честно говоря

В свете блестящих люстр под высоким потолком центрального помещения огромного по масштабам имения уже более часа резво кружились пары, в общем и целом представляя собой светлое полотно, покрытое смазанными пятнами. Основная масса приглашённых гостей, состоящая из людей неописуемо богатых и важных, а потому особо трепетно относящихся к своей репутации, находилась в просторном помещении не менее двух-трёх часов, отчего успела оттанцевать по две кадрили и до смерти устать. В залу, тем не менее, продолжали плавно входить запоздалые гости, и присутствующие, не занятые плясками в центре роскошно обставленного убранства, тут же обращали на них своё внимание, осматривая тех с ног до головы и склоняя головы в сторону своих спутников, спутниц, друзей и подруг, чтобы «незаметно» что-то сказать. Строгого регламента о посещении мероприятия не было, но всё же столь поздний приход многими расценивался как дурной тон, а значит — повод для обсуждения и осуждения. Среди подобным образом провинившихся были в основном женатые пары, которые вполне могли простить себе такой «казус», ибо на балах бывали часто. А вот оказавшегося среди них молодого человека, для которого этот приём в общей сложности был седьмым по счёту в его жизни, пристальные взгляды немного выбивали из колеи. Сын вдовца Мещерякова, по упомянутой причине воспитанный серьёзным и весьма пунктуальным гувернёром, сам перенял эти качества, и по сей день соблюдал абсолютно все правила приличия. С месяц назад ему исполнилось восемнадцать и наставник, в отличие от в целом не очень переживающего на этот счёт отца, настоял на учащении выходов юноши в высший свет. Алексей, несмотря на незаинтересованность, тут же согласился — веских причин было достаточно. Он уже неоднократно посещал подобные светские мероприятия с сыном, и тот знал об этикете не понаслышке, но в одиночку парню было непривычно находиться в дворянских кругах, а потому он держался друзей семьи. — Артём Алексеич! — откуда-то справа раздался юношеский весёлый голос, и Мещеряков-младший развернулся на звук, чтобы обнаружить около одной из колонн светловолосого парня, жестом руки подзывающего его к себе. Проигнорировав перешёптывания двух стоящих чуть поодаль, он подошёл к другу, протягивая руку для рукопожатия. — Что-то припозднился ты, Артём Алексеич. Случилось что? — Да что со мной могло стать-то? — он бегло осмотрел залу и машинально поправил фрак. — Дорога сюда долгая, по весне проехать затруднительно было бы, а тут февральская погода. Не рассчитал я, Филипп, не рассчитал… Филипп отчего-то усмехнулся себе под нос, неосознанно точь-в-точь повторив движение товарища, поправил синий фрак, а затем всё тем же весёлым голосом решился подбодрить: — Ты, друг мой, не мучай себя шибко. У Сменкиных, хозяев-то, имений уж не знаю сколько, но не одна штука точно, а они встречи тут проводят, где столицей и не веет, — юноша вдруг заметно понизил голос и чуть наклонился вперёд, едва не переходя на шёпот. — В семье у них, говорят, худо всё. Сам я мало что слышал, но ты сплетни нынешних знаешь: тему обсуждения назовут, а конкретного чего и не скажут вовсе; будто все всё сыздавна знают, а поделиться в кругах более широких трусят. Отчасти так и было: многие опасались слишком много говорить о семейных проблемах старшего поколения Сменкиных, а может и просто не видели особой нужды вдаваться в подробности, да «сор из избы выносить». Знали только, что не всё у них гладко, да и хватит этого. Гораздо интереснее было, если уж на то пошло, сплетничать о младших. — А ты, Филипп Сергеич, знаешь их хорошо, Сменкиных этих? — после небольшой паузы выдал шатен, предварительно о чём-то задумавшись. Товарищ его тоже выдержал паузу, а затем начал как-то медленнее, чем обычно, словно