9 сентября, 1918 года, Солнечный Берег, Болгарское Царство
«Здравствуй, моя милая Машка. Никак не думала, что в таком ужасном настроении буду писать тебе о свадьбе нашей дорогой Татьяночки. До тебя, возможно, дошли уже какие-то слухи. На всякий случай ничему не верь. Я расскажу, как было. В первый день я сходила с ума от присутствия румын и меня спасала только малышка. Таня была очень собранная, я никак не могла разговорить её. Она же делала вид, что занята какими-то мелочами вроде украшения залов. Я чувствовала, что ей плохо, потому что взгляд у неё часто делался стеклянный. Карагеоргиевичи приехали к обеду, после венчания. Младший с нами держался холодно, старший как нарочно балагурил и был в приподнятом настроении. К вечеру Сандро разговорился со мной, но я понимала, что он взвешивает каждое слово. Как будто боится выдать тайну, понимаешь? Раньше такого не было, не с нами. С утра был пикник, мужчины стреляли по мишеням, Сандро не стрелял, сидел в отдалении. Борис улыбался и выглядел счастливым, но Таня к нему не подходила. Потом меня выкрала у всех эта несносная Миньон, начала сплетни декламировать. Сорока! Видишь ли, ей сказали, что Сандро намерен жениться на ней. Я бы поверила, если бы не то, что случилось позже. Ты же знаешь, что на свадьбу приехало полным-полно народу, посланник немецкий, французские дипломаты были. Вот, и наш Сандро, по своему обычаю, перетянул на себя всё внимание и ошарашил всех. Говорит: хочу заключить помолвку между Марией Румынскою и моим братом, чьи сыновья станут моими наследниками. Представь, он не собирается жениться! Экий удар хватил всех! Я сама едва не поперхнулась. Джордже начал гоготать и пить вино, Сандро снова сел в углу и повесил голову. Джордже охмелел и заорал, что это Борис «серба обставил», какой умница. Мне было стыдно за него и больно за Сандро. Представляешь, он выбежал наружу, прямо выбежал. Всё бы ничего, но Таня встрепенулась и поспешила за ним. Все находились в таком замешательстве, что за ними никто не пошёл и не подсматривал. Я хотя бы надеюсь на это. Неизвестно, о чём говорили и что делали. Только вышли вместе, но мне показалось, что Сандро била дрожь. Танечка поддерживала его за локоть, усадила в кресло и оставила. Несчастный! Никто и думать не мог, что он так влюблён в неё. Кажется, она сама теперь убедилась и жалеет. Хорошо, что ты не приехала и не видела весь этот кошмар, Мари. Как твои непоседы и Луис? Как у него служба? Будь здорова и пиши нам чаще. Твоя Ольга»
***
Их тогда разделяло слишком многое, а то, что объединяло, казалось недостаточным. Согласись она подождать сербскую делегацию, была бы её семейная жизнь отдалённо похожа на то, что она имеет по милости Божьей сейчас с Борисом? Её уважают в семье мужа. Борис вовсе не мешает ей. Иногда кажется, что его нет, не существует. Потом он появляется снова, непременно чуткий, галантный, умиротворённый. Забота плещет через край. Однако слов любви не дождёшься, равно как и несогласия в каком-то вопросе. Не происходит ровным счётом ничего, и это затишье червём подтачивает уже давно окрепшее дерево их семьи. Борису нравится уступать, при любом удобном случае он размахивает белым флагом. — Николаевна, какой славный вечер! — откуда не возьмись перед ней возникает королевич Джордже. — Я бы соврал, что ты украшаешь его, но посмотри сначала на себя, а потом на мою жёнку. Царица Татьяна слишком много времени провела в обществе коммунистов, наводнивших Совет, чтобы подобное замечание сколь-либо отразилось на выражении её лица. — Любезный Георгий, только не говори мне, что Миньон так разодета твоими стараниями, — молодая женщина отпивает шампанского из бокала и склоняет голову набок. — Вы живёте на деньги Его Величества. Не отпирайся. Мария, дочь румынских самодержцев, за последние несколько лет значительно располнела, крой платья ужасен, побрякушками она увешана подобно рождественской