***
Увидев Рей с куском пиццы, у него отлегло от сердца — не ушла, просто проголодалась. Но в тоже время он смутился, не смея смотреть ей в глаза… ведь нужно было сначала поговорить, а он накинулся на нее, как пубертатный подросток, который член в штанах удержать не в состоянии. Ведь совсем не факт, что она захотела бы вообще видеть его, если бы он сразу рассказал, что сделала его ма… Лея. Он мялся, смущенный и не знающий, куда деть руки. Рей даже не думала, что это может доставить ей такое удовольствие. Но время шло и его надо было спасать. — Пиццу будешь? — А? … Да, спасибо. Она протянула ему порцию Мохито. Он вяло жевал свой кусок, пялясь то в стол, то в окно, собираясь с силами начать все же этот разговор. Она понимала, что его тревожит, но тоже не могла найти слов, вся былая легкость их отношений давно канула в Лету. Именно поэтому она встала, обошла барную стойку, служившую обеденным столом, обняла со спины и прижалась лбом. — Прежде чем мы поговорим, я хочу чтобы ты знал, что я люблю тебя, Бен Соло. Всегда любила, даже если и делала вид, что это не так. — Поэтому решила выйти замуж? — Да, поэтому. Хотела окончательно обрубить связь с прошлым. — Почему ты здесь? — Ушла от По. Он обернулся так резко, что она лишь чудом не упала. — Правда? — Да. — Но почему? — Потому что хотела убежать от себя, от тебя, от судьбы… не получилось. Но, знаешь, я рада. Я не была с ним счастлива. А с тобой была. И мы могли бы попробовать… не знаю, все вернуть или начать сначала… если захочешь. Бен покачал головой, снова отведя взгляд. Он должен сказать правду. Сейчас же! Она не должна принимать решение и строить планы пока не узнает. — Подожди, Рей… Она застыла. Его тон был какой-то безжизненный, потерянный, словно он собирался сказать что-то, что разрушит то хрупкое нечто, что успело лишь зародиться между ними, что нужно лелеять и беречь, а не разбивать о суровую правду жизни. — Бен, послушай… — Нет! Сначала я скажу, что должен! Пока мне еще хватает на это смелости… Рей, прости меня! Я так виноват перед тобой… Она подняла руку, дотронувшись до его лица, и приоткрыла рот, собираясь возразить, но Бен моментально приложил палец к ее губам в немой просьбе замолчать. — Я виноват! Ты должна знать, что твоей вины в гибели нашего ребенка нет! Да, наркотики могли повлиять, но повлияли ли они на самом деле, мы никогда не узнаем, потому что ребенка ты потеряла не из-за них! — Что? С чего ты взял? — Через год меня нашла бывшая медсестра этой клиники и сообщила, что по назначению лечащего врача тебе давали препарат, запрещенный беременным именно потому, что провоцирует выкидыши. Она долго молчала, а потом спросила так тихо, что он еле смог услышать ее: — А при чем здесь ты? Бен встал, отошел к окну и уткнулся лбом в прохладное стекло, чтобы хоть немного остудить голову. — Моя… Лея заплатила доктору, чтобы ребенок гарантированно не родился. Прости! Это все моя чертова вина! — Так ты знал? — она не могла даже предположить, что он мог, был способен... — Что? Конечно, нет! Я узнал от этой женщины, она показала документы… Мы с Арми сразу поехали к тебе, но вы с отцом уже уехали, и никто не знал, куда… — он задыхался, говорил сбивчиво, стараясь успеть, пока в легких еще есть кислород. — Тогда почему ты просишь прощения за нее? — Потому что она моя мать! — он кричал, слезы душили его. Он знал, что будет сложно, но не думал, что настолько. Он был уверен, что пережил это, смирился, но сейчас, в эту самую минуту, осознание произошедшего разрывало душу на части, отдаваясь в сердце нестерпимой болью. — Ведь