стараясь сформулировать мысль быстрее, чем мог бы: — Да не то чтобы хорошо… да и не то чтобы самих Сменкиных… Сын у них есть, нашего возраста примерно, Виктор Андреич, мне с ним в детстве довелось пересекаться часто. Мать моя с семьёй их в хороших отношениях находится, вот и видимся мы с ним периодически. Сестра у него есть ещё, но я видеть её честь имел всего пару раз у них дома, украдкой: она по причине никому неизвестной балы предпочитает избегать. Я её и сегодня не видел, хотя к гостям даже дальние родственники их выходили. — А где ж они сами сейчас находятся? — сходу задал насущный вопрос Артём, как можно незаметнее осматриваясь по сторонам и стараясь сохранить нейтральное выражение лица. — Негоже мне с тобой беседы вести, с хозяевами не поздоровавшись. — Так отошли они, Артём Алексеич, вот только что тут были. Случилось что поди, должны вернуться вскоре. Ты не переживай, сейчас Виктор Андреич танец-то кончит, да представишься ему. Он человек хороший, добродушный, понравится тебе. Парень произнёс на выдохе что-то вроде «добро, успокоил» и принялся наблюдать за танцующими. Кавалеры во фраках и дамы в пышных платьях заполоняли пространство, вынуждая остальных толпиться у стен и по углам, пристально смотря на весёлые пляски. И почти все с вымученными улыбками, потому что хмуриться не полагалось, даже если иногда ну очень уж хотелось. После танца, однако, к ним и правда подошёл юноша, чем-то смахивающий на Артёма: волосы были чуть темнее и короче, цвет глаз — тусклее, лицо — квадратнее. Представился Виктором и попросил Филиппа познакомить его со своим товарищем. Сам же Черных начал ему о чём-то увлечённо рассказывать, а юноша что-то вставлял, кивал и, в отличие от многих тут присутствующих, совершенно искренне улыбался. Хотя впечатления счастливого человека он особо не производил — выдавали уставшие глаза и изредка проскальзывающая печальная полуулыбка, но рядом с другом ему определённо было комфортно, и поддерживать беседу для него было в радость. — А вы, Артём Алексеевич, расскажете чего о себе? — неожиданно обратился к нему Сменкин, всё так же улыбаясь. Тот по привычке поправил фрак и немного запнулся: — Да чего я рассказать-то могу интересного? Я к балам и светским разговорам не привык ещё. Это вон, Филипп Сергеич у нас, едва ли не с пелёнок почётный дворянин, любого заговорит. — Скромничает, — светловолосый склонил голову в сторону Виктора. — Артём у нас и правда выбираться в люди стал, только когда ему восемнадцать лет-то исполнилось, да только воспитание у него, Виктор, самое надлежащее. Я его, как и тебя, с самого детства знаю, ты уж мне поверь. — Лишь бы кого расхвалить, право слово! — послышался девичий голос, и юноши развернулись в сторону двух подошедших к ним девушек, которые говорили негромко и всё время оглядывались на стоящих поодаль родственников. Одна из них, блондинка в светло-оранжевом платье, обращалась к Черных: — Вы, Филипп Сергеевич, либо безгранично благородной души человек, либо самый талантливый подхалим из всех, кого я когда-либо встречала. Артём и Виктор негромко рассмеялись, вторая девушка, рыжеволосая и сероглазая, прыснула, скромно спрятавшись за веер. Филипп на секунду растерялся, но быстро собрался и широко улыбнулся: — Но вы-то, я надеюсь, больше склоняетесь ко второму варианту, Дарья Александровна? Я всё ещё жду нашего с вами танца. Парень с девушкой вступили в дружескую перепалку с обменом безобидными колкостями: Филипп напомнил, что лимит на танцы ещё не исчерпан, и вскоре после уже запланированной мазурки он вполне мог бы пригласить её на котильон, на что Дарья развела руками и сказала, что у неё и без того в агенде только его имя и значится. Ответить парню было нечего — они были знакомы достаточно давно и крепко