов, пока губы внимательно исследуют тонкую шею, острые ключицы, покатые плечи. Постепенно подбираются к груди, целуют, едва касаясь. Язык прокладывает влажную дорожку от ямочки между ключицами сначала к одному соску, потом к другому, ласково обводит их, щекочет, облизывает, надавливая чуть сильнее. А пальцы уже расстегивают ремень и застежку джинсов, спускают их вместе с бельем, робко накрывают эрегированный член, поглаживают, возбуждают еще больше, выбивая стон из груди. Тэхён так и стоит с поднятыми руками, сцепив пальцы между собой, словно удерживает сам себя. И не смеет пошевелиться, когда Чонгук, постепенно выцеловывая его грудь и живот, опускается на колени, раздевая окончательно, тычется носом в низ живота, дразня языком чувствительную кожу паха, а его горячее дыхание обжигает. Чон не останавливается. Продолжает изводить любовника бесконечной нежностью без малейшего намека на жестокость, пусть даже она и приносит удовольствие Тэхёну. Он всего один раз покажет, что это может быть по-другому. Но не будет ни на чем настаивать, если Тэ не понравится. А пока Гук сводит с ума поцелуями, легкими прикосновениями, заставляет дрожать, тихо постанывать. И ждет. Ждет, когда же длинные пальцы зароются в его волосы на затылке, не давая отстраниться. И облегченно вздыхает, когда это происходит — Тэхён позволил себе вырваться из оков покорности, в которую сам себя вогнал. И вот уже Тэ резко двигает бедрами, входя глубоко в глотку захлебывающегося собственными ощущениями Чонгука, по щекам которого градом текут слезы, горло саднит, но он впервые по-настоящему счастлив, когда чувствует горький привкус во рту. Он не отстраняется, глотает все до последней капли, преодолевая неприятные ощущения. Нежно ведет ладонями по бедрам, кладет их на ягодицы, чуть сжимает — не до боли и красных пятен на коже, а просто согревает своими прикосновениями. Подчиняется, когда уже Тэхён заставляет его подняться и тянет в сторону кровати. Парень ложится на спину и смотрит снизу вверх осоловевшим взглядом. Но и тогда Чонгук не спешит. Действует медленно, с обжигающей лаской, мягко подводя Тэ к той черте, за которой радуга, мягкие облака и бесконечность. И Тэ принимает. Не сразу, но постепенно соглашается, чтобы Чонгук проводил его туда, держа за руку. И не отпускал никогда…