Если вода окрасится кровью

Mus.: Thousand Foot Krutch — War of Change

      Сёстры Блэк. Всегда вместе. Делятся всем друг с другом. Всегда неразлучны.       Все трое такие разные, но прочно связанные между собой чем-то, что даже сильнее чистокровной священной крови, текущей в их жилах. Одной на троих.       Когда их осталось двое, сёстры начали цепляться друг за друга ещё отчаянней. И если замужество одной сделало её сильнее, то вторая в замужестве нашла лишь прикрытие. Причину находиться рядом с единственным настоящим возлюбленным, которому Беллатриса уже отдала наперёд свои годы, своё тело, свою душу.       С долей зависти наблюдая за счастливой улыбкой, расцветающей на лице Нарциссы, стоит Люциусу появиться рядом, Беллатриса раз за разом переводит взгляд на округлый живот младшей сестры.       Свободное платье, которым она сменяет привычный корсет, скрывает её собственное счастье. Тихое, безумное, такое же, как она сама. От чего-то Беллатриса раз за разом молчит о своей беременности, хотя уже знает, кого ждёт. Эта девочка хотя и будет носить фамилию Лестрейндж, вырастет настоящей Блэк. Не такой, как этот паршивец Сириус, предатель крови. Или как её сестрица Андромеда, будь она проклята. Но такой, как она.       Оборотное зелье действует отменно, когда вместо их дядюшки, который так нагло сбежал в Америку, Беллатриса принимает в его доме Нарциссу и Люциуса. Бледные, суровые. Их лица, словно лица античных богов, не выражают ничего. Зато глаза сияют, приоткрывая завесу на тот безумный шторм, что буквально разрушает их изнутри.       — Позаботься о ней, — ледяной голос Люциуса мог бы заморозить даже Тёмного Лорда. Но мужское лицо Беллы лишь искажает усмешка.       О, она позаботится. Разумеется она позаботится о своей племяннице, о которой её дорогая сестрица решила умолчать. И лишь слеза, скатывающаяся по гладкой щеке Нарциссы позволяет Беллатрисе держать себя в руках. Наслаждаться болью, что испытывает сестра. Наслаждаться и каждой клеточкой тела рваться утешить её.       Разумеется, их дядюшка ничего не помнит о визите племянницы. Помнит лишь обязанность — заботиться об Алексии. Той, чьи необыкновенные глаза уже с ясностью смотрят на мир, несмотря на слишком юный возраст.       И лишь тьма знает, на что готова пойти любящая сестра. Так до сумасшествия любящая свою младшую сестру, слёзы которой больше не желает видеть.       Нападение на особняк каких-то никчёмных Пожирателей старик отражает умело, эффективно, быстро. Но его одного мало. И Беллатриса не успевает тоже. Слишком поздно узнав о пьяных планах низших подчинённых её единственного возлюбленного, Лестрейндж торопится, как может. Но находит лишь старика, держащего в руках маленькое тельце. Белла не содрогается в рыданиях, касаясь ещё тёплой щёчки. Но стоит ей представить, как Нарцисса раздирает руки в кровь, зарывается скрюченными в припадке горя пальцами в разноцветные волосы, как тут же отдёргивает руку.       Редкая сестра способна настолько любить свою кровь. Одну уже на двоих.       Обливиэйт у Беллы всегда был отменным. И этот раз не становится исключением. Ей требуется несколько дней на проведение ритуала. От тёмной магии, что она использует, кажется, сама Тьма сгущается в детской. Две кроватки перед ней. В её руках две крохотные ручки. Одна — холодная, податливая. Мёртвая.       Вторая — пытающаяся крепко сжать её пальцы, насколько хватает силёнок. Ещё живая.       Даже магия не способна вернуть нам тех, кого мы потеряли.       Беллатриса изгибает губы в сумасшедшей улыбке. Глупец Дамблдор. Лишь такая забытая в течение многих веков магия, дикая, необузданная, и способна вернуть погибших.       Глаза Беллатрисы закатываются, когда она чувствует волну энергии, проходящую через её тело. Через маленькие тела, которых она касается.       Она буквально чувствует, слышит, как некогда замершее сердце начинает биться вновь. Слышит этот судорожных второй первый вдох. И даже сквозь громкий плач слышит последний, едва уловимый выдох собственной дочери. Невероятно тёмные, почти чёрные глазки Асциллы Лестрейндж тускнеют, а маленькая ручка обмякает, выскальзывая из ладони Беллатрисы. Вместе с чем-то, что незримо тлеет внутри волшебницы, пока она, чуть приоткрыв рот, смотрит на своё дитя. Которое сама же обрекла на смерть. Ради того дитя, о котором даже не должна знать.       Алексия плачет, кричит, бьёт ножками воздух, но неожиданно замолкает, вглядываясь в потолок. А её шоколадно-янтарного оттенка радужка глаза чернеет, практически сливаясь со зрачком. След, который Асцилла, двоюродная сестра, оставляет на Алексии. Одна сестра, которая практически живёт для того, чтобы могли жить двое — она и Асцилла.       — И какого чёртового Мерлина тут происходит? — звонкий голос режет по ушам, заставляя Беллатрису растягивать губы в ядовитой усмешке.       Ровно до того момента, пока она не поворачивается к девушке, вошедшей в комнату. Сердце Пожирательницы, на какую-то долю секунды, будто замирает, когда она ловит взгляд этих глаз.       Будто Асцилла ещё там, ещё жива.       — Пришло время знакомиться, дорогуша, — нараспев отвечает Белла. И впервые её Круцио не так болезненно, как она того хочет. Потому что последняя толика здравого рассудка яро отказывается пытать частицу собственной дочери.       Близняшка одного. Но живая лишь благодаря другой. Алексия Малфой воистину чудо. Чудо, которое всё равно не смогло вынести всю тьму, что окружила её в один миг.