дружили, а потому на каждом балу, на коем им приходилось пересекаться, танцевали не менее двух танцев. В положенных кругах уже ходили слухи, но сердце Дарьино давно было занято и Филипп, что иронично, был одним из двух людей, помимо самой Дарьи, кто знал об этом. Вскоре они, как и было оговорено, отправились в центр залы с остальными парами, а Артём с Виктором и их новой знакомой, Алиной Павловной, остались в стороне — любоваться на танцующих и продолжать вести беседы не о чём. Алина много говорила о Дарье, из чего парень понял, что они, должно быть, достаточно близки; Виктор больше слушал, но пару раз упомянул мать и сестру, и Артём хотел было спросить его о семье, но посчитал это неэтичным и отказался от затеи. Правда, в голову тут же пришла идея спросить о том, почему из хозяев он один в зале, но это пришлось отложить до ужина. Но и на ужине ему не предоставилось даже шанса открыть рот в сторону Виктора — в потоке гостей он отстал от товарищей, и ему довелось быть зажатым между военнослужащим почётного возраста и дамой лет сорока, о чём-то без конца болтающей со своей подругой. Сменкин с Алиной расположились рядом с Филиппом и Дарьей, по всем правилам пришедшим на ужин вместе. Не сказать, что они были слишком далеко, но из-за шума и гула в помещении продолжить разговор не представлялось возможным, поэтому оставалось лишь слушать сплетни сидящих рядом женщин, чего делать ну никак не хотелось. В суть их разговора Мещеряков не вникал абсолютно, пока из уст одной из дам не услышал знакомую и уже успевшую заинтересовать его фамилию. Они говорили о хозяевах имения. — Младший-то сын у них, говорят, с иностранкой связался, жениться хочет, а самому недавно только семнадцать исполнилось. Я его махоньким ещё совсем помню: такой приветливый всегда, тихий, скромный, послушный… А тут на тебе! ещё не дорос, а в дом иностранок приводит, едва встретив. — А приданое-то есть у неё? — Да кто ж их разберёт, как у них там всё? Говорят, правда, что богатства несметные при ней; мол, из рода знатного, чуть ли не королевского. А может, и правда принцесса какая-нибудь, кто её знает. — Дак из-за приданого и женится, чего тут гадать! На золото повёлся, а казалось бы, такой мальчик порядочный… Такие надежды на него возлагали до последнего, с сестрой-то его понятно всё давно… — Тю, а чего с ней? Вторая женщина понизила голос, и они обе склонились подруга к подруге, а потому Артёму пришлось как можно незаметнее придвинуться ближе. — Так уже сколько говорят, давно уж шестнадцать было, уже восемнадцатый год идёт, а она в свет не выходит, в девках ходит и рада. Отцу словно и всё равно, а родне своей, значится, заявила, мол, замуж не пойдёт, и всё тут. — Неужто тоже о любви кричит? У меня вон, у соседки племяшка тоже до двадцати с лишним лет нос воротила, говорила, что только по любви пойдёт, не нужно оно ей… По осени выскочила за незнамо кого, так я её и не видела более… — Вот и эта, говорю тебе, из того же теста. И мать её, как я слышала, поддерживает, — голос дамы сделался донельзя тихим, и до сидящего рядом парня долетали лишь обрывки фраз: -…сама-то она мужа еле терпит, говорят, вот и дочке якобы «плохого не желает»… Куда уж там… Дальше Артём слышать уже не имел возможности (по так же долетающим словам было понятно, что они обсуждают ту самую иностранку), а потому просто мысленно сделал для себя несколько пометок, которые складывались в следующую картину: сын Сменкиных плохой, потому что хочет жениться; дочь Сменкиных плохая, потому что не хочет замуж. Ничто другое об этой семье, очевидно, никого не интересовало, а потому и слухи стали ему неинтересны. Всё, чего хотелось теперь, это наконец-таки увидеть пригласителей, о которых понятие у Артёма складывалось исключительно по ничем не