это я настоял, чтобы ты легла в эту гребаную больницу, на это чертово обследование! Я же помню, что ты не хотела! Но я, блять, был так рад, что мать нормально восприняла всю ситуацию! Думал, все наладится! Она примет тебя! Нас! Наши, блять, отношения! Это все моя вина! Моя ебанная вина! Я не хотел, Рей! Я не знал, что так получится! Прости! Прости меня! На последних словах он уже захлебывался рыданиями. Она снова приблизилась и уткнулась ему в спину. Он чувствовал, как дрожали ее плечи. Она тоже плакала. Плакала, потому что Лее, как теперь было очевидно, все же удалось разрушить их отношения. И весь вопрос был в том, получится ли на обломках прошлого создать что-то новое, крепкое, красивое. — Знаешь, я все равно виновата. Я ведь не хотела этого ребенка. Совсем. Не чувствовала в себе готовности становиться мамой. Но пошла у тебя на поводу, когда ты начал настаивать на сохранении беременности… Просто согласилась с тобой, забыв о себе, своих желаниях и планах. Согласилась, опасаясь, что ты меня бросишь, если я настою на аборте… А в итоге все равно потеряла и тебя, и ребенка… Знаешь, я потом так жалела, что он не родился. Он мне даже снился постоянно одно время… Но все правильно. Я не была бы ему хорошей матерью. По крайней мере тогда… Боюсь, что винила бы его, а может, и вас обоих в том, что не доучилась, не состоялась, в том, что так и осталась никем рядом с тобой. Сейчас же все по-другому. Пусть я и не наследница мистера Сноука, но я нашла себя, выучилась. Я хороший программист, Бен. Я рада, что могу реализовать себя в профессии, что сама зарабатываю на жизнь, что могу быть не только потенциальной женой и матерью, а еще кем-то! Она подошла к стойке и сделала пару глотков Мохито. Ей отчаянно хотелось чего-нибудь покрепче, но она помнила слова Хакса про проблемы Бена, поэтому даже не намеривалась упоминать алкоголь. — Ты была бы прекрасной матерью, Рей. — Сейчас, возможно, но не тогда. И ты это знаешь. Просто ты хотел этого ребенка, но отказывался в полной мере признавать, что мы не готовы. Оба, если уж совсем честно. Она замолчала, встав рядом и смотря на залив, серые зимние воды которого медленно набегали на камни лежащей внизу набережной. Море словно отражало их душевное состояние. — Я был эгоистом Рей, я был таким эгоистом. Думал о себе, учебе, сексе с тобой, забывая, что помимо секса у тебя еще есть жизнь, интересы, планы. Я винил тебя, что ты решила не ждать моего прощения, а разорвала наши отношения, но ты была права. Я не был достоин тебя тогда, не был достоин твоей любви и совсем не уверен, что смогу быть достоин сейчас. — Но я все равно люблю тебя, Бен Соло. Люблю. Я не побоялась изменить свою жизнь, уйдя от По, даже не зная, нужна ли я тебе, хочешь ли ты меня еще, любишь ли… Но я не жалею. Наоборот. Сейчас я еще больше уверена, что сделала правильный выбор. Теперь твоя очередь, Бен. Я хочу попытаться еще раз. Вместе… Не отвечай сейчас. Подумай… — Я люблю тебя, Рей. Всегда любил. Без тебя моя жизнь совершенно пуста и не имеет смысла. Последние три года после…рехаба… — на этом слове он тяжело вздохнул. — Я алкоголик, Рей. — Знаю. Хакс сказал. — Ясно. Так вот… после рехаба я держался только ради друзей и Эдварда. Они столько в меня вложили, что я просто не мог подвести их. Но это не жизнь, Рей. Не настоящая жизнь. Так, бледная тень того, что могло бы быть… Я хочу попробовать, Рей. Очень хочу. Но я боюсь, что не получится… — Не попробуем — не узнаем, — с этими словами она притянула его к себе и поцеловала. В этот раз поцелуй не обжигал. Он был аккуратным, нежным, неторопливым. Со стороны они больше не напоминали двух утопающих в попытке удержаться на плаву и вдохнуть спасительный глоток воздуха. Нет. Сейчас они были скорее людьми, которые только-только начали узнавать тела друг друга снова после долгой разлуки, людьми, которые поцелуями рассказывали друг другу о своих мечтах и надеждах, людьми, которые всеми силами пытаются сохранить и сберечь хрупкий росток их зарождающихся вновь отношений.***