ели, однако Татьяна не может искоренить зависть, что никуда не девается вопреки напряжённой внутренней работе — привычке отрочества. Уже трое сыновей, всего-то за пять лет! Второму из королевских племянников, Томиславу, и достанется её София. Назвать ребёнка в честь столицы Болгарии — самая бестолковая идея после помолвки двух несмышлёных детей. Как ни странно, тут Борис проявил невиданную прыть. Он цепляется за Александра, как за старшего и более сильного, пытается заручиться его поддержкой и заключить союз прочнее иного политического. Мама Татьяны, помнится, умоляла ту сказать честно, сможет ли она полюбить жениха. Отец не отнимал права выбора, но она пошла на поводу у разума. Разум ныне молчит, зато гулко бьётся сердце — то ли от веселящего напитка, то ли от смутного волнения. Татьяна ни за что не допустит несчастья дочери. Единственного живого существа на новой Родине, к которому она испытывает неподдельные, всепоглощающие чувства. Помолвку можно разорвать без особых потерь. И, быть может, Софи повезёт больше. Царица родилась девочкой, когда все ожидали мальчика. Она разочаровала своих близких с первым вдохом, так ей представлялось. И Татьяна ежечасно доказывала свою нужность, готовая сделать для семьи всё, на что способна. — Живём и не тужим, — вторя её движениям, Джордже делает глоток ракии. — Хороша!.. Мы берём то, что нам полагается. Мне изначально полагалось куда больше. Пройдёмся? Татьяна закатывает глаза, Джордже хохочет. Вечерняя прохлада заставляет кожу покрыться мурашками. — Вот будь ты на месте Миньон… Да не вылупляйся так! Я про Шандора. Вот, выйди ты за него, мы бы попили друг другу крови. Тяжёлый, неприятный человек бывший наследник, но не по причине грубости или распущенности. Джордже умудряется задеть за больное, не боится бросить правду в лицо. Не щадит никого, — Миньон регулярно терпит издёвки, — и её не пощадил. Но как он прочитал мысли, в которых она сама себе не отважилась сознаться? — Непростая ты, Николаевна, и всё ж я люблю тебя. — А вот это неожиданность, — она смеётся, царапая ногтем поверхность опустевшего бокала. — Право, не знаю, что мне делать с этим. — Принять к сведению и поблагодарить меня, — Джордже закуривает. — Раньше я тебя терпеть не мог. Слишком уж ты… И батюшка твой Николай почему-то под крыло взял не меня, а моего мерзкого братца. И тебя ему, и всё ему. — Да-да, я знаю… — царица кивает, машинально приподнимая уголок губ. Он ещё много чего поведал на свадьбе. Каждое сказанное опальным королевичем слово врезалось в её сердце обвинением в смертном грехе. Джордже, вообразив тебя обличителем пороков, сорвался на единственного человека, которому не была безразлична его судьба. Сам старший Карагеоргиевич уверял теперь Татьяну в обратном, вспоминал про какой-то дом для душевнобольных, про Александра, в исступлении сбрасывавшего вещи со стола после того, как о заочном обручении великой княжны стало известно в прессе. Всё это мало походило на правду, и Татьяне оставалось делать вид, что она внимает поднадоевшей, пускай и обросшей новыми подробностями, тираде. Джордже царица не верила. Однако в чём-то сомневаться не получалось. Сразу четверо высокопоставленных военачальников подтвердили в частной переписке, что нервный срыв у принца-регента на фронте случился. Тогда он узнал из газет об их якобы гибели. Затем поведение его на свадьбе… Она корила себя ещё несколько недель за ту холодность, с коей доносила до него простые истины, повторяя доводы отца. Болгарию, впрочем, лихорадит до сих пор, и она, — верный Вознесенец русского императора, — одна в этом поле, без значительных успехов и поддержки эфемерных союзников, сражается. Если бы только Борис не косился на Александра с восхищением, но и брал с него пример… Может, не было бы стычек, протестов, покушений. Карагеоргиевич объединил несколько стран в одну, и ему идиот деревенский не посмел бы