подкреплённым сплетням. Однако как только все четверо снова оказались в бальной зале (гости тут же пустились в пляс, понимая, что осталось немного — Филипп на этот раз пригласил Алину Павловну, и они быстро слились с толпой танцующих), тут же обнаружились хозяева торжества. Рядом с мужчиной средних лет под руку стояла низенькая женщина в зелёном платье. Они оба улыбались, но даме радостные эмоции давались заметно труднее, хоть она и старалась улыбаться как можно шире и вроде как искреннее, каждый раз, когда к ним кто-то подходил. Чуть поодаль стояла молодая девушка, немного выше старшей Сменкиной — она была похожа на Виктора чертами лица, но волосы у неё были чёрные, а глаза карие, поэтому так сразу об их родстве было сказать нельзя. Она стояла в светлом пышном платье и, в отличие от других членов семьи (и в целом всех гостей), даже не пыталась скрыть недовольство, хоть и натягивала абсолютно натуральную с виду улыбку, когда подходящие к родителям гости обращались к ней. Артём с Виктором подошли к ним, как только семейство распрощалось с уходящей с приёма парой, и самый младший из Сменкиных поспешил представить товарища. Тот сразу же извинился за опоздание и отметил, что не застал хозяев за ужином, на что Андрей Вячеславович ответил что-то про «обстоятельства», а стоящая рядом с ним жена бросила взгляд на отвернувшуюся дочь. Артём, которому впервые за вечер предоставился шанс проявить себя, как порядочного человека, тут же повёл на танец старшую Сменкину — Татьяну Владимировну. Она была ниже его на голову, бодро танцевала и, отойдя от мужа, наконец начала улыбаться искренне, а непринуждённую беседу, в ходе которой Артём как минимум три раза похвалил их убранство и поблагодарил за приглашение, активно поддержала. Да и в целом она производила впечатление добродушной и приветливой женщины, в чём на неё очень был похож Виктор, хоть тот и был менее общительным. Когда же танец закончился, оставался один лишь вальс, и его Артём, согласно этикету, должен был станцевать с оставшейся хозяйкой дома. — Я себя неважно чувствую, — абсолютно спокойно ответила девушка, бросая взгляд на протягивающего в пригласительном жесте руку парня. На лице её не дрогнул ни один мускул, и ровный голос придавал ей убедительности, но что-то вселило в Мещерякова уверенность: она врёт. Говорить по этому поводу он, знамо дело, ничего не стал, но момент этот хорошо запомнил. Когда же бальная программа была завершена, и остались в основном лишь заядлые танцоры, помещение ещё какое-то время заполняли беседующие «ни о чём» гости, постепенно прощающиеся и покидающие дом. Артём же стоял вместе с Виктором в стороне, провожая друзей и подруг. — Извиняюсь за нескромный вопрос, Виктор Андреевич, — как бы невзначай сказал он, когда Филипп вышел за дверь, — а сестра твоя зачастую врёт? Виктор нахмурился и склонил голову набок: — Да, пожалуй. Но делает это очень умело, даже родители не замечают, во всём городе только меня поди в дураках не держит. И ты вот заметил, похвально. Такой внимательности можно позавидовать. Виктор тепло улыбнулся, и Артём не мог не улыбнуться в ответ: этого парня он знал всего один вечер, но иметь с ним дело было весьма приятно, и Мещеряков чувствовал, что это знакомство может не ограничиться просто светской вежливостью на приёмах, но, возможно, перерасти в крепкую дружбу. Уходя и прощаясь со всеми, он ещё раз обвёл всех взглядом, поблагодарил за приглашение и пообещал как можно скорее заявиться с благодарственным визитом. Собираясь выйти, он развернулся к отходящей от двери семье и, на всякий случай извинившись, спросил у единственной незнакомой ему Сменкиной её имя. Девушка, буквально на секунду растерявшись, улыбнулась уголками губ и — на этот раз честно — ответила: — Кира.