— Ты не обидишься, если я не останусь на ночь? — Нет, конечно. Я тоже не хочу торопиться. Они сидели в обнимку на террасе, укутавшись в принесенные Беном из кладовки толстенные пледы. Он курил, стараясь, чтобы дым не попадал на нее. — Давно ты куришь? — Постоянно? Лет семь, наверное. Не знаю… Тебе неприятно? Я… — Успокойся, Бен, я просто спросила. Хочешь — кури. Я не собираюсь с места в карьер переделывать твою жизнь и менять твои привычки. — она прижалась еще крепче. Она рассказала ему про Беспин, про смерть отца, как стала Клэр Бенсон. Он заметил, что сначала счел эту фамилию насмешкой над собой и тем, что между ними было. Потом она рассказала про По, про то, что долго уговаривала себя, что это и есть счастье, хотя точно знала, что это не так. Он рассказал про суды с родителями, про одиночество, про Эдварда и Маргарет, которые совершенно неожиданно стали его семьей. Рей спросила про Фазму, и Бен, рассмеявшись, поведал ей историю, как благодаря этой женщине они с Хаксом оказались счастливыми владельцами котов. В перерывах они целовались, оба не в силах поверить своему счастью. Он глядел на нее, как будто она была солнцем, которое неожиданно вышло из-за туч и озарило своим светом непроглядный мрак его жизни. Она на него — как на подарок, который так долго ждала, а теперь не спешила открывать, растягивая удовольствие.***
Второй раз все было иначе, хоть он и принес ее в спальню на руках. Они не цеплялись друг за друга в попытке удержать, не отпустить, не вжимались со всей силы, боясь, что все закончится. Они заново узнавали друг друга. Теперь она могла рассмотреть длинный кривой шрам, наискосок пересекающий правую сторону его груди. Именно в этот момент она остро осознавала, что слова Хакса о его возможной гибели несли в себе гораздо-гораздо больше. — Больно было? — Не помню. Я был сильно пьян. Потом было очень больно. До сих пор дергает иногда. Он провел рукой вдоль ее тела, задержавшись на татуировке. — А почему голубая бабочка? — Знаешь, несколько лет назад я прочла одну историю, и там символом возрождения и обновления были голубые бабочки… меня это тогда очень зацепило. И выйдя из больницы после аварии, я нашла мастера, который специально для меня нарисовал эскиз, а потом набил. — А почему именно там? — А чтобы видно было только по-настоящему близким людям… Знаешь, По вообще ни разу про нее не спросил, будто бы ее и нету. — Она прекрасна. Тебе очень идет. — с этими словами он вновь обвел языком контуры бабочки, посылая по ее телу волны дрожи. Он хотел было спуститься еще ниже, но Рей была против. — Не сегодня. — Почему? — Потому что сегодня я хочу чувствовать тебя всего, а не только твой рот. Хочу, чтобы ты лежал сверху, вдавливая меня в матрас своим весом. Хочу задыхаться под тобой от недостатка воздуха. Разве он мог ей отказать? Он неспешно втрахивал ее в матрас, сильно прижимаясь к ней с каждым толчком, она же ласкала языком и зубами его уши, вызывая у него рычание вперемешку со стонами. Чувствуя, что он уже близко, Бен все же оторвался от нее, чтобы просунуть руку между их телами и довести ее до оргазма, прежде чем кончить самому.