заявить, мол царь у нас правит, но не управляет! — Ты раздавишь его, эй! — Джордже тянет её за руку. — Я не собираюсь у тебя из ладони осколки вытаскивать, учти. Ты слушаешь меня? — Конечно… — Плохо врёшь, — ухмыляется собеседник. — Я тебе скажу... Пусть Шандора из овечьего помёта слепили, пусть. А чтоб кто-то так боготворил, как он тебя, я не видел. Из-за тебя он отказывается жениться, Николаевна, — сиплый смешок. — Многая лета тебе! Татьяна не находит сил для возражений. Так хочется раствориться в сумерках города, который мог принадлежать ей. Белград продолжает праздновать союз некогда враждовавших, но таких похожих государств. Мерный вальс внезапно сменяется резвыми звуками скрипки и какого-то духового инструмента. Музыка вытесняет из головы все мысли, вихрем уносит куда-то ввысь. Флейта, фортепиано, тарелки. Как в детстве хочется резвиться и танцевать. — Припёрлись, — ворчит Джордже. — Устали переговариваться, бедненькие. — Кто? — Татьяна ёжится от порыва ветра. — Ты о ком? — Мой братец и твой супружник, говорю, снизошли, — цокает языком королевич. — Шандор вечно заставляет оркестр играть ту замшелую песню. Чтоб его. Она исчезла и оставила Софию с няней. Сколько времени прошло, час или десять минут? Наверно, муж разыскивает её. Ради приличий обязан был… — Я вас ищу, а вы вот где, — в голосе до боли знакомом слышна улыбка. Татьяна оборачивается и не может пошевелиться. — Обещал доставить тебя к Борису в целости и сохранности, сестра. Скажи, что я успел. Причитания Джордже на сербском сливаются в надоедливый, едва различимый шум. Меньше всего на свете она жаждала остаться с Сашей тет-а-тет. Оттягивала этот момент, запрещала себе представлять его, вместе с тем сочиняла оправдания. Они с папой предали его доверие, а он по-прежнему обращается к ним «отче» и «сестра». И сейчас в его лучистом взгляд ни намёка на обиду — лишь неясной природы восторг. Чистая радость. И она, словно завороженная, смотрит на короля, чьё спокойствие мгновенно передаётся ей. Несбывшееся витает в воздухе и мешает выдавить из себя хоть слог. Оцепенение проходит, как только перепалка двух братьев грозит перерасти в смертный бой. — Ещё раз. Сними пиджак, — невозмутимо командует Саша. — Таня дрожит вся. Мог и сам догадаться. — Может, мне ещё и сплясать? — язвит Джордже. — Подавись ты этим пиджаком! Верхняя одежда летит королю в лицо и оказывается перехвачена точным движением. — Спасибо, — Александр бережно, избегая нечаянных прикосновений, накидывает пиджак на Татьянины плечи. — А теперь скройся с глаз. Джордже желает брату провалиться в щель и остаётся созерцать пейзаж в компании себя самого. Татьяна напрасно ждёт, что монарх предложит ей руку. Кажется, она слышит его дыхание. У французов в ходу фраза: déjà vu. Интересно, сколь многие из гостей скажут, что уже видели такое? Некоторые присутствовали на их с Борисом свадьбе, а зрелище там развернулось воистину незабываемое… Надо поговорить с Сашей. Спросить, например, куда подевался Борис. Сказать, что она всем сердцем сожалеет, что сложилось именно так. Просить прощения. Но Саша поглядывает на неё с теплотой, мысли путаются, и к щекам приливает кровь. Невыносимо молчать, и Татьяна выпаливает последнее, что стоило бы. — Сашенька, это песня какая-то? Мне чудится, будто я её где-то слышала. — Да, песня, — подтверждает король. — Мне очень нравится. После войны народ пел часто. Ты бы не услышала у болгар. Она наша… — добавляет смущённо. — Сербская, то есть. Татьяна надеется, что наутро не обнаружит у себя признаков простуды. Царица действительно умудрилась замёрзнуть. — И как называется? — Как бы его правильней… — Александр щёлкает пальцами. Ему многое даётся как по щелчку, с лёгкостью. — «Вспыхни, зоря»*. Или что-то вроде того. Они по неизвестной обоим причине останавливаются и улыбаются друг другу. Через считанные секунды придётся вновь прилаживаться к надоевшим ролям.