честно говоря

Утро началось лучше, чем ожидалось: отца в доме не было, а мать решила сжалиться, а потому выговор младшей Сменкиной пришлось получить только от гувернантки, которая больше плакалась, чем ругалась: «как так, как я не досмотрела», «ну что ещё мне сделать» и прочее, и прочее… Елена Викторовна, с самого детства Киры обучающая её всему, что положено знать и уметь уважающей себя дворянке, не могла простить себе один-единственный промах в воспитании девушки. Кира Андреевна, как любая девушка из знатной семьи, прекрасно умела читать, писать, считать, говорить красивыми речами на нескольких языках, шить и вышивать, была знакома с этикетом (к которому питала острую неприязнь) и в целом сверстницам ни в чём не уступала, в определённых темах даже превосходя — Сменкина любила историю, и ей давалось это хорошо. Но за годы обучения ей так и не поддалось одно из самых важных и нужных в светской жизни умений. Танцы. О, Кира ненавидела танцы! — главным образом потому, что не умела танцевать. Елена Викторовна находила лучших танцмейстеров, лучших партнёров, но подопечная невообразимо умело раз за разом проваливалась практически во всём. Что примечательно, из всего ассортимента танцевальных изощрений, хуже всего ей давался вальс. Это и Елену Викторовну, и Татьяну Владимировну, и даже Андрея Вячеславовича, который особо воспитанием дочери не интересовался, выбивало из колеи. Казалось бы, от дамы в вальсе ничего и не требуется: просто следуй за партнёром и будь паинькой, но Сменкина умудрялась за один танец пройтись по ногам каждому партнёру, жутко разозлиться и в очередной раз выпалить, что танцевать она никогда не будет. Она и не танцевала. К семнадцати годам с горем пополам выучив «на троечку» почти все основные танцевальные элементы, она вполне могла б отплясать и мазурку, и котильон, и полонез — иными словами, всё, что не было вальсом. Но годы мучений, потраченных на танцмейстеров и незнакомцев, набранных в партнёры, привили к занятию отвращение. Поэтому на балы Киру Андреевну нужно было затаскивать силой. Учить танцам её пытался и родной брат — у того всё было более-менее хорошо, и он на балах бывал часто. С ним занятия были комфортнее, хотя бы потому, что тебя не учили жизни незнакомые тебе люди, не всегда приятные в общении, да и брата Кира любила, и отношения у них с детства были хорошие. Но достаточными навыками для того, чтоб обучить непутёвую сестру вальсу, он не обладал, и поэтому если они и тренировались в чём-то вдвоём, то это было что угодно, но только не ненавистный вальс. Отказ от выхода в свет для шестнадцатилетней девушки был сродни катастрофе, но заставлять её было некому — отцу не до этого, мать дочку как невесту и не видела, гувернантка была слишком добра, а родственницы заставить её не осмеливались, ссылаясь на скверный характер Сменкиной. В итоге пока семья ездила по балам, Кира оставалась в усадьбе с Еленой, та доставала невесть откуда огромную карту, да рассказывала что-то про природы да ископаемые, пока Сменкина указывала на места разных сражений. Так, то ли за географией, то ли за историей, проводили весь вечер, после чего Кира Андреевна ложилась спать, а просыпалась на рассвете, когда все домашние отдыхали после ночных плясок. Иногда приходили со своими няньками и матерями подруги, и тогда девушка начинала сожалеть о пропусках балов — те рассказывали про роскошные убранства, именитых музыкантов, обеды и ужины… Больше всего, конечно, тревожила упущенная возможность повеселиться со знакомыми, но представления о насущных танцах заставляли вернуться в реальность. Рассказывали ей и про ярмарки невест, на которых каждая из дочерей друзей семьи успела побывать один раз точно. Их Сменкина боялась, как огня — впрочем, как и почти все знакомые ей девушки. Тысяча человек в одном помещении, и любой может, получив всего лишь благосклонность папеньки с маменькой, утащить тебя замуж чуть ли не на месте. А они были из потока новой молодёжи, с отрочества грезящей о настоящей любви (каков бред!), да и в целом в браке прока не видящей. Старшее поколение воротило от такого нос, сравнивая эту навязанную невесть кем «европейскую моду» чуть ли не с сектой. Да только всё равно пытались сойти за прогрессивных, а потому позволяли детям самим себе женихов да невест искать. С дочерьми, конечно, было сложнее — за ними всё ещё бегали попечительницы и дальние родственницы, желающие выдать воспитанницу ну хоть за кого-то. В отношении таких «непокорных» этот принцип и работал. Стоило только семье увидеть, что чадо их к этой кучке вроде как не примкнуло, неведомо откуда возникла целый список требований к избраннику или избраннице, многие из которых были просто за пределами фантазии. Поэтому когда Виктор, не достигнув даже совершеннолетия, привёл в дом иностранку, семья на первых порах ужаснулась. Европейцы, конечно, были у всех в почёте, но когда дело касалось брака, корни партнёрок добавляли немало хлопот в плане обычаев и закона. Да и люди старой закалки каких-либо новшеств, в том числе столкновений с их нравами, побаивались. Шептали за спиной Виктора не только по поводу происхождения избранницы. Издавна стало известно, что знали они друг друга около пары месяцев, когда о женитьбе условились, да и Виктору Андреевичу тогда только шестнадцать лет исполнилось. Вроде и ничего преступного в том не было, но в качестве повода для очередных слухов вполне себе годилось. Так и жили: один женится, да не так и не на той; а другая просто угроза для всего светского общества. — Вы меня слушаете? Кира Андреевна убрала руку от лица и наконец взглянула на гувернантку. Та стояла в нескольких метрах от неё и от волнения да нарезания кругов по девичьей комнате дышала тяжело. — Разумеется. Елена хотела было что-то сказать, но Кира вновь уставилась в окно, подперев голову ладонью. — Когда Вэл пожалует к обеду? Я давно хотела её увидеть. — Не ранее следующей недели, Кира Андреевна, — ответила женщина, и подопечная резко развернулась к ней, распахнув глаза от удивления. — А что Вы так удивляетесь? Виктору Андреевичу восемнадцати лет нет, помолвиться он не может, негоже им так часто видеться. Вы-то знать должны, Кирочка… Сменкина её перебила: — Ты, Лена Викторовна, тему не переводи. Знаю я обычаи наши, хоть и не жалую их, — она показательно скривилась. — А сударыню я всё же желаю видеть. Её и на вчерашнем папенькином балу не было, вдруг сталось что с ней… Елена кивнула и вышла, пообещав зайти за девушкой перед завтраком. Кира Андреевна же села за стол, чтобы написать да отправить подруге весточку. Она возлюбленную брата искренне любила — та не очень хорошо говорила по-русски, и Кира её обучала, лучше любой учительницы. Так они и сблизились за довольно короткое время, и Вэл, приходя к Виктору, одинаково счастлива была видеть и его сестру. Вместе с попечительницами они гуляли в парке, говоря обо всём: Вэл на французском или английском рассказывала Кире о европейской культуре, и та слушала с замиранием сердца, схватывая каждое слово — даже то, что она, в силу любознательности или благодаря многолетнему домашнему обучению, давно знала. У той и кожа, и волосы, и глаза были белые-белые, отчего она казалась почти прозрачной, и говорила она тихо и вкрадчиво, но не занудно, отчего Сменкиной порой казалось, что она ведёт беседу не иначе как с ангелом. Вэл ещё владела жестовым языком, но пользовалась им нечасто (хоть и были у неё, вроде как, проблемы со слухом), потому что знала она его на французский манер, а в моде был немецкий, и учили всех по нему. За завтраком отец поднял тему вчерашнего бала, и все домашние замерли. Татьяна вздохнула и уставилась в стол; Елена зажалась и сгорбилась так, чтобы быть едва заметной; Виктор искоса смотрел на сестру и даже держал под столом её руку в знак поддержки. Сменкина же сидела невозмутимо, выслушивая упрёки в её поведении — сначала отказалась появляться перед гостями, а потом позволила себе показать недовольство. Девушка просто кивала, говоря «да, папенька», и понять её эмоции не представлялось возможным; только брат покрепче сжимал тёплую руку, чувствуя её напряжение. После полудня по обычаю стали принимать гостей, пожаловавших с благодарственным визитом — после бала это должно было продолжаться ещё минимум несколько дней, и младшие мысленно настраивались на это. Ещё раз увидеть сверстников и провести с ними время звучало заманчиво, а вот общество военнослужащих и их родственников в почтенном возрасте вызывало чувство неловкости. Несмотря на пребывание детей в кругах взрослых с детства, конфликт поколений играл свою роль. Ближе к вечеру, после дневного отдыха, пожаловали Дарья с Алиной в сопровождении семей. Кира с Виктором быстро увели девушек в сторону, едва поприветствовав остальных гостей, а няньки по обыкновению закрыли на это глаза: семью Сменкиных они знали хорошо, а потому могли позволить их небольшой компании какое-то уединение. Девы, вырвавшись из лап надзирательниц, тут же бросились на Киру с нескрываемым восторгом: — Кира Андревна, ты — и на балу? Не верю! Мне, должно быть, почудилось. Брюнетка по привычке сложила руки и негромко цокнула: — Заставили меня, Алина Павловна. Не иначе как силой затащили. Меня с утра папенька отчитал, мол, в залу-то вышла, а вальса не станцевала. Дарья, до сего молчавшая, резко вклинилась в разговор: — А тебя и пригласить кто успел, на вальс-то? Неужто кавалер настолько по душе не пришёлся? — Да что ты, Дарья Александровна! Я изысканными манерами может и не известна, но стала бы из-за вида чьего отказывать — мало мне моего позора! — затем, чуть понизив голос, продолжила: — Порядочный юноша, молодой, хоть и не видала я его ранее; да худо мне было, не до танцев вовсе. Виктор Андреевич слегка улыбнулся, подловив сестру на очередной лжи, но разумно промолчал и виду не подал. Подруг Кира любила и во многих делах доверяла, но признаться в подобном всё же не осмеливалась. Про бал много не говорили. Дарья упомянула, что Филипп, уходя, обещался прийти к Сменкиным следующим днём после их с Алиной визита; те приободрились, заслыша имя друга и известие о приходе. Далее говорили обо всём, да ни о чём конкретном — но и бессмысленная по своей сути беседа была всем четверым приятна, а потому болтали без устали. Вскоре девушек подозвали родители, и они, ещё раз поблагодарив хозяев и попрощавшись, уехали. К ужину приехала мало знакомая Кире и Виктору семья, которая в итоге осталась на ночь. После ужина по обыкновению сели играть в лото, так любимое матерью Сменкиных. Она же настояла на том, чтобы со всеми сыграла Елена Викторовна — «ну хотя бы разочек». Та, отложив дела, села за стол, и Татьяна Владимировна не пожалела и тогда, когда гувернантка две партии подряд закрыла нижний ряд. По одному разу выиграли Виктор и Кира, и последняя как бы невзначай заявила, что лучше бы они поиграли в «Синопское сражение», на что отец неоднозначно хмыкнул. Перед сном Кира, сделав ежедневную запись в дневнике, хотела было порисовать, но Елена Викторовна настоятельно порекомендовала той не маяться и наконец-то пойти спать, ведь «завтра ещё гостей принимать». Пожелав воспитаннице спокойной ночи, гувернантка погасила свечу.